Ноябрь пришел - жесткий, холодный, властный мужчина и Москва, как и любая инфантильная девочка, разом скинула перед ним яркую мишуру одежд, кокетливо придерживаемую на тонких плечиках весь октябрь. Жестокая, - говорю я, - ведь на вербе набухли новые почки; она лишь смеется, пожимает плечиками, надувает губы и кокетливо уворачивается от ледяных рук поздней осени. Она падёт, проиграет, конечно же, уткнется лицом в белые подушки из снега, затихнет до безумной московской весны. И она знает это, но не может не поиграть напоследок.
Ноябрь, ощерившийся черными ветвями-костьми, лучше всего подчеркивает одиночество, оно превращается в жирную черную линию на белом листе и ты смотришь и гадаешь, куда дальше поведет ее кисть. Одиночество делит людей на два типа: одних оно ломает, они кричат, корчатся в ломке, бросаются к первому встречному, лезут холодными, дрожащими от нетерпения руками под одежду, впиваются в кожу, вбирают в себя человеческое тепло - не важно чье, не важно как, любите меня! Не оставляйте одного, любите! Вторые костенеют, становятся жесткими и прямыми - деревья в центре поля, способные выстоять любой буран, но всегда в одиночку, всегда молча. Ни те, ни другие не хуже друг друга - кто знает, может, перебирая тела, первые найдут что-то стоящее, а вторых, быть может, оценит опытный путешественник.
Ноябрь - хорошее время для заведения новых привычек. Новогодние обещания, о, я знаю, это прекрасные сказки, что-то из области фантастики, ноябрь же давит, тянет во тьму, пугает долгими ночами, и ты знаешь, что надо что-то делать, знаешь рецепт - демонов душевных хорошо изгонять адом телесным - чтож, разожжем костер немилосердия. Мне нужно пережить две недели, но это будут те еще две недели. Зато это даст мне оружие от темного ноября, отупляющей зимы, позволит протянуть до весны.
Я опять нарушаю все правила, иду против логики, но как же это хорошо - делать то, что тебе хочется, пока все остальные смотрят с неодобрением, как хорошо побеждать свои страхи раз за разом по новой - глубокий вдох и сделай это, наконец! И все обязательно окажется не так страшно.

P.S. Пардон, что редко пишу сюда, все равно все больше пишу в ЖЖ, там же фотографии. Буду стараться не забывать писать сюда.

Окей, дети. Расскажу, что и кто побудили меня на бритье головы. (Все фотографии - ссылки, если что)

1. Это люди, которыми я восхищаюсь. И это самое главное. Те, кто меня восхищают, вдохновляют, поддерживают одним своим присутствием в этом мире

В первую очередь это

Хотя конечно его прическа, как и прически всей группы - вещь очень непостоянная (ныне он стрижен под 5 мм), но они меня просто вдохновляют своей музыкой и мрачной упертостью. Кстати, басист как-то тоже брил полголовы налысо, его я тоже держала в уме

Да и вообще японцы в целом, чего уж там 

Эта девушка

обожаю ее стиль как в фотографии, так и в ее образе. Она меня просто восхищает, а ее фотографии так тонко передают красоту девушек, что я могу некоторые из них разглядывать бесконечно.

Есть еще одна фотка с девиантарта, но я ее, к несчастью, потеряла=(

И в целом огромное количество людей, которых я могла видет мельком или чье творчество произвело на меня впечатление.

2.  сайт Japanese Streets (неожиданно, да?)

Потому что если отмести совсем экстремальные варианты, которые идут (иногда и не очень) только азиатам, там есть отличные идеи, которые мне нравиться выхватывать. Ну или просто переться от этих сумашедших японцев, да=)

Фотографии стрит фэшн разных городов Европы (почему в России никто это не делает?) на лукэтми. Точно где и и какие фотки не помню, но примеры похожих причесок встречала. Ну например:

Потому что мне интересно, во что одеваются люди других стран, там опять же есть интересные идеи, да и просто прикольно. Но надо отдавать себе отчет в том, что в Европе модно и интересно одевается лишь крохотный процент молодежи, все остальные плюют на себя, ой, то есть перешли на удобный и неброский кэжуал.

