-Подписка по e-mail

 

 -Поиск по дневнику

Поиск сообщений в pop-rebrik

 -Статистика

Статистика LiveInternet.ru: показано количество хитов и посетителей
Создан: 31.12.2007
Записей:
Комментариев:
Написано: 2294

Забор

Дневник

Понедельник, 27 Апреля 2015 г. 09:50 + в цитатник

    

Надежда красила забор. Старенькие, серые покрытые трещинами-морщинами деревянные рейки преображались под зеленой краской и, как будто, молодели…
Всегда находились дела домашние. Казалось бы – управься утром с небольшим хозяйством в количестве десяти кур с петухом и козой, да и отдыхай, но не привыкла Надежда на скамейке сидеть, когда день на улице.
Как это, ничего не делать? Тогда жить-то зачем? Вот забор краской обновляю и мужа вспомнила покойного, как он его городил, и, разгибая старые проржавелые гвозди себя по пальцу ударил. Год потом ноготь у него синий был.
На кладбище бы сходить могилку поправить, да нельзя, вокруг погоста мин понаставили вояки. Греха натворили, а сами сбежали. Сосед, дед Сашка, к своей жене на Дмитровскую решил сходить, проведать, да и остался на старости лет без ноги. Слава Богу, что живой. Хорошо, хоть детишек всех из села развезли, по родственникам и знакомым. Туда, где не стреляют. Выживут и, может быть, когда все закончится, вернутся.
Хотя, куда возвращаться то?
На улице, где всю жизнь прожила, целых домов почти не осталось. Это ее хатынку Бог сохранил. Осколками только крышу посекло, да стекла в прихожей вылетели и разбились.
Одно окно Надежда кирпичами заложила и глиной замазала, а второе пленкой затянула, полиэтиленовой. Хватит и одного. Да и староста с церкви пообещался вставить шибку. Сказал, как только армию отгонят, затихнет хоть немного и вставит, дай Бог ему здоровья.
Вчера пересчитали сколько душ в селе осталось, оказалось и двух десятков не наберется…
Ох, горе.
Надеждины размышления крик с огорода оборвал:
- Надя, заканчивай! Скоро стрелять начнут.
И действительно, что-то она о времени забыла. Как чуть смеркнется, так и начинает грохотать, свистеть и взрываться. Хорошо, хоть подвал в церкви хороший, там и отсиживаемся все. Плохо только, что батюшки сейчас нет, да ничего, акафисты мы и сами читаем, да псалмы поем.
Надежда отерла кисть травой, положила ее в чугунок с водой, руки ополоснула, да и пошла в церковь.
Оглянулась, когда за угол заворачивала и улыбнулась. Забор красивый стал, как на Троицу.
А с запада уже загудело, загромыхало….

                      


Метки:  

бес нас водит видно

Дневник

Среда, 22 Апреля 2015 г. 05:45 + в цитатник

      

Из варяг в греки с войском ходили тысячу лет назад. Как же без войска то? На чужое добро всегда охотники найдутся. И что удивительно, ведь доходили же от холодной Балтики до солнечной и теплой Эллады. Разбойников разгоняли, пороги и реки преодолевали, ненастье терпели, княжеских таможенников ублажали, но, в конце концов, все препоны побеждали, радость себе и людям приносили. Торговля дело радостное, что для купца-продавца, что для покупателя
К товару богатому и денежному, и нынче внимание особенное: на каждом значимом перекрестке – блокпосты, а с высоток и курганов с обеих сторон убивающие стволы выглядывают, да стекла биноклей и оптических прицелов мелькают. Одно лишь отличие, не варягов ждут с пенькой, кожей, медом и мехами, и не греков дожидаются с оливками, пряностями и шелками. Иное в цене пребывает и не язычники с христианами на дорогах враждебно встречаются. Все сплошь Троицу исповедуют, к Христу и Богородице обращаются, крестики на шее имеют, и иконы во внутреннем кармане обязательный атрибут тех, кто друг друга через прицел рассматривает.

