про ветер |
|
Там - я буду ждать тебя |
Ах, Санкт-Петербург, Санкт-Петербург! Что ты делаешь, что ты творишь со мной!
Какие замечательные воды, какие мосты, какая архитектура - незабываемая и неповторимая, которая снится по ночам; щекочут с утра твои воспоминания и заставляют просыпаться и идти в новый день. Новый день, в котором я клятвенно обещаю себе, взявшись пальцами левой руки за мочку правого уха, когда-нибудь обязательно навестить тебя - этой осенью, этой зимой, следующей весной, летом... А когда-нибудь - и вовсе переехать туда жить.
"Какие замечательные люди" - приходится говорить по утра с улыбкой на устах, услащая столичное суровое небо, разглядывая в облаках очертания шпилей Питера, разглядывая гривы суровых старых львов, разглядывая бездонные открытые окна в чужих домах, теряя счёт времени, ища во всём этом признаки Северной Пальмиры, единственной в своём роде и неповторимой. А потом, уже поняв, что безнадёжно опаздываешь, бежать, придерживая рукой шляпу, бежать на одну-единственную в столице набережную, так напоминающую тебя, северный город.
Ты знаешь, есть в столице несколько улиц, пара набережных и по крайней мере с десяток закоулков, которые можно сравнить с тобой, в которых ощущается твой дух, в которых живут такие же...
люди. Замечательные люди живут в замечательном, северном, бушующем Питере. Сказочники, мои личные фонарщики - зажигатели свечей и распахиватели окон в человеческих сердцах, писатели, поэты, художники, графоманы, скульпторы, путешественники - о! сколько путешественников-по-Питеру живёт в этом необычайном городе! Руферы, они же те, кто занимается беганьем по питерским крышам, фотографы, ораторы и просто, и просто, и просто...
Все замечательные люди.
Красный мой, красивый город, я обещаю тебе, клятвенно и торжественно заверяю тебя, что приеду - приеду, как только смогу. И ты будешь ждать меня, хорошо? Там же, на том же спуске к Фонтанке, у самой реки, у той мрачной, но такой забавно-устрашающей арке, криво-косо режущей дом и ведущей к небесной обсерватории с огромными пыльными воротами, со средневековыми какими-то сводами; Питер, ты ведь помнишь то место?
Так вот там я и буду ждать тебя...
|
техническое |
|
Про старушку-хохотушку |
Идёшь, бывало, по улице, а тебя преследует такой ненавязчивый-ненавязчивый смех. Лёгкий-лёгкий как перина, мягкий-мягкий, как пушок утёнка, тихий-тихий как гулкий смех детей издалека, весёлый-весёлый, как весенний ранний ветер, волшебный-преволшебный, сказочный-пресказочный, солнечный-пресолнечный.
А то смеётся Бабушка-Пальто-В-Клетку. Её, правда, чаще называют Старушка-хохотушка, потому что она, в общем-то, никогда и ничего не говорит - только и делает, что смеётся. Зато под её неугомонный осенний, тёплый-претёплый смех такие сказки рассказываются, что дрожь в коленях, что голова кругом, что звёзды с неба в глаза прыгают, что...
Маленькая девочка с кленовыми листиками по улице шагает - раз-два-раз-два, смотрит под ноги и в восхищении разглядывает разбросанные на дороге, вмятые в асфальт, спрессованные тяжёлыми ботинками и тонюсенькими шпильками жёлтые-красные-оранжевые листья - кленовые, липовые, осенние. И бывало, не смотрит впереди - только под ноги, даже небо рассматривать нет желания. А мама её, скажем, идёт рядом и постоянно отдёргивает от восхитительного созерцания: "Настя, пойдём!" или "Настя, давай живее!" или "Настя! Ну сколько можно!" И маленькой Насте приходится идти, шагать, вышагивать длинную дорогу - раз-два-раз-два, а до трёх она считать пока не умеет. И всё равно - листья так чуднО лежат на дороге, как мозаику ветер их разбросал, расшевелил густую крону деревьев, посмеялся, поломал ветки, наигрался да и ушёл. А листья - остались. И Настасья через каждые два шага - раз-два - останавливается, разглядывает влажный асфальт и выбирает самый-красивый-лист. И опять - через каждые Настиных два шага (раз-два, раз-два) - слышится: "Настя, поторапливайся! В детский сад опоздаешь!" И маленькая головка с шоколадными, чуть вьющимися волосами, приподнимается ненадолго, разглядывая маму, и снова опускается - снова искать самый-красивый-лист.
