Эти официальные празднества были тяжелы, утомительны. Но ещё хуже были увеселения, тоже штатные и непристойные до цинизма. Трудно сказать, что было причиной этого, потребность ли в грязном рассеянии после чёрной работы или непривычка обдумывать свои поступки. Пётр старался облечь свой разгул с сотрудниками в канцелярские формы, сделать его постоянным учреждением. Так возникла Коллегия пьянства, или «сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор». Он состоял под председательством натбольшего шута, носившего титул князя-папы, или «Всешумнейшего и Всешутейшего патриарха московского, кокуйского и всея Яузы». При нём был конклав 12 кардиналов, отъявленных пьяниц и обжор, с огромным штатом таких же епископов, архимандритов и других духовных чинов, носивших прозвища, которые никогда, ни при каком цензурном уставе не появятся в печати. Пётр носил в этом соборе сан протодьякона и сам сочинил для него устав, в котором обнаружил не менее законодательной обдуманности, чем в любом своём регламенте. В этом уставе определены были до мельчайших подробностей чины избрания и постановления папы и рукоположения на разные степени пьяной иерархии.

Первейшей заповедью ордена было напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми. У собора, целью которого было славить Бахуса питием непомерным, был свой порядок пьянодействия, «служения Бахусу и честнаго обхождения с крепкими напитками», свои облачения, молитвословия и песнопения, были даже всешутейшие матери-архиерейши и игуменьи. Как в древней церкви спрашивали крещаемого: «Веруеши ли?», так в этом соборе новопринимаемому члену давали вопрос: «Пиеши ли?» Трезвых грешников отлучали от всех кабаков в государстве; инакомудрствующих еретиков-пьяноборцев предавали анафеме. Одним словом, это была неприличнейшая пародия церковной иерархии и церковного богослужения, казавшаяся набожным людям пагубой души, как бы вероотступлением, противление коему - путь к венцу мученическому.

Бывало, на Святках компания человек в 200, в Москве или Петербурге, на нескольких десятках саней, на всю ночь до утра, пустится по городу «славить». Во главе процессии - шутовской патриарх в своём облачении, с жезлом и в жестяной митре. За ним сломя голову скачут сани, битком набитые его сослужителями, с песнями и свистом. Хозяева домов, удостоенных посещением этих славельщиков, обязаны были угощать их и платить за славление; «Пили при этом страшно», - замечает современный наблюдатель. Или, бывало, на первой неделе Великого поста его всешутейшество со своим собором устроит покаянную процессию: в назидание верующим выедут на ослах и волах или в санях, запряжённых свиньями, медведями и козлами, в вывороченных полушубках.

Раз на Масленице в 1699 г., после одного пышного придворного обеда, царь устроил служение Бахусу. Патриарх, князь-папа Никита Зотов, знакомый уже нам бывший учитель царя, пил и благословлял преклонявших перед ним колена гостей, осеняя их сложенными накрест двумя чубуками, подобно тому как делают архиереи дикирием и трикирием; потом с посохом в руке «владыка» пустился в пляс. Один только из присутствовавших на обеде, да и то иноземный посол, не вынес зрелища этой одури и ушёл от православных шутов. Иноземные наблюдатели готовы были видеть в этих безобразиях политическую и даже народно-воспитательную тенденцию, направленную будто бы против русской церковной иерархии и даже самой церкви, а также против порока пьянства: царь-де старался сделать смешным то, к чему хотел ослабить привязанность и уважение; доставляя народу случай позабавиться, пьяная компания приучала его соединять с отвращением к грязному разгулу презрение к предрассудкам. Трудно взвесить долю правды в этом взгляде; но всё же это - скорее оправдание, чем объяснение.