Понять разбойников охотившихся за караванами все же можно. Человеческим хотениям и желаниям предела не существует, всегда большего хочется, а возможностей праведно свою «хочу» удовлетворить, постоянно не хватает. Принцип «по одежке протягивай ножки» не срабатывает, потому что ежедневно пред глазами разнообразное, в красивых обложках и привлекательной соблазнительной упаковке, кричащее предложения: «Возьми!», «Пользуйся!», «Только для тебя!».
Но как понять тех, кто жили практически одинаково, говорили на похожем языке, в одну церковь ходили, а теперь стреляют друг в друга при невыполнения требования уйти с чемоданом на вокзал, и уехать из родной хаты?
- Посказылыся уси – говорит мне старенькая прихожанка. И действительно, вчера вместе «Знов зозулі голос чути в лісі, ластівки гніздечко звили в стрісі» распевали, друг ко другу в гости, да на отдых и экскурсии ездили, а нынче? Крик, брань, непонимание, а для аргументов батальоны, танки, пушки.
И самое главное – поиск вражины, которая все это развязала.
Неужели, как и десять веков назад, чтобы к первопечатнику Ивану Федорову во Львов съездить, по примеру древних торговцев, войско с собой надо брать?

И ведь можно по-иному. Как? Да вот пример недавний.
В начале этого месяца мост через Донец Северский вместе ВСУ с ЛНР восстанавливали, который до этого сами благополучно и разрушили. И ничего, получалось ни драться, ни ругаться, как мне рассказали, даже перекуривали вместе.
Так, может быть не винить друг друга, а в себе разобраться? Понять надобно, что никому эта война не нужна, что в куклы мы превратились, которыми Карабасы-Барабасы с плетками управляют.
Лучше товары друг ко другу возить, «Черемшину» вместе петь, а не в прицел «укропов» и «сепаров» разглядывать.
Правильно недавно преосвященный сказал: «Наши со своими воюют».

Вот и вспоминается Александр Сергеевич:

Хоть убей, следа не видно;
Сбились мы. Что делать нам!
В поле бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам.
………………………
Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре...


Метки:  

О войне, бесе и страусе

Дневник

Вторник, 24 Февраля 2015 г. 08:19 + в цитатник

        

Село, как, впрочем, и окрестные поселения, по балочке растянулось. Точно посередине, его рассекает трасса к областному центру. Можно разогнать машину километра за три до первых сельских хат и строений, и катиться с горки до самого центра, с магазином, памятником, клубом, школой и церковью. Дальше небольшая речушка, поросшая лозой с ивняком и вновь, вверх, на новый бугор.
Половина села в огородах да в «колхозе» (сколько не меняй форму собственности, все едино название) трудилась, хлеб насущный зарабатывая, другая же половина на недалекую шахту ездила, уголек рубать. Наглядный пример смычки крестьянства и рабочего класса. 

Мирное село, безобидное, но со всеми полагающимися и привычными деревенскими особенностями, то есть в обязательном порядке, есть авторитет, официальной властью не наделенный, но все по полочкам расставляющий и примиряющий; в наличии местный юродивый, которого все гонят, но почему-то кормят и одевают; в любой год имеется умеющий лечить «травник», а также творящая заговоры и снимающая сглазы «ведьма», которую даже недавно построенная церковь из обихода не вывела. Общем, все как положено и из века в век расставлено.

Как известно и исторически доказано, все беды к нам с запада приходят, начиная от коммунизма, нравственной грязи, называемой «демократическими ценностями» и заканчивая колорадским жуком. Вот и война эта, неожиданная и никому не нужная оттуда же притопала.
Не верили изначально сельчане, что такое вообще возможно. Даже когда грохотать вдали начало и земля под ногами подрагивать, а ночью стало видно зарево горящих полей, гнали они от себя мысль, что и на их подворья придет разорение и смерть. И лишь когда украинский самолет «по-хозяйски» в клочья разнес сельскую подстанцию, оставив пять окрестных сел без света, поняли, что беда близка.

Потянулись вереницы пожилых людей в дальние от дороги хутора, а молодежь с маленькими детьми, погрузив в легковые машины самый необходимый скарб, в Россию. В селе осталось пару сотен жителей, решивших «как Бог даст, так и будет».


Еще за день до того, как противоположные бугры заняли ополченцы и украинская армия, оставшиеся сельчане проснулись от рева коров, блеянья коз и гусино-утиного клокотанья. Да и не мудрено, кормить и доить их надобно, ведь в безопасный тыл худобу вкупе с пернатыми не забрали. Просто открыли сараи и птичники: гуляй не хочу. Птица приспособилась быстро, июль на дворе. В огородах все спеет, зеленеет и произрастает. Утки с гусями к местному ставку подались, да там и поселились, а вот коровы с козами…
Бедные сердобольные старушки, село своё покидать отказавшиеся, целый день с «молочной» скамеечкой по подворьям ходили, коз и коров доили, а вечером, когда вместе собрались, не могли решить, куда эту прорву молока девать?

