В 2005 году Горалик и Кузнецов написали роман «Нет».

В 2007 году последний рупор разума в нашем бедламе Дмитрий Быков написал: «В нормальной литературе тонкие эвфемистические описания производственных процессов заставляют думать о сексе — в российской разнузданные описания оргий заставляют думать о производстве, нижней палате парламента или цензурном уставе. И это весьма не случайно. В российской прозе, как и в российской жизни, никто никого не любит, а потому и написать об этом так, чтобы читатель чего-нибудь захотел, невозможно по определению. В стране, где каждый стремится исключительно к доминированию, мечтать о любви и соответствующей литературе бессмысленно. Тут будут только лизать, пронзать и казнить. И все это будет в самом деле очень неприлично. Но и только».

Умному достаточно. Но я продолжу.

Знаете, на что больше всего похоже «Нет»? На сюжет из старого «Ералаша» про царевну-несмеяну. Ей там сначала приглашают всех главных смешителей советской эстрады – Хазанова, «старых русских бабок» Веронику Маврикиевну с Авдотьей Никитишной, Олега Попова. Все животики надрывают, а ей не смешно. Тогда царь зовет Васю Пупкина из 7-го Б. Вася садится за стол и жрет как свинья. Руками. Жир и соус разбрызгивая. Сам и окружающие по уши в салате и креме, а Несмеяна ржет. Так вот, «Нет» - это Вася Пупкин. А Несмеяна - его целевая аудитория.

Нет, это не порнография. От порнографии у меня, как у большинства здоровых мужиков, встает. От «Нет» я вывихнул челюсти. Ибо зевал. Это концентрированная скука и предсказуемость. В районе двадцатой страницы, чтобы хоть как-то оправдать теряемое время, провел эксперимент: набросал на бумажке, что будет дальше, чем, так сказать, сердце успокоится. Угадал на 95 %. Так что за сюжет – один большой минус.

Второй большой минус, уже упоминавшийся в других рецензиях, дурно написанное повествование от лица персонажей. Неужто два писателя никогда не замечали, что люди думают и чувствуют по-разному? Или просто Горалик и Кузнецов не умеют делать характерологический поток сознания? По моему впечатлению, можно нарезать кусочки из главок, написанных с точки зрения разных героев, и тасовать произвольно: кому принадлежит тот или иной фрагмент догадаться либо нельзя, либо можно, но только по содержанию, а не по форме. Не люблю бездарно сделанного point of view. Не умеешь – не пиши. Читай лучше. Марселя Пруста, например. Тренируйся на кошках (см. ниже).

Наконец, язык. Спасибо, мат я послушаю на улице и в магазине. Будет мало – спущусь в метро. Нельзя ли мне за мои пару сотен рублей что-то иное, чего я не могу получить за бесплатно? Нет, очевидно, нельзя. Мы посмеемся над анекдотом про работягу, который все технические термины заменяет матерными словами, и пойдем читать Горалик и Кузнецова, которые себя тоже не утруждают. Мне, грешному, нравятся писатели, которые знают двадцать разных способов сказать «хочу» и сорок способов сказать «не могу». Вообще, писатели, которые пользуют много разных слов. Здесь этого нет. Незамысловатый сюжет дополняется стилистическим и – что еще преступнее! – ритмическим однообразием.

Невелико дело напугать читателей показательными кровавостями. А вот от маклиновской «Куклы на цепочке» я до сих пор просыпаюсь в холодном поту. Сделайте мне хоровод сельских девушек страшнее, чем тело с вывороченными внутренностями. Напугайте меня белым ангорским котенком. Не разрезанным на части или удушенным. А безобидным, живым белым ангорским котенком. И тогда я скажу вам, что это Литература. А пока – НЕТ.

Разумеется, книга была обречена на успех. В стране, где количество зарегистрированных психбольных выросло за последние десять лет почти на миллион (при том, что регистрируют теперь более расхлябанно) и перевалило за 4 миллиона, где сформировался толстый-толстый слой офисного планктона, больного импотенцией, и в разы выросло количество обращений к врачам фригидных молодых женщин… какие тиражи предсказуемы!

Пословица «Сколько не говори «халва», во рту слаще не станет» не права. Слово обладает материальной силой. Прописанное перестает быть запретным. Своей книгой Горалик и Кузнецов делают великое и черное дело – помогают нам пройти шаг по направлению к будущему, которое описывается в ней, примиряя с его возможностью, ослабляя защитные механизмы. Один из самых эффективных способов нормализации всякой гадости – ее открытая демонстрация: кто-то поморщится, кто-то прольет слезу над мучениями бедных жертв, но мыслишка-то подленькая появится у многих – о вседозволенности, о «попробовать»… Нет, я категорически не люблю, когда во мне пытаются пробудить недобрые чувства. «Я лучше, чем моя репутация», говаривал Фигаро. «Я лучше, чем вы думаете», - говорю я господам писателям.