Пётр играл не в одну церковную иерархию или в церковный обряд. Предметом шутки он делал и собственную власть, величая князя Ф. Ю. Ромодановского королем, государем, «вашим пресветлым царским величеством», а себя - «всегдашним рабом и холопом Piter’om» или просто по-русски Петрушкой Алексеевым. Очевидно, здесь больше настроения, чем тенденции. Игривость досталась Петру по наследству от отца, который тоже любил пошутить, хотя и остерегался быть шутом. У Петра и его компании было больше позыва к дурачеству, чем дурацкого творчества. Они хватали формы шутовства откуда ни попало, не щадя ни преданий старины, ни народного чувства, ни собственного достоинства, как дети в играх пародируют слова, отношения, даже гримасы взрослых, вовсе не думая их осуждать или будировать. В пародии церковных обрядов глумились не над церковью, даже не над церковной иерархией как учреждением: просто срывали досаду на класс, среди которого видели много досадных людей. Можно не дивиться крайней беззаботности о последствиях, о впечатлении от оргий. Хотя Пётр жаловался, что ему приходится иметь дело не с одним бородачом, как его отцу, а с тысячами, но с этой стороны можно было ждать больше неприятностей, чем опасностей.

К большинству тогдашней иерархии был приложим укор, обращённый противниками нововведений на последнего патриарха Адриана, что он живёт из куска, спать бы ему да есть, бережёт мантии для клобука белого, затем и не обличает. Серьёзнее был ропот в народе, среди которого уже бродила молва о царе-антихристе. Но и с этой стороны надеялись на охранительную силу кнута и застенка, а об общественной стыдливости в тогдашних правящих сферах имели очень слабое помышление. Да и народные нравы если не оправдывают, то частью объясняют эти непристойные забавы. Кому неизвестна русская привычка в весёлую минуту пошутить над церковными предметами, украсить праздное балагурство священным изречением? Известно также отношение народной легенды к духовенству и церковному обряду. В этом повинно само духовенство: строго требуя наружного исполнения церковного порядка, пастыри не умели внушить должного к нему уважения, потому что сами недостаточно его уважали. И Пётр был не свободен от этой церковно-народной слабости. Он был человек набожный, скорбел о невежестве русского духовенства, расстройстве церкви, чтил и знал церковный обряд, вовсе не для шутки любил в праздники становиться на клиросе в ряды своих певчих и пел своим сильным голосом. И, однако же, включил в программу празднования Ништадтского мира в 1721 г. непристойную свадьбу князя-папы, старика Бутурлина, со старухой, вдовой его предшественника Никиты Зотова, приказав обвенчать их в присутствии двора при торжественно-шутовской обстановке в Троицком соборе.

Какую политическую цель можно найти в этой непристойности, как и в ящике с водкой, формат которого напоминал пьяной коллегии евангелие? Здесь не тонкий или лукавый противоцерковный расчёт политиков, а просто грубое чувство властных гуляк, вскрывавшее общий факт, глубокий упадок церковного авторитета. При господстве монашества, унизившем более духовенство, дело церковно-пастырского воспитания нравственного чувства в народе превратилось в полицию совести.

В. О. Ключевский. «Русская история. Москва», «Эксмо». 2005 год.

* * *

Неизвестный художник.
«Портрет Петра I»

Растянувшись по всей улице, медленно ехали телеги на свиньях - по шести штук; сани на коровах, обмазанных дёгтем, обваленных перьями; низенькие одноколки на козлах, на собаках. В санях, телегах, тележках сидели люди в лыковых шляпах, в шубах из мочальных кулей, в соломенных сапогах, в мышиных рукавицах. На иных были кафтаны из пёстрых лоскутов с кошачьими хвостами и лапами.

Щёлкали кнуты, свиньи визжали, собаки лаяли, наряженные люди мяукали, блеяли, - красномордые, все пьяные. Посреди поезда пегие клячи с банными вениками на шеях везли золотую царскую карету. Сквозь стекла было видно: впереди сидел молодой поп Битка, Петров собутыльник... Он спал, уронив голову. На заднем месте - развалились двое: большеносый мужчина в дорогой шубе и колпаке с павлиньими перьями и - рядом - кругленькая, жирненькая женщина, накрашенная, насурмлённая, увешанная серьгами, соболями, в руках - штоф. Это были Яков Тургенев - новый царский шут из Софьиных бывших стольников, променявших опалу на колпак, и - баба Шушера, дьячкова вдова. Третьего дня Тургенева с Шушерой повенчали и без отдыху возили по гостям.