Собаки, дворняги местные, с цепи спущенные, сначала погрызлись между собой немного, а потом лучшее занятие нашли. Дело в том, что украинский «литак» трансформаторную будку уничтоживший и отчитавшийся, что разгромил бронетанковую колонну российско-сепаратистских войск, стрелять видимо прицельно не умел, поэтому попутно уничтожил местный крольчатник сельского фермера. Кролики, оглохшие от разрывов, нежданно обрели неизвестную им свободу и не зная, что с ней делать, жались к дымящимся остаткам собственного жилья, не понимая, что любимое ими сено и капуста растут рядышком и в большом количестве.

Стадный рефлекс, как всегда, везде и для всех, стал для представителей данного отряда грызущих гибельным. Их заметили и учуяли собаки. Кроличье сафари продолжалось даже тогда, когда военные украинцы вступили в боевое соприкосновение с военными ополченцами. Ни автоматные очереди, ни минометные разрывы, ни пакеты «Градов» истребления кроличьего поголовья не прекратили.

На третий день после исхода основного населения, над селом загрохотало. Окапавшиеся на противоположных буграх военные, нещадно обстреливали друг друга из всего оружия, которое было у них в наличии, а так как «зброя» данная, что у одной, что у другой стороны была образца хрущевских семилеток, то артиллерийские снаряды летели как попало и куда попало, а пулеметы, как у незабвенного Попандопулы, «в своих пуляли».

От непрекращающегося целыми днями обстрелов, разрывов и свистом летящих над селом в обе стороны снарядов и ракет, шевелилась под ногами земля, вздрагивали деревья, загорелись уже поспевшие поля с ячменем и пшеницей.

В первый, да и второй вечер огненного противостояния, когда залпы немного утихали пробирались по над заборами и плетнями оставшиеся в селе старики друг к другу.
- Семен, ты живой там? – кричит старушка в сторону соседского погреба и боится, что не услышит ответа, потому что рядом с подвалом, где был сенник и стояла скамейка, зияет большая земляная дыра от прилетевшего неизвестно откуда снаряда.
- Живой, Фрося, живой, - слышится в ответ.
- Ой, слава тебе Господи, - крестится старушка.
И так по всему селу. Зовут друг друга, заглядывают по окнам, боясь не услышать и не увидеть. И хоть понимают, что лучше в разных подвалах и погребах лихо это смертельное пережидать, чтобы не всех снарядом или ракетой накрыло, но самому или самой еще страшней, еще горестней. Вот и сформировались в селе несколько «подвальных», как нынче дед Семен говорит «подпольных группировок». Как только загрохочет с любой стороны, так и семенят старики к ближайшему подвалу, где вместе лихо переживают.

- Страшно было? – спрашиваю у нашей прихожанки, которая еще немецкую войну помнит.
- Да как же не страшно, батюшка? Как и в ту войну, германскую боязно. Смертушка и так не радостна, а когда безвременная, да свои в своих стреляют, ох как страшно. Сидим в погребе, друг ко дружке прижмемся и все молимся да рассуждаем, как же так Бог попустил нам горе такое?
- Ну и почему, попустил? - не удерживаюсь от вопроса.
- Как почему, ясно тут все, не слушали мы Его – отвечает старушка. – Сначала народ один разделили, а теперь дальше пучочками делят и переламывают, а дальше стебельки останутся, их просто согнут и будут не Богу кланяться, а тем, кто богами себя считают.

Но это уже позже, разговоры разговаривали, да дни грохочущие смертью вспоминали, а сельское прошедшее лето, которое теперь последующие поколения не иначе, как военным называть будут, еще одним событием прославилось.

Дело в том, что рядом с кроликами, аккурат пред приходом «освободителей», которых жители не иначе, как «каратели» величают, приобрел местный фермер трех страусов, которых и поселил рядом с крольчатником. На кой ляд они были нужны, до дня нынешнего не понятно, но как рассуждают сельчане, купил он их лишь для того, чтобы пред друзьями своими похвастаться. Не перевелись ведь в селах наших оригиналы: тот свиней вьетнамских растит, другой петухов заморских коллекционирует, ну и третий решил свою особенность и оригинальность изобразить, страусовую ферму основать.

Страусов, отродясь, никто в селе не видел, ведь завезли их незадолго до того, как со стороны откуда жалкие пенсии и зарплаты к нам приходили, пушки на гусеницах приехали, да машины с трубами, из которых пакетами смерть грохочет, пожаловали.