И вдруг слышится Насте больше не мамин голос, не мамины шаги рядом раздаются, не ветер из-под маминых рук, которыми она так быстро машет, и даже не гул проезжающей машины. Слышится Насте мягкий, мелодичный такой и тёплый-тёплый, как гагачий пух, смех - добрый смех, смех из шороха, смех из осенний листьев, из самых-красивых-осенних-листьев. И Настя, заслушавшись, встанет посреди дороги и тоже начнёт смеяться, подражая, да ничего-то у неё не выйдет! Зато смех её - тоже особенный будет: звонкий, яркий, резной, как красный кленовый лист, быстрый и гулкий, как осенний ветер, маленький и просторный, как серо-голубое небо осеннее у неё над головой.
И привидится, быть может, Насте в круговороте пылинок, в маленьком смерче из внезапно поднявшегося ветра и листьев, покажется ей маленькая полненькая старушка в клетчатом пальто под цвет листьев, с тугим пучком седых волос на затылке, с зонтиком-тростью в руки и перчатках. И будет она смеяться - мелодично, тихо и тепло, так волшебно и пронзительно чисто, по-вечернему осенне. И скажет Настя: "Старушка-хохотушка", и улыбнётся, и побежит прямо в круговерть листьев, пылинок и прошлогодней жухлой травы. Да рассыплется Старушка-хохотушка на тысячи звонких пылинок, смехом рассыплется над улицей, городом, небом, над маленькой звонко смеющейся Настей с букетом самых-красивых-листьев...
post scriptum...
|
Сказки пишутся сами |
Кто-то по ночам раскрашивает листья на деревьях в жёлтый цвет. А днём мы постоянно натыкаемся на банки с жёлтой краской. Думаем, заборы красят, да как бы не так.
Так наступает осень. Пока мы спим и никого не видим, и никто не видит нас, кто-то ходит по городу и красит листья. Хочется думать, что это не один человек - один в любом случае столько листьев покрасить не успеет - а несколько или даже целая группа людей в тёмно-жёлтых комбинезонах, светлыми коротко постриженными жёсткими волосами, в кроссовках и красных носках. И у каждого в руках - ведёрко краски и кисть. Кистями они выписывают тончайшие узоры осени на листьях, проводят беличими хвостами по прожилкам, кто-то - исключительно и только по кончикам, поэтому осень на разных деревьях наступает по-разному. А когда листья покрашены, налетает ветер. С краской листья гораздо тяжелее, поэтому ветру легко их сорвать и унести, а по утрам мы видим на дороге жёлтые тяжёлые отпечатки листьев в асфальте, в земле, а на деревьях остаётся небывалая красота - работа неведомых мастеров Осени.
Это, возможно, мы и называем осенью. В конце концов, почему бы и нет?
Кажется, неизвестные маляры покрасили бы и небо вместе с пожухлой пожелтевшей травой, но они до него не дотягиваются. Наверное, небо навсегда останется синим, пока листья под ним разукрашены жёлтой краской.
|
Дверь в Завтра |
|
надо грустить |
|
про Скрипачей |
|
Про человека на небесах |
|
Сказка для Хлорки |
|
Новый Цикл сказок |
|
до свидания).. |
|
(прощальная сказка) про Лиса и тень |
|
Как я обращаюсь с интернетом |
И иногда я даже возвращаюсь.
|
Без Выдуманного... |
|
Девочка-ветер |
|
про Рыжую Янку - Собирательницу душ |
Рыжая Янка устало откинула с лица прядь волос насыщенного тёмно-медного цвета. Она плавно опустилась на диван, небрежным движением руки отшвырнув сумку, из которой при падении выпала записная книжка. Я взяла её в руки и, пока Янка задумчиво водила дужкой очков по губам, пролистала её...
в книге...
- Ты знаешь, что в августе больше всего падает звёзд? - спросила задумчиво Янка.
- Нет, - я отрицательно покачала головой, откладывая книгу в сторону. Написанное в ней почему-то меня смутило, как будто бы я подглядела в чужую жизнь.
- Выйдем на балкон, - она решительно встала, словно бы с порывом ветра, и её насыщенно-зелёная накидка сверкнула в тусклом свете торшера.
От свежего воздуха и после запертого помещения у меня едва не закружилась голова. Ещё бы! Столько проваляться больной дома, а потом вдруг почуять все эти ночные запахи, увидеть небо... О, чёрт! Небо было не просто усеяно звёздами - оно, казалось, было соткано из сплошных сияющих точек! Я запрокинула голову и с открытым ртом уставилась на лоскутный кусок ночного покрывала.
