Василий Тютин, публицист

В современной информационной войне многое происходит не слишком явно, путем подбора и тиражирования тонких смысловых оттенков. Например, можно сказать: «Россия признала произошедшее терактом». А можно: «Россия установила, что произошедшее – теракт». Как говорится, почувствуйте разницу.

Я собираюсь высказать некоторые лежащие на поверхности, но совершенно не соответствующие современному медийному тренду.

Прежде всего, давайте вспомним, что «война с терроризмом» – это образное выражение, не имеющее буквального смысла. Из разряда «война с алкоголизмом» или «война с преступностью». Почему это важно? Потому что, воспринимая образные выражения за буквальные, мы подменяем адекватное восприятие реальности метафорой.

Я думаю, что для многих мысль «война с терроризмом – это образное выражение» является ересью и глупостью. Как же, конечно война, столько убитых, военные всего мира воюют с терроризмом, мирные люди по всему миру погибают в войне, развязанной террористами.

Но на войне всегда есть субъект – ее участник. Со своими целями и задачами. «Терроризм» – это не субъект войны, это ее инструмент, используемый практически всеми в любом подобном конфликте.

Война не ведется против инструмента. Она не ведется с пушками, радарами или диверсиями. Она ведется с врагом – тем, кто стоит за инструментами войны.  

Вся вторая половина 19-го и 20-го веков – это, в определенном смысле, история терроризма и его последствий. Включая такие поворотные исторические события, как убийство Александра II и такие страшные, как расстрел на олимпиаде в Мюнхене или уничтожение Хиросимы.

Нет вообще ничего нового в терроризме 21 века, за исключением формирования собственно самой конструкции «терроризма» как вещи в себе. До 11 сентября под террористическим актом всегда подразумевался рациональный мотив.

С начала атаки на Всемирный Торговый центр стал формироваться фантом, симулякр «терроризма» как абстрактного зла. Отсутствие рациональной цели стало визитной карточкой подобных актов.

«Терроризм» и «террорист» стало самостоятельным брендом. Но бренд и миф – это одно, а реальность это другое. Терроризм – это прежде всего инструмент, который используется некими силами для достижения своих целей. И бессмысленно говорить о терроризме и вести с ним войну, не зная этого правила.

Во-вторых, давайте обратим внимание, что в середине 20 века терроризма было ничуть не меньше. Но его влияние на глобальные политические и общественные процессы было не таким обширным. 

Никому в голову не могло придти отказаться от базовых гражданских прав из-за того, что какие-то 5-10-100 человек воспользовались ими для совершения теракта. Так же как не приходило в голову запрещать топоры и автомобили, несмотря на количество смертей на дорогах и случаи домашнего насилия.

Представьте себе, с каким презрением и превосходством осуждали бы в прессе в 60-70-80-90-е годы прошлого века страну, в которой были бы введены действующие сегодня правила пассажирских перевозок (даже в СССР билет на поезд паспорта и обыска не требовал). Не говоря уже о просто непредставимом уровне тотальной слежки.

Следовательно, изменилась не фактическая реальная возможность терроризма влиять на жизни государств, а повышение его значимости в медиа. Восемь человек с автоматами «Калашникова» и самодельными бомбами могут изменить политику Европы.

Как выдумаете, много ли людей решат, что это отличный способ оставить след в истории? Но посмотрите статистику ДТП или отравлений алкоголем – в тот же день погибло на порядок больше.

Из нескольких десятков тысяч насильственных, случайных или нелепых смертей в Европе в пятницу 13 определяющими стали 120 смертей в Париже. Никакой объективной причины для этого не существует.

Кроме того, что СМИ – это часть объективной реальности. А люди по-прежнему крайне чувствительны к тому, как именно убивают – если электрическим стулом или дроном, то это цивилизованно, прогрессивно и можно ничего не менять, а если ножом или автоматом, то это дикость, средневековье и следует отменить конституционные права.

В-третьих, давайте вспомним историю формирования современного терроризма. Вне всяких сомнений, он сформировался и развился как инструмент гибридной войны, проводимой против неугодных стран и режимов. Документы по моджахедам в Афганистане рассекречены в достаточной степени.

Ситуация с «повстанцами» в Ливии и Сирии также вполне прозрачна. Вполне очевидно, что наибольшее развитие как инфрструктура, как «бизнес-проект» терроризм получил именно как инструмент, применяемый государствами, в частности США, для «дестабилизациии режимов». 

Из этого следует неоправданность применения в российских патриотических медиа смысловой конструкции, «бренда» – такого как «война с терроризмом». Эта конструкция уместна и выгодна в дипломатической сфере, как прикрытие проводимой политики. Но для внутреннего понимания, для сохранения внутренней силы, которая, как известно, в правде, необходимо использовать более близкие к реальности смыслы, а не заниматься поддержкой мифа, созданного нашими оппонентами.

В реальности Россия осуществляет совершенно правильную политику – оказывает поддержку легитимному государству, противодействует дестабилизации фактически последнего светского режима на Ближнем Востоке. Россия не борется с абстрактным «терроризмом» или конкретным квазигосударством ИГИЛ. Россия борется с попыткой разрушить дружественное государство путем ведения против него гибридной войны.

Любой человек с минимумом интеллекта, пожелавший совершить теракт, способен его совершить. И предотвратить это принципиально невозможно. Любая очередь перед металлоискателем – ничуть не худшая цель для теракта, чем толпа после металлоискателя.

Следовательно, имеет смысл отказаться от концепции «войны с терроризмом», как бы она ни была притягательна для чиновников и спецслужб. 

https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=...2736586&id=100001758875578