Первая артиллерийская пристрелка «освободителей», окончательно уничтожила не только остатки крольчатника и бывшую ферму вкупе с ремонтными мастерскими, но зацепила и несколько подворий. Досталось и страусовому жилью, в щепки сарай и высокую изгородь разнесло. Самый младший страус сложил свою африканскую голову на земле донбасской, а два его собрата остались целы и, естественно, очутившись на воле, пошли знакомиться с окружающей действительностью, чем и спасли оставшуюся часть кроличьего поголовья.

С визгом разбегались от этой невидали собаки, тревожно отпрыгивали в стороны козы и свиньи вкупе с телятами. Да и как не испугаться, если на тебя страшилище роста великого, с глазами, как блюдца, с шеей неестественной, лапами костлявыми, да еще и местами в перьях, стремглав несется?

Когда «освободителей» не солоно хлебавши ополченцы прогнали, предварительно отобрав у них, практически все, что стреляло и на гусеницах ездило, поделилась со мной старушка рассказом. Тихонько рассказала, чтобы никто не слышал, боялась, наверное, что не поверят ей или, скажут, что с глузду бабка съехала.
- Батюшка, а ты знаешь, я ведь беса бачила.
- Когда, - спрашиваю.
- Да когда нас убивать пришли.
- Может, показалось вам?
- Да нет, батюшечка. Точно бачила. С погреба вылезаю, как стрелять прекратили, а он стоит и на меня смотрит.
- Кто?
- Так бес же, отче! Здоровый, шея длинная, облезлый весь, очи черные, а вместо рта клюв с зубами, а вместо ног лапы страшнючие, как у онука в книжке дракон….
Объяснять старушке, что это страус был, мне как то не с руки стало, а она продолжает:
- Может грех на мне, какой большой? Так я, кажись, уже обо всех рассказала. Теперь страх на мне великий, чем же я так Бога прогневала, что Он ко мне беса попустил….
Бабушку я успокоил, да и наверное, сельчане ей уже объяснили, что это за бесяка был на дракона похожий.

А страусы, куда-то ушли. Видели их ополченцы, как они по балке перемещались, а вот куда делись неизвестно.
Может быть, в Африку к себе убежали, там где войны нет?

Метки:  

