В книге Конкордии Евгеньевны Антаровой "Две жизни" в первые в биллетристической форме даются яркие и глубокие образы Великих Учителей, выписанные с огромной любовью, показан Их самоотвержанный труд на благо человечества. Учение, изложенное в книгах "Живой Этики", как бы проиллюстрировано судьбами героев книги "Две жизни". 
  Книга первоночально не предназначалась для печати.

  Я потушил лампу, взял в руки письмо и вышел на балкон. Ночь, тихая, темная, с небом, усеяным звездами, окружала меня. Огромные пальмы едва вырисовывались волшебными контурами. Неведомые мне звуки этой ночи, какие-то шорохи, точно вздохи, очень отдаленный звук свирели, аромат роз и гвоздик... Все слилось в какое-то кольцо еще неиспытанных спокойствия и  блаженства. Гормония царила в этой ночи и захватила меня. Я перестал чувствовать себя отдельным существом и ощущал радость бытия, счастье жить в этом очаровании вселенной, живым куском которой я себя осозновал.  Прижав письмо к губам, я благодорил Али за все его благодияния мне и брату. Я прочел письмо еще раз не глазами и умом,но сердцем. Любовь моя к нему пролилась горячей волной, раскрыв мне великую мощь Али. Я увидел еще один аспект, аспект любви, в фигуре моего высокого друга. И я захотел приблизится к знанию, чтобы приблизится к нему. Я так долго простоял на балконе, что звезды стали меркнуть, восток зарозовел. Я вспомнил о письме Али-молодого и поспешил в комнату.  Волшебная картина пробуждающейся жизни заставила меня отдернуть занавеси. Я распахнул одно за другим все окна настеж и стал наблюдать, как из-за горного хребта выплывала красная полоса, становясь все шире и ярче. Внезапно выскачил краешек солнца, и я едва удержал крик восторга. Весь горный хребет, с белыми вершинами, облитый розовым светом, открывался на дальнем горизонте. И до самого хребта тянулась широчайшая далина с живописнымиселениями, переплетающимися садами, полянами и лесами...

...
  Ананда подошел к ним, взял скрипку из рук Джеймса и отнес ее к роялю, где уже стояла Алиса. - Если уж играть при вас, то можно играть только до вас, - сказала, беря инструмент в руки, Лиза. - Я еще не слыхала вашей игры, но думаю, что после вас рука моя была бы не в силах поднять смычка. - Моя и ваша песнь любви будут различны, конечно,- ответил Ананда. - Но будет в них и нечто общее: они будут торжествующими. Играйте сейчас, стоя перед вашим Буддой, - прибавил он так тихо, что слышала только одна Лиза, - и вы проникните в ту вершину счастья, где творящий встречает Творца.
  Ананда взял Джеймса под руку и увел в дальний угол комнаты, где сидел князь Санжер, и усадил капитана между собой и дядей. Лорд Бенедикт сидел тоже в отдалении от рояля, между супругами Р. Остальные члены семьи разбрелись по огромной, малоосвещенной комнате, и в круге яркого света у рояля остались две девушки. Белое платье с черными кружевами, в знак траура, на Алисе и зеленая с серебром лилий парча на Лизе, ее раскошный, сверкающий веночек на голове, ее страстное лицо и порывистые движения - как все в них было разно! Ничем не убранная голова Алисы казалась тоже сверкающей от ореола ее волос, горевших под светом. Генри, сидевший рядом с матерью, шепнул ей: "Мама, я хорошо помню вас такой, как сейчас стоит Алиса".
  Звуки скрипки и рояля сразу и неожиданно зазвенели. Никто не успел приготовится к тому, что так неожиданно нарушится молчание. Когда графиня подняла голову и посмотрела на дочь, она едва удержала возглас. Уже несколько раз за последние дни она видела свою дочь какой-то преображенной. Мать считала, что любовь сделала Лизу почти красавицей. Но это лицо, которое она видела сейчас, - это был кто-то ной, но не ее гурзуфская Лиза. Рука правда все та же. Лизина прекрасная рука. Но как она водила смычок! Никогда прежде у Лизы не было этой уверености удара, этой легкости и гибкости. Лиза сейчас играла шутя. Она жила где-то не здесь. Губы ее сжимались и внезапно раскрывались в улыбку, голова и фигура эластично распрямлялись и чуть склонялись. Нет положительно графиня никогда не видела в Лизе подобного преображения. "Да она Бога воспевает", - мелкнуло в ее уме. И в первый раз увидела мать, что дочь не божка себе сотворила из музыки, но что Бог в ней, в ее сердце. Бог всей жизни Лизы была музыка, что рядом с этим Богом не стояло ничто и никто, что без музыки немыслима сама Лиза, как немыслимы лучи без солнца.  Что играла Лиза, как аккомпанировала ей Алиса - графиня не знала. Она не понимала сейчас и не воспринемала музыкальных фраз как таковых, она слышала только песнь Лизиного сердца. И мать думала, где, когда и как могла эта девочка так понять жизнь, чтобы перенести в струны крик, мальбу и раны собственного сердца. Лиза опустила скрипку. Глаза ее, как у слепой, оставались несколько мгновений устремленными в одну точку.
....
  ... и раздались первые звуки рояля. когда играла Лиза, графиня не слышала пианистки. Она была полна только дочерью и слушала только скрипку. Теперь ее удивило, что рояль пел так радостно и так мощно. Но мысль графини внезапно прервалась, в комнате раздались новые звуки... И все встрепенулось, все вздрогнуло. То был человеческий голос, которым пела виолончель. 
   "Так вот что такое музыка, ге творящий встречает Творца", - подумала Лиза. По лицу ее катились слезы, руки сжаты, глаза не отрывались от лица Ананды. Сидевший рядом с нею Джеймс, несколько минут назад утопавший в любви, что воспевала Лиза, понимавший, казалось, что вся жизнь звенит в ее струнах, сейчас забыл, что он уже слышал музыку. Ему казалось, что он и жить только тогда начал, когда запела виолончель Ананды. Опять, как в Константенопале, он услышал всю борьбу, все страсти и скорби людей. Все слезы и жалобы земли жили в смычке Ананды. Но какая разница в их отображении была там и здесь! Здесь все покрывалось пеленой радости, утешения, умиротворения. Здесь за роялем мияли преображенные черты Алисы, почти лишенные грубого плотского понимания. Здесь мчались волны человеческого вдохновения, как и там. Но здесь песня показывала, куда может дойти челочеческая сила самоотверженной любви. Там же - в ней высказывались все личные желания, все порывы страсти и мечты, где жизнь понималась как личное восприятие дня, как ценность текущего мгновения постольку, посколько собственное "я" в нем заинтересованно. Все это мелькало в памяти Джеймса. Он посмотрел на Флорентийца, человека его мечтаний, ставшего теперь человеком из плоти и крови. И пожалуй, увиденный человек во плоти и крови был выше всего того, что мог себе представить Джеймс в своих мечтах. В данную минуту лицо Флорентийца, и всегда прекрасное, было выше всякой человеческой красоты, которую удалось Джеймсу видеть за всю свою жизнь. Необычайные зеленые глаза глядели с такой лаской и состроданием перед собой, точно он посылал песни Ананды куда-то вдаль,  стараясь охватить ими все большее и большее количество людей. Джеймс увидел слезы Лизы, понял все ее напряжение духа и сердца, понял, что и Лизе открылось новое понимание музыки. Графиня сидела, закрыв лицо веером, и по ее вздрагивающим плечам Джеймс понял, в какую бездну заглянула графиня, считавшая до сих пор, что центр и смысл жизни - ее собственная семья.