3. Тот факт, что родителям в целом по барабану. Как мне сказали: "Лишь бы пить, курить и принимать наркотики не начинала, а все остальное - это только внешнее".

И многое, многое другое, главным образом - скука и тот факт, что предыдущую прическу я ношу с 10го класса.На-до-е-ло.

Но как я уже говорила, это не новая жизнь. Новой жизни не может быть, если только ты не попал в несчастный случай и тебе отшибло память напрочь. В остальном нас слишком многое связывает, чтобы мы могли начинать ить "заново" вот так легко.

Так что не парьтесь, делайте что хотите, пока молодые (да и потом тоже можно, а чего бы и нет) и будьте как на этой фотке:

Жизнь, она в целом неплохая штука.

 

Настроение сейчас - пофигистичное

В колонках играет - Dir en Grey - Lotus

Москва весенняя отвечает моим перепадам настроения, или это мое настроение подстроилось под этот город? Я еду через промозгло-холодный и серый город, грязный снег, редкие вкрапления снежинок, холодный, острый и влажный ветер, выедающий остатки тепла прямо из сердца, темные, тяжелые воды вскрывшейся реки, заплатки льда на ней, машины, люди, светофоры. Я дышу в унисон с городом, холодная, в черном, одинокая, мои эмоции размыты и бесцветны, вроде было обидно до слез, вроде неудача, но послушай, какая хорошая песня, и вроде ничего, и как-то все равно, на плечах словно висит весь нерастаявший снег, поневоле идешь медленнее, за окном перевалило за середину марта и мы все никак не можем решиться на весну, цепляемся за остатки зимы, тянем ее на себя, но что-то уже понемногу выгоняет ее из нас, из меня, из города, утаскивает прочь ледяной водой темной реки, увозит на пустых троллейбусах, гонит прочь, прочь, в далекое "до ноября, детка".
Мои фобии довольно забавны. Я не боюсь смерти как факта, но я боюсь долгой и мучительной, агонизирующей смерти. А еще больше я боюсь того, что нельзя будет бороться, выгрызать дорогу в жизнь. Поэтому меня не пугают стихийные бедствия, там все просто, там понятно, что и как тебе угрожает, там можно что-то делать. Нет. я безумно боюсь этой тихой, жестокой смерти, которую нельзя увидеть, которая убивает тебя понемногу, незаметно, до тех пор, пока ничего уже не изменить. И не важно, приходит ли она болезнью изнутри или радиацией снаружи, это не имеет значения.
Поэтому то, что происходит в Японии меня пугает диким детским страхом. С землетрясением и цунами они справятся, они молодцы, да и привыкли уже, а вот остальное....

В последнее время я теряю много важных мне вещей. По закону, я должна найти что-то равноценное. Но видимо, судьбе пока не хватает. Сколько еще нужно потерять?
Большие девочки плачут всегда из-за каких-то глупостей. Я почти отучилась от этой привычки, но недавно в магазине, неожиданно осознав что в борьбе за здоровье я растеряла целых два размера, что я стала девочкой-веточкой, которую может вот-вот унести ветер, мне захотелось просто сесть и расплакаться. Глупые большие девочки.
Из всех моих любимых поющих мальчиков, меня пока продолжают радовать только одни. Мы с ними, похоже, на одной волне - немного печальной, жестокой, но не безнадежной. Как хорошо, что они есть, правда. Если бы я когда-нибудь их встретила, я бы сказал бы им только это.
И мне жаль, что я растеряла многих других. Я не знаю почему, но они все забыты, хоть и лежат битами в компьютерной памяти.
Мне внезапно хочется разных вещей. Иногда - быть девушкой, легкой, воздушной, полупрозрачной, а иногда - темным и тяжелым существом, зверем, или вовсе раствориться в снегу, стать его частью. И так - несколько раз в день. Иногда мне кажется, что я теряю себя, поэтому я цепко держусь за свое отражение в зеркале, по утрам, вечерам, перед сном.
Как выглядит мужчина моей мечты? Не знаю, наверное его не существует. И это так прекрасно.

