Герда рисует солнечными зайчиками по поверхности оконного стекла.
Кай сосредоточенно обрывает лепестки с только что распустившейся розы. Они летят росчерками алого по ветру,падая в низ,в глазурь блестящих черным луж.
Герда молчит-не потому что ей хочется,а потому что все слова обесценены, выросшая стена синего льда поглощает все звуки,стирая их в безвременье. Кай тоже молчит-но ему просто не о чем говорить,он устал и ему надоело это кино.

......лепестки летят по ветру.

Устал. Нужна передышка.

...Дьявол вдруг оторвался от монитора и треснул себя копытом по лбу. Рога завибрировали, пошел низкий гул.
- Какой же я идиот!
Дрессированная секретарша-суккуб схватила блокнот и ручку.
- Брось, - сказал ей Дьявол. - Никакой новой каверзы не будет. Уже поздно.
Суккуб преданно смотрела на босса.
- Ты ЖЖ читаешь? - спросил он.
- Иногда, мой господин.
- Так вот... Три тысячи лет назад я обязан был это придумать. Обязан, понимаешь?
- Что именно, мой господин?
- Комментарии! Просто и изящно, я меня побери, комментарии!
Он захихикал.
- Ты только представь, две скрижали с заповедями - и пара триллионов скрижалей со срачем в комментах...
© неизвестно, (прислали через пятые руки)

 

23 просмотров

Tell me, why do you from? (ц)

39 просмотров

Всем дамам посвящается...))

60 просмотров

I try to make it through my life, in my way, there's you I try to make it through these lies, that's all I do Just don't deny it Just don't deny it and deal with it, yeah Deal with it You try to break me, You wanna break me.... bit by bit, That's just part of it. (ц)

Всю ночь я бродил по холодным улицам, пустым и безжизненным будто истертые до дыр страницы, будто прикрытый цветастой мишурой мусор. Слепыми проёмами окон, заполненными тяжелыми мазками темноты, смотрели на меня дома с желто-серыми стенами в узоре тонких змеевидных трещинок. Щербатая луна играла с моей тенью в прятки, то прячась, то выглядывая из-за рваного шёлка занавеса облаков, заливая пересохшие ручейки призрачным светом, заставляя целые реки белой, пенной воды течь по мостовым, теряясь в выбоинах меж булыжниками мощёных дорог.
Мои мысли занимали видения о замке изо льда, где в высокой узорчатой башне сидит маленькая девочка. Девочка, которой нужно каждый день поднимать себя из теплой кроватки, по ледяному полу бухать розовыми пятками, чтобы потом одеть сапоги из колкого снега на острой шпильке каблука, накинуть на плечи манто из белых песцов, уложить растрёпанные светлые волосы в изящную причёску с застывшими в ней цветами горного хрусталя — бесцветно-прозрачными, выточенными с нечеловеческой искуссностью, стряхнуть налетевшую пыль снежинок с маски — надоевшей до чёртиков, до жгучих слёз, но уже незаменимой — и направится к своим Саням, горделиво вскинув головку. Вечером, когда она вернётся сюда и будет сидеть на своём троне Северного Края, перебирая тёмно-тёплые волосы очередного Кая-однодневки, чьи крылья заиндивеют к утру, под маской её сердце будет обливаться кровавыми слезами, а душа метаться в надрывной истерике. Я видел в коротких картинках моих снов, как она поздно ночью садится на кровать под балдахином лёгкой парчи и органзы, со столбиками в виде четырёх дев стихий с глазами, горящими драгоценными камнями, сбрасывает с опухших ног сапоги, с ненавистью швыряет маску в стену,понимая, что завтра всё начнётся сначала и, что этот путь Королевы Зимы она выбрала сама... и тогда я чётко вижу, как в её васильковых глазах бьёт неистово крыльями страх.

Мой город заметает снег.
Он сыплется мелкой крошкой на асфальт, забивается между камней мостов, липнет к волосам, остаётся на ресницах белоснежной вуалью. Тонкий хрусталь снежинок ложится на голову узорчатой короной, венчая на царствование, а я всё пытаюсь понять — над чем?
Над новой весной, что сжимает судорожно тонкие руки, стараясь выгнать Снежную Королеву в Северные края? Над ручьями, что скоро будут журчать меж камней в парках? Над лучистым солнцем, которое — ещё чуть-чуть! - и согреет угрюмых прохожих?
Но пока я курю очередную сигарету, безбожно мёрзну и смотрю на огни проезжающих мимо машин, мой город заметает снег.