- Рот закрой, - усмехнулась Янка. - Ты вызываешь людей из сказки, но никогда не видела, как ткут небо?
- Нет, - я помотала головой. - Стой. Ты сейчас сказала, что я вызываю людей из сказки... Что это значит? - я испуганно глянула на неё. - Значит, я вызвала...
- ...меня. А ты не помнишь эту свою сказку? Про Собирательницу Душ, Рыжую... - она лукаво улыбнулась, позволяя мне закончить предложение за неё.
- Янку?! - я чуть не вскрикнула, в один миг вспомнив, как когда-то давно-давно, будучи совсем маленькой, придумала историю про девушку с медно-медовыми недлинными прямыми волосами в зелёном плаще, которая собирала души потерявшихся существ.
Янка тем временем кивнула и уставилась в гущу зелени, переплетя пальцы рук и уложив на них подбородок.
- А что это за рассказы в твоей книжке? И почему они почти все не закончены, кроме двух. И почти у всех, кроме одного, какая-то длинная линия вместо продолжения? Что это значит?
Моя гостья серьёзно глянула на меня:
- Это те самые Потерявшиеся души - Душа блуждающей и никому не нужной Кошки, Душа Тени - хотя, какая у тени душа! Ну да это уже не мои проблемы, а твои, потому что ты сама так придумала! - Душа одной маленькой фантазёрки и Душа самого обыкновенного Человека. И эти, как ты выразилась, "длинные линии" вовсе не линии, а продолжения их жизни. По ходу времени линия складывается в буквы, слоги и слова. Поэтому она практически бесконечна, насколько бесконечной может быть человеческая жизнь вообще.
- Но почему в последнем рассказе нет линии?
- Потому что эта Душа вовремя опомнилась и не позволила себе затеряться под гнётом отчаяния, сомнений и тревог.
Мы с моей Рыжей Янкой ещё долго стояли на балконе, смотрели на звёзды, искали созвездия и болтали. О Душах.
|
про Крёковку |
В городе, название которого начинается на четырнадцатую букву алфавита, жила-была одна крёковка. У неё не было имени, и именно поэтому её все и звали Крёковка. Все - это я имею в виду домовых, леших, русалок и ундин, бабок-ёжек и прочих, и прочих, кто там ещё в городах такого типа обычно обитает. Тем, кто не знал о существовании Крёковки не было до неё, соответственно, никакого дела; и очень зря!
Работа Крёковки, как и работа любого лешего-домового или даже обыкновенной кикиморы, заключалась в том, чтобы разведывать. Но вот если домовые разведывали хозяйское и следили за чистотой и порядком в доме, а лешие - в лесу, то Крёковкина работа заключалась в разведывании городских тайн. А именно - тайн городских улиц. Часто можно было встретить Крёковку по вечерам около десяти часов, бредущей по почти что пустой улице где-нибудь в центре города, о которой никто, кроме её жителей не знал. У Крёковки имелась большая сумка-торба, чуть ли не превосходящая владелицу по размерам, ярко расшитая бисером и нитками, пуговицами и всякими странными и забавными вещами, которые она порой находила на улицах и не знала, для чего они нужны. В сумке лежала маленькая записная книжечка в кожаном переплёте с узором в виде башен какого-то европейского города. Но Крёковка ничего почти не писала на самих листах записной книжки, а больше - на чистых и белых форзацах. Записывала она названия улиц и делала небольшой комментарий, например:
"Улица Р. - милая, красива и волшебна в лучах заходящего солнца; особливо хорошо гулять по вечерам и кататься на велосипеде.
Улица М. - в шесть утра необычайна и отражает в себе небо, а ещё здесь ходят хорошие люди и выглядывают из окон"
и всё в таком духе.
Вы не думайте только, что, раз я пишу о Крёковке в прошедшем времени, её уже нет в необычном городе, название которого начинается ровно на четырнадцатую букву алфавита. Она, в пёстром платье и с сумкой-торбой через плечо, до сих пор ходит-бродит по улицам стольного града, считая холмы и причитая, когда набирается слишком много разных мест, откуда можно глядеть на рассвет или закат, оттого, что выбрать самое лучшее место - всегда сложнее.
Только вот всё равно людям от Крёковки проку никакого, потому что они даже не догадываются о её существовании, что ничуть саму Крёковку не смущает. Так даже лучше - иначе бы эти странные человеки постоянно мешали и пытались украсть (непременно украсть!) её чудную записную книжку.
Как будто сами, ей-богу, ничего не видят!
|
Про поэта и город |
|
Опасайтесь любви |
|