Жизнь - это не кино, в котором в конце обязательно придет кто-то и все подробно разъяснит, главный злодей всегда на виду, и все можно решить легко и просто, например - убив главного злодея.
Если в 24 за тебя решают твои проблемы родители - мне очень жаль.
Невозможно уловить ту тонкую черту, отделяющую твое детское лицо в зеркале от твоего взрослого лица.
Любимая музыка - как любимый человек: к ней всегда возвращаешься, куда бы не уходил и ей можно простить все.
Может разлука и укрепляет любовь, но влюбленность она просто выжигает, как напалм.
В утренних полуснах мне снится, будто я лежу под мощными корнями деревьев, во влажной теплоте черной земли. Зима начала меня поедать.
Никогда невозможно до конца узнать кого-то.
Самые нужные и прекрасные вещи появляются случайно.
Никогда не спрашивай вопрос, если не уверена, что знаешь и готова услышать хотя бы несколько возможных вариантов ответов на него.
Если постоянно плевать тихому и спокойному человеку в лицо и смеяться, что он только молча утирается, рискуешь в конце концов остаться наедине с оскалившимся зверем. И не убежишь.
Все написанное выше - банально. Но мы вечно это забываем, почему-то.

Каждый раз, когда я прихожу из парикмахерской, я стою минут 20 у зеркала, вглядываясь в эту красиво уложенную девушку с той стороны. и только спустя 5 лет я поняла, почему при общей красоте и ухоженности у меня она вызывала странные чувства. Из зеркала на меня в такие моменты смотрит "я" слишком взрослое, слишком правильное, я, которому подходят взрослые костюмы с юбками, строгие туфли на каблуках и спокойная вежливо-отстраненная улыбка.
А мне нравится "я" сейчас, встрепанное, в тяжелых мужских ботинках и с вечным плеером в ушах. А я взрослое может и подождать.

Знаешь, даже у жалости есть свои пределы.
Знаешь, даже животные не трогают то, обо что уже один раз жестоко обожглись.
Знаешь, я не перегоняю по венам ртуть, мои мышцы не сплетены из стальных тросов, а кости не выплавлены из титана.
Знаешь, я тоже иногда устаю.
Знаешь, я не могу всего.
Проблема в том, что если сейчас ты бросишь холодные слова о моей не необходимости - мир не умрет.
Оказывается, есть еще много того, из-за чего мне перестали сниться сны о моей смерти.
Знаешь, мне уже даже не больно.
И самое обидное, знаешь?
Я тебе нужнее.
Вот и все.

Последние пять лет измеряются в не принятых таблетках. Пять лет - это все время, которое я могла бы быть здорова. Если бы были 1 или 2 таблетки в день, белые, разноцветные, горькие или со вкусом желатинового покрытия, туда, в глубину съежившегося от боли внутреннего дикого зверя. Пять лет - это очень много таблеток.

Весна, да, пожалуй, начнем с весны, - измеряется в ночах в компании с бессонницей. Весна - это всегда липкая темнота ночи, нежелающая душить сном растревоженный светом разум.

Лето - это всегда стук колес в поезде. Количество секунд вне раскаленной сковороды асфальтового города, выжигающего своим смрадным дыханием жара все эмоции. Лето - это количество шагов босиком. И еще - немного туманных рассветов.

Осень - всегда следует измерять в цвете листьев. В еле слышном шорохе уже упавших и золотых волнах на ветру. Еще осень измеряется в днях в пальто.

