И трещина в чашке открывает

тропу в край мертвых.

   Сумерки отзываются в нас эхом сентиментальной баллады. На горизонте дрожит вечерняя звезда, и под ее теплой лаской загораются наши собственные звезды. Свой путь, долгий или краткий, мы обречены пройти. И невесело думать о жизни, которая достигнет перевала и сойдет в гиблую осень умирать.

   Книга сумерек пьянит печалью своих страниц, и читаются они с тихой тревогой. Цветут маки. Откликнись же этой улыбке полей!.. И такой ласковой луне!.. Но ты уходишь в себя - иначе говоря, на свой лад перелагаешь ту гениальную книгу, что шелестит перед глазами... и задумываешься. Какие щемящие думы! Брезжат и расплываются миражи грядущего, и хочется растаять в перламутровой синеве горизонта. Они уплывают, чудесные видения плоти и духа, а все, что ты можешь, - это молчать и мучиться, глуша в себе самое искреннее.

   Поэт - существо, обязанное быть искренним, - в душе замалчивает то, что способно взорвать ему сердце. На сцене пляшет тень, оплакивая все - горестное и радостное. Радость, честно говоря, призрачна, потому что в глубине сердец почти всегда ютится неизбывная печаль, растворенная в мироздании печаль печалей - боль существования. Это она велит поэту летними вечерами, сострадая луне и розам, оплакивать сумерки. И это единственный способ молиться по-настоящему.