За каретой шли оба короля - Ромодановский и Бутурлин и между ними князь-папа "святейший кир Ианикита прешпургский" - в жестяной митре, красной мантии и с двумя в крест сложенными трубками в руке. Далее кучей шли бояре и окольничие из обоих королевских дворов. Узнавали Шереметьевых, Трубецких, Долгоруких, Зиновьева, Боборыкина... Срамоты такой от сотворения Москвы не было. В народе указывали на них, дивились, ахали, ужасались... А иные подходили поближе и с озорством кланялись боярам.

За боярами везли на колёсах корабль, вьюжный ветер покачивал его мачты. Впереди лошадей шёл Пётр в бомбардирском кафтане. Выпятив челюсть, ворочая круглыми глазами на людей, бил в барабан. Боялись ему и кланяться, - а ну как не велено. Юродивый, увидя его с барабаном, завопил опять: "Навуходоносор!" - но блаженного оттерли в толпу, спрятали. На корабле стояли, одетые голландскими матросами, - Лефорт, Гордон, усатый Памбург, Тиммерман и нововозведённые полковники Вейде, Менгден, Граге, Брюс, Левингстон, Сальм Шлиппенбах... Они смеялись, посматривая сверху, дымили трубками, притоптывали на морозе.

Алексей Толстой. «Пётр Первый».

* * *

"Пётр I и шуты".



Известный шут Петра I Иван Балакирев на самом деле персонаж более литературный, нежели исторический. Реальный Балакирев, действительно обладавший острым умом и длинным языком, служил при Петре I скорее в качестве посыльного по разным делам, нежели шутом в нашем понимании этого слова. А в 1724 году он вообще был приговорён царём к батогам и ссылке как сообщник Виллима Монса - любовника императрицы. Из ссылки его вернёт Екатерина I, уже после смерти Петра.

Однако в литературе сложилась богатая традиция анекдотов про Балакирева - шута Петра I. Вот одна из таких баек.

Однажды Балакирев чем-то так прогневал царя, что тот велел ему убираться вон не только из дворца, но и из Отечества и земли русской.

Делать нечего, гневить царя дальше было делом рискованным, и Балакирев исчез из Петербурга.

Спустя некоторое время Пётр, сидя у окна, видит, как мимо него в одноколке преспокойно едет Балакирев вместе со своей женой. Царь выскочил вон из дома и набросился на экипаж.

- Как же ты смеешь, мошенник, не повиноваться моему приказу и опять показываешься на моей земле? - грозно спросил Пётр.

- Царь земли русской, лошади мои на твоей земле, так. Но ведь их ты и не лишал Отечества. А я и жена моя не на твоей земле, а на своей! - спокойно ответил шут.

- Как это на своей земле?

- А так, извольте посмотреть, а вот и свидетельство на покупку шведской земли, - сказал Балакирев, подавая царю бумагу о покупке мешка шведской земли.

Царь же залез в одноколку и увидел, что дно экипажа засыпано этой самой землёй.

Пётр рассмеялся и вернул шута в Петербург.
Источник: http://slavyanskaya-kultura.ru/other/shuty-dvorjane-v-poteshnyh-kolpakah.html

*****

Большой забавник Пётр I обожал устраивать свадьбы своим шутам. За лучшей бархатной каретой с шутом Яковом Тургеневым и его невестой следовали на свиньях, козлах и собаках бояре, всех чинов палатные люди, а также Трубецкие, Шереметевы, Голицыны в смешных платьях. 72 лилипута было собрано со всего города на свадьбу карликов – любимцев Петра. Правда, счастливой семьи не получилось: молодая умерла при мучительных родах вместе с ребёнком, а вскоре от горя – и её муж. После чего был издан указ, запрещающий карликам жениться. Пётр уморил свадьбой, длившейся аж две недели, 70-летнего шута Никиту Зотова – в супружестве тот не прожил и полугода.

Света Кузина. «У шутов безработица: вакансии заняты хозяевами? «Комсомольская правда» 1 апреля 1994 года.