Зеркало не отражало. Вернее, отражало, но совсем не то, что я ожидал увидеть на его мутной поверхности. Было то время, которое уже не назовёшь утром, но и совсем никак — днём. Я подошёл к нему, пробудившись ото сна и, кажется, увидев отражение — захотел разбить стекло в друбезги, лишь бы не видеть этих тонких анорексичных рук и тёмных провалов глаз.
Она смотрела на меня с другой стороны и за её спиной клубилась мгла, переливаясь мириадами колеров, падала водопадом и играла всеми оттенками черноты.

Глупость — считать, что темнота одноцветна, а тишина — беззвучна.

Её тонкая кожа, казалось, просвечивала насквозь словно высушенный песками пергамент, когда боишься к нему прикоснуться, чтобы он не рассыпался под пальцами. Её нервные губы, отдающие неприятной синевой. Выпирающие ключицы, острые линии плеч. И глаза — два аспидовых омута, два провала в антрацит, два озера, чьё имя — бесконечность. Она кривила рот в едкой усмешке и протягивала руку, похожую больше на сморщенную куриную лапку, с аляповатым кольцом на указательном пальце. Её движения, наверное, когда-то были
томными и мягкими, кокетливыми и вызывающими желание у мужчин. Наверное, когда-то от неё пахло духами из флакона с пульверизатором и радостным смехом, а не прогорклым жиром и растоптанными надеждами, как сейчас. Выцветшая пелерина из норки, скреплённая брошью из которой выпали давно все камни, красное платье, которое кажется потеряло в безвременье свой цвет, оставшись лишь грязным оттенком розового, раньше наверняка было дорогим и красивым, когда её груди ещё были высоки и полны, а не виднелись одряблевшие в разрез квадратного декольте. Да, сейчас, вспоминая её лицо вечности назад, я могу точно сказать, что она была красива и молода, смеясь в бальных залах и отбивая каблучками мазурку с очередным кавалером.
Видя моё замешательство, она рассмеялась неприятным резким смехом и исчезла в лабиринте зеркал.

80 слушали 1 копий [+ в свой плеер]

Is always that what's always been Just any truth and always A noble kind of salvation Just always Been one for just a second When twilightness will fade Just threefold we have met before Four eyes were full of blaze When five's the Venus sign And sex what I won't say Could seven be so audacious Watch out don't be afraid In every sin Is always that what's always been Just any truth and always A noble kind of salvation Just always The one and only reason Two hearts of evidence The trinity - blind deaf and quiet For everlasting glance When five's the Venus sign And sex what I won't say Could seven be so audacious Watch out don't be afraid

Знаешь, я выбрал не ту роль в нашей сказке. Я ошибся, погнавшись за тобой, решив, что я смогу вот так — спасать тебя из ледяного плена, растапливая синий хрусталь теплом своей души.
Я очень надеялся, что мы будем жить на окраине маленького городка, что на нашем окне будут висеть занавески из хлопка в голубую клетку, а на подоконнике пламенеть алым розы, что я буду готовить тебе по утрам травяной чай, а ты будешь аккуратно подрезать шипы на цветах.
Я так хотел верить, что ты останешься со мной, когда я пройду через Северные края, когда я поднимусь по ступеням Ледяного замка, коснусь твоего плеча, наверное — разобью ненавистные кубики с гравировкой с четырёх сторон, из которых ты так неистово стремишься сложить своё Слово...
Я шёл, я гнал оленя через пургу, но потерялся сам, упав в колючий снег.
Я кричал в темноту, но темнота усмехалась мне в лицо кровавым ртом Северного Сияния. Я звал тебя, я срывал голос, холод тонкими иголками впивался в мою кожу, расползаясь по жилам красками индиго, мои слёзы застывали на щеках восковыми подтёками, мои пальцы индивели изнутри, но ты не услышал — метели украли мои слова и мой голос.

Ты не увидишь этого письма — оно потеряется в бесчисленных бумагах на твоём столе — но я, сидя на прозрачном полу в Ледяном замке, перебираю холодные кубики и шепчу в поверхность туманного льда:
«Пожалуйста, помоги мне!»

