В колонках играет - Крис Аивер – Стать ошибкой смерти
Настроение сейчас - Вверх

Понимаешь, во мне слишком много этого тепла, безумия и нежности, я, наверное, ну слишком впечатлительна, но...

Не хмурься так! Ну я же улыбаюсь! (с)

...смотри, чужие стихи вспарывают мне грудь, я кашляю кровью, согнувшись над этой бесплодной землей, и, как в той короткометражке, про Розу - там, где пролита моя кровь, прорастают звездные и пламенные цветы папоротника, или серебристо-синеватые, как мои глаза, все это звучит, звенит, ну, как и положено, вот что я еще могу делать с собой, кроме как кашлять кровью, рифмами и музыкой?..

Заткни уши так, чтобы не слышать этого мира, закрой глаза, и прислушайся - по тонкой, вечно напряженной струне услышишь эту дивную музыку, она пришла ко мне сегодня утром гитарным перезвоном, постепенно обрастая новыми ритмами, пронзительным воем скрипки, это фламенко, под которое танцует моя душа, единый порыв, ворующий твои неприснившиеся сны и лица твоих друзей, которых я никогда не видела. Но, покуда рядом веют мои ветра - золотисто-рыжие - я волей-неволей буду вот так смотреть обрывки твоих снов, бродить по лестницам старых школьно-больничных зданий, путать этажи, выходя в ночь и холод, слыша быстрые, тяжелые шаги пролетом выше, и как-то само-собой ощущая в них нечто музыкальное, на этот ритм наложить несколько инструментов, может даже слова - и будет песня, ты подожди, еще чуть-чуть боли - и потекут слова в моих венах, вместо крови, которая прорастает звездами и волшебными цветами в этой пустой земле.

Приходи - я налью тебе самого сладкого яда, у меня есть красивые тяжелые чашки, в таких обычно подают глинтвейн, разбавлю его этими самыми теплом, безумием и нежностью моей излишне впечатлительной души, и - на, травись, и слушай, я про море буду тебе рассказывать, и вообще, про всякое, только можно?
Можно я попрошу?
Нацеди мне из сердца своего той грусти, что съедает тебя последние несколько тысячелетий.

Пей и слушай, я сбиваюсь постоянно, захлебываясь, вот смотри - если пройти наизнанку моего Королевства - ты не увидишь с крыши смотровой башни ничего, кроме белесых туманов, где-то зеленоватых, чуть сиреневых, синеватых, и - такая тишина, что слышишь, как душа замирает.
А я, а я - показываю, смотри, сижу на краешке, обрастаю сталью - начиная с запястий, на правом у меня болтаются игральные кости, черные.
С мелодичным шелестом мое тело покрывается сталью, изящными пластинами и чешуйками, шелест нарастает, он - чуть тяжелее, чем шелест древесной листвы, и мелодичнее бьющегося хрусталя, вжик! - лопатки прорывают два отростка синеватого металла, шелестят металлические перья, накладываясь друг на друга, я не расправляю стальные крыла, и, если мне нужно будет встать поперек всего - людского мнения, возможностей, судеб, бога, вот она я - стальнокрылая, скалящаяся, смеющаяся, ведь иначе я слишком хрупкая, чтобы мочь защитить, прикрыть. Для этого плоть моя слаба и мягка слишком, а вот обросшая синеватой небесной сталью - я продержусь хотя бы на миллисекунду дольше, но это так много, это так много для нас - не свершившимся пока богам!..

Прости меня, захлебываюсь, отплевываюсь, слова летят, чужие стихи выбивают из меня дух, а я - продолжаю говорить, чтобы как-то показать, что я жива еще, что я еще есть.

Смотри дальше, экой тварью я могу стать - по позвоночнику прорастают острые наросты, переходя в стальной шипастый хвост, вшурх! - крылья вразлет, смотри, как смертоносно и красиво, метра три в размахе, основание - от лопаток и до поясницы, мне пришлось, знаешь, научиться обрастать металлом, но - смейся! - я до сих пор умею мурчать и плакать от счастья.

Да нет, я здесь. Я живая. Глупая, смешная такая, жи-ва-я, несмотря ни на что - ни на пролитую кровь, ни на разорванную грудную клетку.
Пока слова извиваются в моем горле и в пальцах - я жива, и ни одно проклятие меня не одолеет, ни одна смерть мне не помеха, чтобы вернуться и - рассказывать свои странные сказочки, и сходить с ума, и петь, подставляя самое свое существо под расстрел глаз, стихов и чувств.

Сталь облетает, как осенняя листва с деревьев - звучит мелодия, и обнажается не тело даже - душа. Видишь, просвечивает сквозь поры мягким золотым светом, мерцает в глазах - мне страшно поднять взгляд и вообще разомкнуть веки.
Ты, пожалуйста, смейся и пой, смейся - это такое главное, без которого нельзя, и пой несмотря ни на что.
Потому что я не умею, я словами только плеваться буду, и кровью.

Отрави меня грустью, и - услышишь - она станет диковинным инструментом, колокольчиками со странным звучанием, подвешенными на мои ребра, петь - не умею, но звучать - помогу, пока не захлебнусь этим небом, этим теплом и этим безумием.
А иначе мне не звучится.

А я вернусь когда я оглохну от чужих стихов,
И когда к плечам насмерть прирастет промокший плащ.
Я пройду сквозь дверь, чтобы не грохотал замок,
Я устану так...