Вот, говорят, погода в Англии - это есть о чём поговорить. А у нас как будто нет?! У нас нормальная температура бывает, только когда стремительно от лютой жары переходит к не менее лютому холоду. Несколько часов. Всё остальное время - только на выживание. Выживание людей и шкафов. Шкафы у нас вообще стойкие - они на переднем фронте в постоянной женской ситуации, когда нечего надеть и одновременно некуда положить! У кого-то там фэншуй. Фэншуй - это да, силища! Но в одном он нам не подходит: "Если вы не надеваете одежду некоторое время - выбросьте её!" Мы одежду не надеваем некоторое время, потому что в этом году весны вообще не было, из пуховика сразу перелезли в сарафаны. Значит, весенняя одежда в этом году и не была востребована. Это просто сейчас холода вернулись, и мы в неё влезли. А ведь могли и не вернуться! Да и лето или осень бывают совсем разными, всё время разная одежда нужна. Вот сейчас за окном по ощущениям разверзлись хляби небесные, поэтому сердце тянется чему-то тихому, мягкому, уютному. Вот и получился у меня такой рассказик об одном апрельском дне, даже с эпиграфом:

Разговоры

Для человека частного и частность эту всю жизнь
какой-либо общественной роли предпочитавшего…
Иосиф Бродский. Нобелевская лекция

В субботу, сделав с утра кое-какие домашние дела, почувствовала я необходимость не начать строить коммунизм (ну или капитализм), не продвигать бизнес и не совершать трудовые подвиги, не бороться за права и свободы и не бежать волонтёром в детскую больницу, хотя помощь другим - для нас дело святое, а почувствовала я необходимость пойти в магазин у метро и купить метр тесьмы для апгредийнга старого плаща.
На дворе стоял мой любимый апрель, и день был самый чудесный – серенький и тихий. И в этом безветрии, под мягким светло-серым небом каждое слово было слышно удивительно отчётливо. Я шла от дома к метро, огибая лужи и строительные ямы, а сама прислушивалась к обрывкам разговоров, долетавших до меня. Конечно, я понимала только то, что было сказано по-русски - я давно заметила, что русская речь на пути от дома до метро звучит гораздо реже, чем чужая. Обычно, когда я иду к метро, вокруг меня витают, проносясь или завихряясь, совершенно непонятные мне слова, гортанные или стрекочущие, мягкие или пронзительные, сказанные попутчику или в мобильник. Настоящее вавилонское смешение языков! Иногда я вообще не слышу русской речи до самого метро. Но это была суббота, одна из суббот Великого поста. Всё-таки выходной. И русские тоже заговорили.
Вот позади магазина постоянная компания неухоженных мужичков без возраста. Они бурно что-то обсуждают. До меня долетает: «…зашлакованность организма, ты правильно говоришь. Но постятся – кто?...» Кто постится, я уже не услышала, уходя от них и удивляясь их дебатам. Казалось, они обсуждали как медицинский, так и духовный аспекты поста. Я изумлённо отметила для себя, что, судя по горячности обсуждения, это для них важная тема. Вот уж никогда не могла бы предположить…
Минуя зады магазина, я вышла к улице. По ней, улыбаясь друг другу, шли мне навстречу парень и девушка. Девушка, почти девочка, со звенящим смехом в голосе продолжала свой рассказ: «…и этому коту – представляешь два года!» Наверное, день был такой, что мне сразу представилась семья, у которой живёт этот кот. Которому два года. И он хулиганничает или, наоборот, смешит всю семью своими выходками. И от этой удивительно семейной домашней картины, которая мне приоткрылась, повеяло на меня теплом чужой, но очень милой, частной жизни.
Так было в моём детстве в Сокольниках. Мы с подружкой ходили гулять по улицам, на которых тогда стояли двухэтажные деревянные дома. Зимой рано вечерело, в комнатах зажигали свет, и, проходя мимо незанавешенного окна, я видела освещенную комнату, людей, какую-то чужую жизнь. Ничего особенного, иногда край шкафа и абажур, но от этих невольно подсмотренных картин веяло миром, покоем, семейным теплом, как дома. Эти впечатления детства и сейчас греют мне душу. Я тогда уже поняла, что домашние миры других полны своего очарования. В детстве они часто кажутся нам интереснее своей жизни.
Удивлённо прислушиваясь к своим ощущениям, прохожу мимо двух приятелей пожилого возраста. Один, выезжая из двора, остановил машину и, открыв окно, разговаривает с тем, кто шёл по двору. Я не слышу того, кто в машине, до меня долетают только улыбающиеся слова стоящего во дворе: «…она всегда хорошо кушала!...» Даже не услышав, кто хорошо кушал – бабушка или внучка, собака или соседка, сразу представляю себе самых разных хорошо кушающих упитанненьких существ женского пола.
И уже совсем рядом с магазином слышу русскую речь с акцентом. Краем глаза вижу двух кавказских, хорошо одетых мужчин, выходящих из подвальчика-пивной. Один, толстяк, седой, заметно навеселе, на вид постарше, другой – худощавый и трезвый, с дружеской укоризной: «Ну посмотри, на какой дороге ты стоишь?» (Я быстро перевожу взгляд на дорогу и тут только понимаю, что он хотел сказать: «На какой путь ты встал?») «Если тебе без разницы, ты о твоей матери подумай!» Седой идёт, отворачиваясь от него, на лице выражение «Опять воспитывают!» Я даже слегка спотыкаюсь о возникшую передо мной семейную сценку.
Оказавшись в окружении домашних тем, согретая теплом обычных человеческих бесед, не услышав за всю дорогу ни единого бранного слова, удивлённо понимаю: мы ещё поживём! Каждый в своём частном. И только так сопротивляясь Общему.