Пасха. Ранняя и холодная. И не было капели, перестукивающей по веткам, не было воздуха, пахнущего сырой землей и разносящего сладкое гудение колокола. А я почему-то представляла пасхальную ночь именно такой и такой ее и хотела пережить. Это как в «Докторе Живаго», и как в стихе «На Страстной». А в общем-то…

У нас в пяти часах от Екатеринбурга есть город (а на самом деле деревня) Верхотурье, который называют духовным центром Урала (вроде бы). А еще не очень далеко от Верхотурья село Меркушино, где жил святой Симеон Верхотурский. И там собор стоит, красивый-красивый. В одном зале там есть вход в подземелье по каменным ступеням и там в крошечном гротике колодец и святой источник, и там можно воду пить, и вообще волшебно…

Выезжаем на своей машинке в пять вечера, водитель совершает крестное знамение  в начала длинного нижнетагильского тракта, и мы едем. Слушаю HIM и Арию. Потом до меня доходит, что Хим еще куда ни шло, но Ария в такой день… и я убираю наушники.

Заснеженные еще поля, там еще порядком снега осталось, так как зимой много выпадало. Елки, зеленые и пушистые, а ближе к северу становятся чернее, длиннее и очень узкие. Ветки отсвечивают каким-то сиреневым и розовым. Солнце падает долго, по ходу ищем поле, так как я хочу сфотографироваться в пиджачке на фоне снежного пространства. После захода солнца сфотали меня на фоне поля. Тихо-претихо.

После захода солнца темнеет быстро. И уже в темноте мы выезжаем на верхотурский поворот. Глушь и елки. И поля, огромные близ Верхотурья. И редко – огоньки. Подъезжаем к Верхотурью. В Крестовоздвиженском соборе светятся все окна. У старинных 400-летних стен церковного двора машины и автобусы – люди приехали на службу. Но наша цель – Меркушино. Едем по темному Верхотурью. Деревянные темные домики и огоньки, старые развалившиеся часовенки. Тишь и глушь, и огоньки… Теперь я уже отчетливо различаю звезды, и, глядя на них, почему-то не могу не думать об Ышке. Думаю о ней. Думаю, кто она такая, и почему так притягательна. Не могу не думать о ней, глядя на звезды. Может быть, это потому, что она тоже на них смотрит, и на те звезды тогда смотрела? (Ышка – это моя муза, прим. автора).

До Меркушина еще час езды. Думаем, есть ли там служба. И что если нет, то обратно в Верхотурье не поспеем. Проезжаем мелкие сельские церквушки. В них темно. Лебедева, Пинягина, Костылева. Это у них такие названия деревень – хутора в несколько домов. И вокруг – темные поля. И небо. И звезды. Слушаю рассуждения о происхождении названия Меркушино. Вспоминают людей с такой фамилией. Я молчу.

Меркушино. Приехали. Собор со светлыми окнами. Приехали как раз к началу службы. Народу было  не так уж много, можно было спокойно ходить по собору, и совершенно нормально дышать. Собор. Две люстры – над входом и над алтарной частью, которые приковали мой взор на все время нашего там пребывания. На кольцах укреплены не просто свечи или лампочки, а… свечи в стеклянных красных и синих чашечках, прохожих на цветы. Если бы вы только знали, КАК это было красиво и волшебно. Синий и красный – священные цвета, но кроме этого они еще чудно смотрятся, когда внутри огоньки, и их множество. Свечи. Ставить свечи. Я не могу концентрироваться на молитве. По крайней мере, в храме. Я не знаю почему. Просто вспоминаю всех близких и хороших в своей жизни.

Послушали часть службы. Потом – Крестный ход. Все выходят за батюшкой и идут вокруг храма, с зажженными свечами. В это время начинается звон колоколов. Ночь, и темноте, фонари вокруг собора, и свечи в руках. Обходим собор и стоим, пока там прочитают необходимое и впустят. Я смотрю на Вселенную и думаю, что с нее сейчас наверно какая-нибудь шелуха сваливается, и она чуток обновляется.

Заходим, слушаем певчих. Я очень хочу спать, потому что встала пол-седьмого на работу. Я приваливаюсь к колонне и дремлю. Мы уходим через два с половиной часа, так как боятся, что я во сне упаду. Заезжаем на полчаса в Верхотурье, и – в обратную дорогу.

Обратная дорога. Шесть часов ночного пути по уральской тундре. Едем, тишина, темнота. Проезжаем место, где Симеон Верхотурский ловил рыбу на реке Тура. Где сейчас часовня и тот камень, где он сидел. Едем. Я смотрю в окно, и мне кажется, что звезды расплываются. Нет, не кажется. Я спрашиваю водителя, не искажено ли стекло машины. Он говорит, что это совершенно недопустимо. Мы останавливаемся смотреть, в чем дело. Выходим. И. И… Нет слов. Это все правда. Они ТАКИЕ. Они расплываются, как будто сильно уменьшили резкость. Они выглядят, как маленькие туманности, в одной такой – как будто несколько звезд. И они кажется очень большими из-за этого. И они нависают, как на потолке, совсем рядом! И охватывают тебя таким ярко выраженным куполом, как в планетарии!.. а кругом – заснеженные поля, и темнота, и… небо.

Десятки и десятки километров пути в совершенном одиночестве. Темный тракт, по бокам – лес, темнота, ни души, ни светлячка. Разговоры о том, что  нельзя упаси Боже останавливаться и «светиться». Ночью никак нельзя. Выцепят и… Слушаю сквозь дрему, боюсь заснуть. Вдруг если засну, водитель заснет тоже? Радио не ловит, ибо глушь. Часов в восемь утра доезжаем до своих мест, развозим по родственникам в Среднеуральске и Верхней Пышме куличи и пасхальные яйца. Домой. Спать. До вечера.