Зима - это количество снегопадов. Это то, сколько огромных белых и прохладных перьев выпало за это время.

Еще время можно измерять трещинами на асфальте. Количеством сломанных наушников. Иногда - количеством застрявших в привычном потоке мыслей каких-то строчек. Слов. Ах, да. Еще - количеством любимых песен.

А сегодня утром ко мне во сне прилетала бабочка. Хрупкие лапки на моей шее - словно раскаленное железо. Мне было страшно смотреть на себя в зеркало утром - а вдруг я увижу там шрамы от ее посещения? Но зеркало в этот раз оказалось не столь жестоким. Это всего лишь дисморфофобия. Не принятые таблетки. Голодный и безумный зверь внутри.

В колонках играет - Dir en Grey

Это словно поезд метро, выныривающий из привычной полумертвой темноты туннеля под жадные глаза солнца. Неожиданно, немного больно глазам, но так прекрасно. Это твое отражение в окне напротив, статичное на фоне ползущих по стенам проводов, сгорающее на фоне блеска речной воды, сжигаемое неожиданным весенним светом.
Верно, так же ты ощущаешь себя иногда. Словно очнувшись от привычной полудремы повседневности, почувствовать себя живой, так, что больно дышать, что чувствуешь каждое сокращение сердца, резкое, сильное, словно выжимающее, проталкивающее кровь в закованный в зимнее время организм. И ребра, ребра - это, в сущности, не более чем клетка, и с каждым вздохом твои легкие стремятся разорвать эти прутья.
Ты изменилась за последние два года, нет, за последние два лета так, что прежняя ты никогда бы не узнала это отражение в мчащихся проводах. То, что было сдержанно серым, то, что было спрятано, заперто, заковано, то, что было ведьминским клеймом, позорным, достойным сожжения. Теперь оно рыжее, красное, зеленое, фиолетовое и чуть-чуть серое, но это не цвет страха и запрета, нет, это цвет дождливой печали: нежной и немного прохладное, сладковатой на вкус. Сначала, да, сначала ты боялась. Казалось, вместе с цепями ты растеряла весь вес, словно ветер мог подхватить тебя и унести прочь, от тебя же самой, словно ты парила клочком тумана ад полусонным утренним городом. Тяжелые ботинки тогда были грузом, опорой, тем, что держало на земле, что еще могло оставлять следы. Тогда тебе было страшно, больно, словно тебя медленно выворачивали наизнанку, деформируя, придавая другой вид, и тебе было больно, больно, больно.
И страшно. Страшно, дико, до безумия страшно. Что должно было получиться? Это был прыжок в темноту пропасти, и ты летела, летела, но дно и не думало появляться, но ты знала, что оно будет, а каким же будем приземление - знать не могла. А потом ты проснулась. И поняла, что спокойному сну правильности ты предпочитаешь резкую, жестокую, противоречивую неправильность. Потому что тебе настоящей вдруг надоело сидеть взаперти.
Но еще ничего не закончено. И никогда не будет.
А потом поезд снова ныряет в темноту. Где-то в глубине бьется пульсирующим родником тяжелый, глубокий океан песни, то, что когда-то тебя спасло. Под пальцами - немного шершавая желтизна страниц, с маленькими буквами, столпившимися в слова и предложения. И в окне напротив - снова ты.
Да, тогда ты бы и не поверила. Ты изменилась. И не изменилась.

В колонках играет - Tori Amos - Girl

Быть мной - это свалиться 8го марта с температурой 38.
Быть мной - это быть, как они говорят, "черствой" по отношению к чужому "горю".
Быть мной - это не прощать некоторые вещи даже близким людям.
Быть мной легко, но так скучно. Все слишком бысто надоедает. Хорошо, что я не бессмертна.
Слишком много разочарований за последние полгода. Даже в любимых группах.
За всепрощением обращайтесь в церковь. Мне же святой быть надоело. Не окупается, знаете ли. Ни в материальном, ни в духовном плане.