* * *
«Зимний дворец при Петре Великом».
Из книги: В. О. Ключевский. «Русская история». Москва «Эксмо». 2005.

Но Пётр от природы не был лишён средств создать себе более приличные развлечения. Он, несомненно, был одарён здоровым чувством изящного, тратил много хлопот и денег, чтобы доставать хорошие картины и статуи в Германии и Италии: он положил основание художественной коллекции, которая теперь помещается в петербургском Эрмитаже.

В. О. Ключевский. «Русская история». Москва, «Эксмо». 2005 год.

* * *

Неизвестный художник.
С гравюры 1753 г. по рисунку И. И. Махаева.
«Вид Зимнего дворца Петра I. XVIII век».
Эрмитаж, Санкт-Петербург.

Пётр создавал могущественную империю, его интересовали новые технологии и торговые пути, его интересовали незамерзающие морские дороги, которыми он хотел связать матриархальную Европу и патриархальную Россию. Пётр воссоздает российский флот и армию, ведёт множество войн с европейскими конкурентами и кровавой Османской империей, которую боги создали на обломках Византии, чтобы не давать заснуть потомкам скифских царей. Он ведёт в целом победоносные войны против еврейской Османии, приносящей славянским народам Христианство со звериным лицом – Ислам (Ислам от «Иса» – Иисус). Пётр борется за безусловное господство на Чёрном море и всём Причерноморье, за что я ему очень благодарен. Царствие Петра было для России бурным и в целом позитивным, несмотря на его различные недостатки и «бзики», он был прагматично атеистичен, у него была другая государственная религия – пьянство, которое присущё практически всем потомкам скифов.

Владимир Пятибрат. «Глубинная книга».

* * *

Валентин Александрович Серов.
«Пётр I в Монплезире».
1910-1911.

Он имел вкус особенно к архитектуре. Об этом говорят увеселительные дворцы, которые он построил вокруг своей столицы и для которых выписывал за дорогую цену с Запада первоклассных мастеров, вроде, например, знаменитого в своё время Леблона, «прямой диковины», как называл его сам Пётр, сманивший его у французского двора за громадное жалованье. Построенный этим архитектором петергофский дворец Монплезир, со своим кабинетом, украшенным превосходной резной работой, с видом на море и тенистыми садами, вызывал заслуженные похвалы от посещавших его иностранцев. Правда, незаметно, чтобы Пётр был любителем классического стиля: он искал в искусстве лишь средства для поддержания лёгкого, бодрого расположения духа; упомянутый его петергофский дворец украшен был превосходными фламандскими картинами, изображавшими сельские и морские сцены, большею частью забавные.

В. О. Ключевский. «Русская история». Москва, «Эксмо». 2005 год.

* * *

Валентин Александрович Серов.
«Пётр I в Монплезире».
1910-1911.

Тогда в буйную головушку Петра стукнула очередная гениальная идея: а чего мучиться? Взять законы какого-нибудь особо передового государства, да и переписать один к одному! Еже ли они по тем законам живут припеваючи, значит, и у нас будет рай на земле, молочные реки в кисельных берегах!

Рай получился какой-то кромешный... В качестве образца выбрали отчего-то не Англию, а Швецию, с которой едва перестали воевать. Собрали комиссию из трёх шведов и пяти русских. Как легко догадаться, никакого толку не вышло: русские члены комиссии не знали шведского уклада жизни – да и языка шведского не знали, а потому не могли «образцы» даже прочитать. Кто уж их назначал, таких, осталось тайной на века. Не исключаю, сам Пётр, поскольку действует железное правило: если в Российском государстве что-то делалось через задницу, ищите в инициаторах Петра...

Александр Бушков. «Екатерина II: алмазная золушка”.

* * *

«Пётр I (1672-1725)».

Его отношение к религии вообще и православию в частности прекрасно известно. Петра даже нельзя назвать «неверующим» – этот человек настолько демонстративно и вызывающе поставил себя вне религии, что иные упрямо считали, что это и не человек вовсе. Честно сказать, у них были к тому все основания: достаточно вспомнить гнуснейший «Всешутейший собор» Петра, откровенно пародировавший (публично!) православные обряды, и ту откровенную чертовщину, что творилась в доме «главного чёртушки» Франца Лефорта, когда там прыгала мебель и посвистывали в тёмных углах какие-то мохнатые создания...