Батюшка и батя

Дневник

Вторник, 24 Февраля 2015 г. 08:16 + в цитатник

В храме по вечерам – тихо. Горит лишь одна лампадка у распятия, а в левом углу, где стоит поминальный стол, как всегда скребется церковная мышь, которую отец Федор, после долгих попыток ее извести, признал приходской тварью и приказал «не чипать».
Так было всегда. 
Последние четыре года батюшка, каждый вечер объезжал на своей инвалидной коляске храм, прикладывался к иконам, наизусть вычитывая молитвы на сон грядущий. Дело в том, что он – почетный настоятель прихода, а службу правит и церковным хозяйством занимается уже молодой священник, воспитанник отца Федора. Годы служения у почетного настоятеля не простые были, многое пришлось за веру и верность претерпеть. На здоровье сказались времена, когда священника за человека не считали, издевались, да преследовали. Хотя и сегодня, правая рука у отца Федора, былую силу и крепость помнит, а вот левая, вкупе с ногой, работать и ходить отказали.
Горевал священник изначально, что литургию служить полноценно не может, да прихожане успокоили своей нескончаемой чередой к исповеди, да посоветоваться.
Все было бы к завершению жизненного пути отца Федора благополучно, размеренно и знакомо, да вот беда, война нагрянула. Устроил лукавый пляску в крае шахтерском, да не просто искушениями жизненными, а снарядами, бомбами, ракетами, блокпостами и рьяным озлоблением друг на друга. 
Никогда, даже в мыслях, батюшка не допускал, что возможно такое горе, а оно пришло. Сокрушался изначально священник: «Как же так, в войну родился и в войну помирать придется?», а затем смирился, понял, что и этот крест перенести надобно. Не искал отец Федор виноватых, молился лишь о умиротворении, да чтобы Бог вразумил и тех, и этих.
Даже когда снаряды над храмом курсировать начали, когда сыпались стекла с окон соседних хат и домов, когда минометная мина взорвалась в церковном дворе, ранив церковного сторожа, и в его большом селе остались только, сидящие по подвалам, старики и старухи, священник о мире Бога просил, да о погибших молитвы возносил. 
Вот и сегодня до обеда грохотало недалече, в стороне большой автотрассы. Затем стихло. Батюшка изначально даже приободрился немного, да вскоре понял, что не к добру эта тишина, когда с улицы ни звука. Даже собаки голоса не подавали и храмовая дверь за полдня так ни разу и не скрипнула.
- Господи, вот так к концу дней своих и узнаешь, что такое «зловещая тишина» и «давящая пустота», - подумал отец Федор, перекрестился да и поехал к себе келью, которая рядом с храмом в бывшей сторожке располагалась.
Не удалось священнику добраться до своего маленького домика. Гость помешал. Да еще какой! Таких на приходе отродясь не бывало.
Прямо у церковных ворот, прогрохотав гусеницами, подняв облако пыли, остановился военный бронетранспортёр с двумя белыми полосками на броне.
- Украинская армия – произнес про себя отец Федор, развернул коляску и покатил навстречу вылезавшему из военной черепахи офицеру. То, что это именно офицер, священник не сомневался, хотя на новых формах рассмотреть звездочки на погонах издали не возможно. Властность и начальственность сразу видна, да и немалые годы армейские себя выдают и манерой, и взглядом. Даже говорить ничего не надобно…
- И зачем же ты, воин, прикатил к храму на этой бесовской телеге? – начал с вопроса отец Федор и продолжил, - или свечку поставить, или молебен отслужить? Так в храм с оружием никак нельзя.
Офицер подошел к коляске священника и по-военному представился:
- Подполковник Сидорчук, - а затем сложил руки лодочкой, пригнув голову добавил, - благословите, батюшка.
Отец Федор, сменив суровость взгляда на более ему присущий, осенил подполковника крестным знамением, но вопросы задавать продолжил:
- Так чего на ночь глядя прикатил? Какая нужда?
- Так просьба у меня, батюшка, - смиренно ответил офицер, - очень серьезная просьба. Помощь ваша необходима.
- Тогда пошли в келью – ответил священник, - или в храме поговорим?
- В храме тяжко будет об этом говорить, пойдемте к вам, - ответил подполковник.
- В келью, так в келью. И чайка попьем, к разговору он всегда надобен.
Пока отец Федор готовил чай, подполковник рассказывал.
- Я, отче, командую батальоном, причем батальоном срочников. Пацаны одни, по 18-19 годков каждому. Не хочу сказать, что не обучены солдатики, но опыт боевой у них на нуле, да и жизни они еще не видели. Нам же приказано к границе выходить, а на пути три села, где ваши «сепары» стоят и, насколько мне известно, пропускать нас они не собираются.
Ты мне вот что скажи, - прервал офицера священник, - зачем вы вообще сюда пришли? Кто вас звал?
- У меня приказ, отче, я военный человек, присягу принимал, и приказ должен выполнять.
- А если тот, кто приказы отдает не в своем уме? – не унимался священник. – Если им лукавый правит? Это надо же свои своих убивать пришли…
Батюшка, - взмолился офицер, - давайте хоть с вами не будем политиков обсуждать. Тут иное, сегодняшнее и страшное намечается. Помогите! Политики уже натворили, пацанов спасать надобно. Ведь ваши сорокалетние мужики перещелкают их, как курчат. Они ведь местные. Каждый кустик знают и все овражки им знакомы, да и мотивация…
- Это так, - подумав, согласился священник.
- И чем же я помочь могу? Молитвой? Так молитвой приказ сатанинский вряд ли остановлю, тем паче исполнители уже начали его исполнять.
Подполковник встал из-за стола, повернулся к иконам, перекрестился, и смотря в глаза отцу Федору попросил:
- Отче, Христа ради, съездите сегодня к командиру местных военных, поговорите с ними. Пусть мое предложение обсудят.
- Какое предложение? – не понял священник.
- Вот карта, я здесь все обозначил. Мы повоюем пару дней, но в разные стороны, а потом… А затем, я найду способ увести батальон с этого района. Это уже мои проблемы.
Отец Федор долго молчал. Думал, насколько искренен его нынешний посетитель, но сердце подсказывало: честный человек пред ним. Но все же…
- Пойдем-ка служивый в храм, помолимся и решим – подвел итог разговору священник.
После молитвы позвонил батюшка своему молодому преемнику и поехали они в соседнее село к командиру местного ополчения…
* * *
Два дня грохотало в полях, балках и посадках. Военные лупили во всю мощь по юго-востоку, а «сепары» по северо-западу. Кроме расплодившихся этим военным летом зайцев, фазанов и кабанов никто не пострадал.
А подполковник слово сдержал.
Увел своих молоденьких солдат на третий день…


Метки:  