Имена - это гвозди, ржавые, погнутые, глубоко вошедшие в плоть. Имена - самое болезненное, самое жестокое, буквы на приторной белизне картона, словно чернила татуировок, въевшихся в кожу, и не выдрать короткими, ломкими ногтями. А потом однажды хватит сил - прочь, прочь, новой кожей изнутри, чистой, более прочной, а эти уродливые закорючки - в огонь, в снег, прочь из памяти. И словно распустит кольца вокруг грудной клетки память-змея, словно впервые вздохнуть колючий воздух зимнего заката. Вы - там, далеко, уродливые трупы с выбеленной кожей, забытые, похороненные под кипами бумаг с вашими фальшивыми словами, я - здесь, выгораю, с болью, истекаю кровью, но все же снова дышу.

Когда ты просыпаешься -  это полусонное движение, это трепетание бабочек-ресниц, эти лучи кислотного зимнего солнца, вспарывающего тяжелую густоту воздуха. Так сухо, что нежная кожа лопается от резкого движения, расползается паутинами белесых трещинок. Это ты, облизывая болезненно нежные губы, вглядываешься в похожие на шрамы линии жизни. Ты, затянутая в корсете благопристойности, жадная до чужой грязи. Ты почти святая, если бы только не эти глаза, эти движения, эта улыбка. Да, эта сладкая аллергия на слова, похожая на пойманный в ладони бражник, бьющийся в ней безумной жаждой жизни, оставляющий на подушечках пальцев грязно-серую пыльцу хрупких крыльев. Такой нежный, что руки сжимаются, выдавливая жизнь из этой ненавистной формы, из страстно обожаемой слабости.

В колонках играет - Tori Amos - Precious Things

Ох, какая же я маленькая, мерзкая сволочь. Ооох, как же я не хочу вырастать. Как же мне страшно смотреть в зеркало и видеть там каждый раз новую себя, невыспавшуюся, думающую о том, как бы выглядеть лучше, думающую о том, что мне нужно что-то сделать, куда-то успеть. Отбросить бы все это, вырезать эту серость из жизни. Зачем мне думать о чем-то? Я хочу перестать волноваться о людях вокруг меня. Я хочу плевать им в душу и искренне не понимать, отчего они уходят. Я хочу перестать подстраиваться, искать компромиссы, учитывать возможные развития событий. Как же я хочу забыть о будущем и тратить время только на удовольствие, на это приторно-сладкое удовольствие, затягивающее медовой паутиной в безвыходный лабиринт.
Ах, я такая обычная. Я все думаю о чем-то, по утрам запираю воздушные замки в глубокой темноте разума и отдаюсь этой противной обыденности. Не летаю на крыльях, не порхаю бабочкой, а смотрю, как за стеклом убегающего вагона тянутся провода, делаю то, что требуют, думаю о том, какой будет моя жизнь через N лет. Нет, это плохо. Я абсолютно устарела. Пора бы выкинуть все эти вещи и мысли на помойку. Почему я думаю о своих родителях, о семье, о деньгах, о еде, одежде? Глупая, нудная девочка. Ты должна получать от жизни только удовольствие. Всегда. Вечно. Бесконечно. Одно единственное pleasure. Мало ли, что говорят другие. Подумаешь, один за другим уйдут друзья. Кому это нужно? Тебе же хорошо? Просто они тебя не понимают. Нет, тебя никто не понимает. Это плохо. Но ты же можешь забыться, превратить свой разум в один большой замок из сигаретного дыма и изменчивого осеннего ветра, где все мысли улетают, изчезают в сладкой дымке игры.
Жаль только, что я так больше не могу. Что я утром встаю и думаю, что мне нужно сделать. Жаль, жаль. Жаль, что я видела, чем это заканчивается. Жаль, жаль. Как хорошо было бы так жить. Не могу.

 

Корни сей ерунды растут отсюда.