Александр Бушков. «Екатерина II: алмазная золушка”.

* * *

Григорий Семёнович Мусикийский "Пётр I на фоне Петропавловской крепости и Троицкой площади"
Миниатюра на эмали.
1723

Пётр Великий не раз устраивал свидания с королями Польским и Датским. В одно из таких свиданий Их Величества, после весёлого обеда, заспорили о том, чьи солдаты оказывают больше храбрости и беспрекословного повиновения. Всякий хвалил своих.

- Я советовал бы тебе молчать про твоих саксонцев, - сказал Пётр королю Польскому, - я их отлично знаю: они немногим лучше трусов-поляков, а ваши (продолжал он, обращаясь к Датскому), как ни стары, но против моих новых не годятся.

Так как собеседники не уступали, то решено было произвести опыт.

- Прикажите призвать сюда по одному из ваших солдат, - сказал Пётр, - самого храброго и верного, по вашему мнению, и велите броситься из окна. Посмотрим, окажут ли они беспрекословную готовность исполнить ваше повеление, а я в своих уверен и если бы хотел из тщеславия обесчестить себя, пожертвовав человеком, то каждый беспрекословно исполнил бы приказание. (Надо знать, что дело происходило на третьем этаже.)

Начали с датчан. Призвали одного из самых неустрашимых и преданнейших королю гренадёров. Король приказывает ему броситься из окна. Гренадёр падает пред своим Государем на колени и умоляет о пощаде. Но король непреклонен и повторяет приказание. Солдат плачет и просит, по крайней мере, сказать ему его вину и дать время на покаяние.

Пётр засмеялся и сказал королю:

- Полно, брат, дай ему время на покаяние. А с твоими саксонцами и пробы делать не стоит - только осрамишься. - Затем Пётр призывает своего офицера и приказывает ему ввести какого-нибудь солдата, первого. Входит русский солдат. Государь приказывает ему броситься из окна. Тот идёт к окну и, перекрестясь, заносит ногу на подоконник.

- Остановись! - кричит ему Государь. - И выйди вон: мне тебя жаль.

Собеседники Петра были поражены и просили Царя наградить солдата офицерским чином. Русский Царь отвечал, что у него все солдаты таковы, так что пришлось бы всех произвести в офицеры.

Не хотите ли, — продолжал он, — испытать других. Выбирайте сами самого храброго, по вашему мнению, и я уверен, что он поступит так же.

Но государи не хотели продолжать опыта, а настаивали на пожаловании солдата офицерским чином. Пётр согласился на их просьбу, призвал гренадёра и поздравил его офицером, а короли пожаловали ему от себя по сто червонных.

«Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий».

* * *

Неизвестный художник.
«Портрет Петра I».
Начало XVIII века.

Некто отставной мичман, будучи ещё ребёнком, представлен был Петру в числе дворян, присланных на службу. Царь открыл ему лоб, взглянул в лицо и сказал:

- Ну! Этот плох. Однако записать его во флот. До мичманов, авось, дослужится.

Старик любил рассказывать этот анекдот и всегда прибавлял:

- Таков был пророк, что и в мичманы-то попал я только при отставке!

«Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий».

* * *

Портрет Петра I, молодой Пётр

Царь и солдат

Самый первый в России памятник был установлен по распоряжению Петра I в Петербурге. Он был посвящён первому добровольцу русской регулярной армии Сергею Бухватову.

Сей молодец явился в ставку Петра в 1693 году и попросил записать его в солдаты. Чем немало удивил государя: вспомним, что на Руси солдатская служба была тяжкой повинностью.

Добровольцу не раз явилась возможность выказать свою храбрость на полях сражений. Начав простым солдатом, он дослужился до чина майора и не покидал армейского строя аж до восьмидесяти шести лет.

Памятник, отлитый из бронзы Карлом Бартоломео Растрелли, до наших дней не сохранился. Есть сведения, что стоял он когда-то возле одного из валов Адмиралтейства.