Назови мне моё имя (С)

В веренице удушающих летним жаром снов, в бесконечности эфемерных слов, что облачались в стальные цепи, которые связывали по рукам и ногам, перетятягивали горло, не давая ни шанса на глоток пахнущего цветами воздуха, я нашёл тебя.
Я нашёл тебя в лучистый июньский день на подоконнике в месте, чье название давно стерлось в летописях, растеклось неясной дымкой по зеркалу и окончательно сгинуло в моей памяти, оставшись лишь воспоминанием об игре бликов на цепочке искристых хрусталиков на моей шее.
Ты часто, много и любовно курил, вглядывался в лица тех, кто тогда ещё были, иногда трепал меня по голове, зарываясь пальцами в шёлк волос — тогда ещё цвета спелой пшеницы — и открывал мне целый мир.
Долгое время — пока ещё рано темнело и мне не нужно была стремглав бежать домой, как загулявшемуся в тёплый вечер мальчишке — я приходил к тебе, смущаясь и скрывая своё смущение, опуская голову, робко садился рядом, с придыханьем ловя каждый жест тонких рук.
Есть такие цветы... знаешь?
Я тогда совсем ничего не знал, но почему-то оставался рядом на сколько мог, обнамывая время, переворачивая раз за разом песочные часы, направляя зернистые крупинки в обратный ход. Я тогда совсем ничего не знал о чувствах — я узнал, как это, много позже, рассматривая нашу первую осень (она танцевала в платье цвета кармина с кокетливыми рюшами на лифе на асфальте, звонко стучала каблуками, улыбалась увядающему солнцу своей светлой и чуточку печальной улыбкой и ветер трепал её рыжие кудри, вплетая в них цветастые ленты) из твоего окна — но теперь я знаю — я полюбил тебя тогда, в том дне, когда в воздухе дрожали солнечные лучи, в том дне, наполненном запахом цветов с оттенком пороха.
Но змей Уроборос неизменно глотает свой хвост — дни становились корче, с серого неба уже начал сыпаться первый снег...
Много вечеров мы провели рядом, рассматривая Мир за гранью оконного стекла.
Почему, скажи мне, почему та осень обратилась Королевой в платье из тонкого шёлка цвета синего льда?!

Позови меня, позови меня — дай мне имя! 

                                                                                                                                                                                                                                                                                 for S.

Ты приходила ко мне под вечер.
Открывала дверь своим ключом, звеня тяжёлыми медными брелками на литом кольце и садилась напротив, устремляя взгляд подведённых чёрным глаз мне в лицо. Взгляд — тяжёлый и колкий — буквально резал напополам,по диагонали, синусоиде и косинусоиде, заставляя зябко ёжится, будто я стою на холодных камнях босиком в февральскую стужу.
Я — раскладывал документы по алфавиту, мельком проверяя печати и вензеля тех королевств, которые давно канули в бездну вместе со своими Шико, Королевами сердечных боёв и их Королями, оставшись в моей памяти набором чёрно-белых диафильмов.
Ты — смотрела на меня тем взглядом, который может испепелять,от которого хочется сломать себе пальцы и выцарапать из грудной клетки огнекрылую птицу. Кривила капризно тёмные губы и каждые десять минут напоминала о своём присутствием щелчком зажигалки.
Как сейчас я помню твои руки под ажурной вязью шали — тонкие и бледные, кажущиеся почти детскими под тяжестью браслетов червонного золота, с острыми,выкрашенными в цвет артериальной крови, ноготками.
Как сейчас — как в ту персональную вечность — я помню все твои жесты — они возникают перед глазами фотографиями в дымке сепии, с красивой твоей росписью в уголке.
Вот — ты медленно, грациозно подносишь сигарету к губам, оставляя на белом фильтре алый полукруг, вдыхаешь сладкий дым, чтобы потом выдохнуть его уголком растянутых в улыбке, губ.
Вот — твоя рука тянется к тяжелым чёрным кудрям, пальцы вплетаются в их мягкий шёлк, перебирают, касаются маленького бледного ушка, путают тяжелые локоны сизым сигаретным дымом.

Иногда ты приходила, закутанная в плащ с узором злости и боли, швыряла в меня тяжелые тома, под твоими каблуками хрустели черенки битой посуды. И тогда я брал тебя на колени, стараясь не замечать острой боли, когда ты царапала моё лицо, стараясь — кажется — содрать с меня кожу,укачивал на коленях будто дитя, пока ты не засыпала и будил на рассвете мягким прикосновением, чтобы дать увидеть как расцветает на лезвии горизонта алым цветок рассвета.     

                                                                                                                                                                                                                                                              for Nightmare.

Пока я не возьму меч, я не могу защитить тебя.
Пока я держу меч, я не могу обнять тебя. (с)