Если ты прислушаешься в темноте - твое сердце бьется. Сокращается, выталкивает кровь по хрупким сосудам, рвется вон из тесной клетки ребер. Если прислушаешься - это ветер шумит в каменной пустыне. И ты - мягкий песочник, мнящий себя твердой скалой. Жизнь ветром несется между сотнями таких, как ты, потихоньку, незаметно превращая тебя в изрезанный каменный цветок. Ты не замечаешь когда, но точно знаешь, что вчера ты был другим. И она несется, дышит, бьется миллиардами сердец. А потом все останавливается. Приходит она - в стоптанных сапогах из потрескавшейся кожи, изможденное, обрюзгшее лицо, глубокие морщины, дорогами времени лежащие под древними глазами. она приходит просто и банально - машиной навстречу, сталью ножа по горлу, болью в сердце или асфальтом девятью этажами ниже твоего этажа. Она приходит, скучающая, она - забиравшая так же богов, и людей, которых называли богами, она - старый опытный жнец, которому наскучила работа. И ты упадешь в пустоту. И никто не заметит. Где-то зажгут огонь на плите, где-то раздастся первый крик ребенка, а где-то разобьется стакан, и кто-то будет стоять и наблюдать за ровными фигурами воды, пожирающими бриллианты осколков. И ты тоже так разобьешься, оставив людям после себя только осколки, кому-то больше, кому-то меньше. Но если сложить их все, цельности не будет никогда. Слишком много мелочей затерялось в щелях паркета. И эти осколки - самое твое ценное сокровище, это твоя жизнь после смерти. Это та часть тебя, выжженная в памяти кого-то еще. Не волнуйся, всегда немного больно, н6о ветер уносит боль, снова изменяя форму скалы, ветер уносит слезы и страх, одиночество и грусть, радость и смех. Ветер уносит все. Он уносит тех, кто хранит твои части. Словно гигантские шестеренки, в непрерывном движении разводящие нас друг от друга все дальше и дальше, ты - навеки замершая в ту секунду смерти, и все вокруг, продолжающие деформироваться под натиском жизни. Это не страшно. Даже не больно. Все так и должно быть.

Под влиянием фильма "Генуя". Когда я вышла с него, с этим немного саднящим чувством где-то в груди, я обнаружила что мой плеер стоял на песне Dir en Grey - Vinushka. В последнее время тема смерти преследует меня, nicht wahr?

Возможно, впервые за долгое время мы с отцом говорили о смерти, о тех, кого рядом нет. И не было. Даже о тех, воспоминания о которых сводятся к белому шкафчику с облупившейся краской на кухне, и о руках, протягивающих мне, маленькой, сахарные кубики. Только этих рук давно уже нет рядом.  

Настроение сейчас - где-то в груди что-то не желает отпускать

В колонках играет - Dir en Grey - Vinushka

Эти люди учат меня любви. Учат, учат, роняют плевками слов непонятные им истины. Эти люди упрекают меня в неспособности любить, упрекают за лед, поселившийся в венах.
 

В колонках играет - Poets of the Fall - Stay

Я - огромная кистеперая рыба, запертая в стеклянной клетке музейной витрины. Чучело, набитое старыми опилками, которое дремлет о воде. О глубокой синеве,  которая растворяет в себе солнечный свет, о плывущих по течениям древних гигантов, поющих свои песни на мелодичном языке волн, о веселых и жестоких дельфинах, загоняющих блестящую серебром стаю рыб, о темноте дна, где плавают лишь изуродованные давлением чудовища, о коралловых рифах, дышащих своей яркой, вибрирующей жизнью. Надо мной во сне проплывают светящиеся звезды медуз, я вижу неспешно жующих морских коров, грациозных и неуклюжих одновременно, где-то стрелой проносится акула, учуявшая вдалеке запах крови. Я сплю и вижу океан, я, запертая в стеклянном вакууме, под жадными и безразличными взглядами толпы. В моем сне больше нет сетей, вынимающих бьющихся рыб на жгущий кислород, в моем сне музей превратился в огромный риф, где актинии колышутся на останках стен, и давно умершие снова бродят по земле, оставляя трехпалые отпечатки лап. Я рыба, которая никогда больше не сможет ощутить ласкающие касания соленоватого теплого течения. Не будите меня, не выдирайте мой сон из объятий одной кистеперой рыбы, как когда-то ее из темной толщи воды, не превращайте в неподвижное мертвое чучело, набитое опилками и несбывшимися мечтами. Скоро придет северный ветер, принеся с собой белое покрывало снега, окна разрисуют тысячи снежинок, а вокруг меня будет больше этих безжалостных глаз. А я - всего лишь рыба, запертая в музейной витрине. И мне просто снится океан.  