День Победы

Дневник

Четверг, 09 Мая 2013 г. 08:47 + в цитатник



В далеком далеко, в детстве, рядом со мной было очень много тех, кто военные годы знал не по рассказам. Они их прошли, пережили, отстрадали...
Так управилось, что пришлось мне не только рассказы о войне слышать, но и отпевать рассказчиков. 90-ые годы прошлого века своей неопределенностью и бесчеловечностью многих раньше времени и сроков на погост отправили.
Казалось бы забыться война должна, тем паче, что стараются нынче усиленно представить Великую Отечественную лишь как столкновение "двух систем", где нет победителей.
Да и как им не стараться? Они на подвиг не способны, что такое Отечество не знают и понятие Родина забыли.
Тщетны усилия когорты родства не помнящей. 
Даже тогда, когда в благодарственном "Спасибо деду за Победу" будет уже не дед, а прадед, не забудут правнуки и праправнуки, что в пасхальные дни 1945 года наш народ победил, как и будут помнить брошенные к подножью кремлевской стены, в день Святой Троицы, флаги фашизма...



О каске, патронах, виселице и Победе 

Бабушкин Шарик имел собственную тарелку. Ею была немецкая каска. Летом, когда на каникулы в деревню съезжались городские внуки и внучки, к категории которых и я принадлежал, мы этот сервис собачьего быта у Шарика уперли и на берегу речки расстреляли, как фашиста, из самопалов. 
Дядька Вася самодельное оружие у нас позабирал, чувствительных подзатыльников всем определил, не разбираясь, где «свой», где «чужой», и сказал, что в селе хватит одного одноглазого. 
Одноглазым был сам дядька Вася. Когда немцы вместе с итальянцами в сорок третьем в сторону Харькова убежали, то в хате, где они всю зиму и весну обитали, несколько гранат забыли. Вот он их и разряжал, пока запал в руке не разорвался и пальцы ему не оторвал и глаз не выбил. 
Самопалов было жалко. Но услышали мы, как бабушки наши, обсуждая вечером баловство своих «онуков», разговор вели о патронах, которые, в аккурат, за колхозным подвалом в великом множестве когда-то валялись. 
Действительно, валялись. Чуть сверху травяным дерном прикрытые. Мы их ведро наковыряли. И на рельсы положили, перед тем, как по нему вечерний матовоз (дрезина с мотором и будкой, людей перевозящая) из райцентра в деревню идти был должен. Очередь получилась отменная. Вся деревня всполошилась. Как дед Федот сказал, будто опять бой под курганом начался. Дед Федот врать не будет, он всю войну на передовой пробыл. Причем началась у него эта передовая именно здесь, у кургана, около дома родного… 
Всыпали нам за эти патроны намного серьезней, чем за самопалы, но охоту «повоевать» не отбили. 
Да и как без войны жить 10-летнему мальчишке, если в сарае-хлеву, где корова с теленком жила верхняя балка крыши удерживалась противотанковым ружьем, вот только без затвора, а у отца родного где-то рядышком был спрятан пистолет. Точно спрятан. Сам я лично видел, как папка его разбирал да смазывал… 

О войне нам рассказывали много. Но почему то в воспоминаниях этих все больше о голоде, холоде, да похоронках речь велась… Ни тебе «Ура» громогласного, ни засад, ни подвигов. 


Посмотреть на Яндекс.Фотках

— Ба, — спрашиваю, — а ты что при немцах делала? 
— Да в колхозе работала, внучек, — ответила бабушка. 
— На немцев? И тебе не стыдно? 
— Так он пришел, немец этот, — рассказывала далее бабушка, — на майдане, в правлении и школе расположился, и всю ночь топорами и молотками стучал, да дерево пилил. 
— Ну и что? 
— Как что, онучек? Утром нас всех на майдан собрали, а там виселица с тремя веревками. Кто, сказали, на работу не пойдет, тот тут висеть будет. 
— Я бы не пошел — уверил я бабушку. 
Это было в году 62-ом или 63, то есть лет двадцать после того, как ушла с тех родных мест война. 
Она коснулась семьи нашей всей своей звериной ненасытностью и, слава Богу, что я пережил ее только в рассказах стариков, да отца. 
В простых разговорах тех, кто воевал, было мало пафоса и ударений. Несравненно больше я слышал о горе, грязи, ранах, смерти и потерях. Но никогда в этих рассказах не было и тени сомнения в нужности, необходимости и желанности Победы. «Наши» не могли не победить, и они сделали это.


Метки:  

 Страницы: [1]