Настроение сейчас - Tori Amos - Caught a Lite Sneeze

Еще чуть-чуть, и дождь за окном будет иметь право уже официально нагонять тоску. Еще шесть минут, и осень, что струилась позади полами золотистых одеяний с красным подбоем, наконец-то воцарится за окном, выжигая зелень из окружающего мира. Это не так уж плохо для тех, кто умеет слышать падающие листья, рассказывающие о прошедшем лете, но это плохо для тех, чьи пальцы слишком нежны к холоду, а горло начинает болеть, стоит лишь подуть холодному ветру. Это ничего. Ты делишь вот уже неделю постель с непривычной тишиной и ветром, треплющим деревья в вечной попытке увести их за собой.  Страх уходит потихоньку, заменяемый привычкой. Даже бессоница смирилась и отступила на время, сидя в темном углу комнаты, бросая пустые взгляды из-под спутанных прядей. Ты чертова эгоистка, но тишина приятнее для организма. Ты знаешь, что уже давно ни по кому не скучаешь, и не ждешь ничего хорошего от начала осени, но все же чай на столе горячий и слегка кисловат на вкус, и темные мысли не торопятся вылезти из долгих минут одиночества. Такой вид пребывания в тишине тебе определенно нравится.

Настроение сейчас - в ожидании...

В колонках играет - Poets Of The Fall - Someone Special

В этом кусочке моего мира в раскаленном воздухе плавятся рельсы, разбегаясь вдали. Поезда мчаться прочь, куда-то туда, но не желают возвращаться оттуда. Ветер убегает вслед за ними, позабыв принести прохладу. Вокруг бродят такие же застывшие в духоте времени клочки материи. Небо режет осколками облаков, растерявших свою акварельную мягкость.
Если закрыть глаза - становится холодно. Там, в темноте, умирает огонь, догнивая на черной массе угля. Слова, неожиданно горькие, такие обычные, и в своей обычности болезненные, оседают холодными каплями на деревьях, тлеют на конце сигарет, уносятся с дымом в небо, словно в попытке древних людей донести свои молитвы до какого-то бога. Эти слова кажутся тяжелыми, они падают с губ расплавленным свинцом. Это странно - слышать их от тех, кого еще где-то в душе помнила ребенком. Эгоистичные, резкие, угловатые дети умерли где-то, когда-то, а я, кажется, пропустила похороны. Пустующие места были заняты женщинами, такими пугающе мудрыми, с тяжелой ношей слишком обычных проблем. Когда это из ваших глаз вырвали сладкий эгоизм беззаботности, заменив лекарственно-противным взглядом уставших вековых деревьев, подпирающих тяжелый купол неба?
Холодную темноту разрывает темно-зеленая гусеница, передвигающая свои лапки по раскаленной стали. Сегодня опять разлетающиеся провода в окне, и деревья, уносимые ветром назад. Мой поезд опять встал не на те рельсы. Но обратно - уже нельзя. Я знаю - я сама буду такой же. Это больно. Это страшно. Но ничего. Как-нибудь переживу.

Настроение сейчас - пустое

В колонках играет - MONORAL - Kiri