Чего боялся Пётр

Самой забавной «страшилкой» для взрослого человека двухметрового роста, каким, как известно, был император Пётр Великий, является, видимо… обыкновенный таракан. Да, да, больше всего на свете Пётр I боялся этих противных, но не таких уж грозных насекомых.

Раз, обедая у одного офицера и находясь в приятном расположении духа, государь спросил у хозяина, нет ли в его доме тараканов. «Очень мало, - отвечал неосторожный хозяин, - а чтобы и совсем от них избавиться, то я приковал здесь к стене одного таракана». При том указал на стену, где приколочен был гвоздочком таракан, который ещё был жив и ворочался. Государь, увидевши столь ненавистную ему гадину, так испугался, что вскочил из-за стола, дал хозяину пощёчину и тотчас уехал от него со своею свитою.

«Знаете ли вы, чего больше всего боялся Пётр I?». «Аргументы и факты» №9 1995 год.

* * *

Арсений Чернышов.
Фрагмент диорамы «Взятие турецкой крепости Азов войсками Петра I в 1696 году».

Пётр завоеванием Азова открыл себе путь к Чёрному морю, но он не полагал того довольным для России и для намерения сблизить свой народ с образованными государствами Европы. Турция лежала между ими. Он нетерпеливо обращал взоры свои на северо-запад и на балтийское море, коим обладала Швеция. Он думал об Ижорской и Карельской земле, лежащих при Финском заливе, некогда нам принадлежавших, отторгнутых у нас незаконно во время несчастных наших войн в междуцарствия.

Александр Сергеевич Пушкин. «История Петра».

* * *

Владимир Передерей.
«Пётр I перевязывает раненого под Азовом».

Пётр I нередко сам оказывал помощь раненым на поле брани, удалял зубы (иногда и здоровые).

Неизвестный художник.
«Объявление указа Петра Великого считать новый год с 1 января»

До конца XV века новый год на Руси начинался с 1 марта (как в Древнем Риме), затем, до конца XVII века, с 1 сентября (как в Византии). Пётр I своим указом «О праздновании Нового года» в конце 1699 года заменил летоисчисление «от сотворения мира» на «от рождества Христова». С тех пор в России празднуют Новый год на европейский манер.

Одним росчерком пера Пётр I перенёс Русь из 7208 года в 1700-й. Притом ссылался царь на обычай, принятый в «европейских христианских странах», в том числе у славян и православных сербов, молдаван, болгар и греков. «И ныне от Рождества Христова доходит 1699 год, а будущего января с 1 числа настаёт новый, 1700 год, купно и новый столетний век; и для того доброго и полезного дела указал впредь лета счислять в приказах, и во всяких делах и крепостях писать с нынешнего января с 1 числа от Рождества Христова 1700 года», – говорилось в царёвом указе.

Наступление нового века и нового года царь приказал тоже праздновать по-европейски – «после должного благодарения к Богу и молебного пения в церкви, и кому случится и в дому своём, по большим и проезжим знатным улицам, знатным людям, и у домов нарочитых духовного и мирского чину, перед вороты учинить некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, елевых и можжевеловых».

Нравы были простыми. Царь – отец и господин всем своим подданным, а потому ничего нет удивительного и в том, что и как веселиться в первый день нового века, указ регламентировал достаточно подробно: из чего и сколько раз стрелять по случаю праздника (аналог салюта), в какие дни и как – зажигать праздничные костры.

«Звона такого давно не слышали на Москве. Говорили: патриарх Адриан, ни в чём не смея перечить царю, отпустил пономарям на звон тысячу рублёв и пятьдесят бочек крепкого патриаршего полпива. Вприсядку отзванивали колокола на звонницах и колокольнях. Москва окутана была дымами, паром от лошадей и людей…
Сквозь колокольный звон по всей Москве трещали выстрелы, басом рявкали пушки. Вскачь проносились десятки саней, полные пьяных и ряженых, мазанных сажей, в вывороченных шубах. Задирали ноги, размахивая штофами, орали, бесновались, на раскатах вываливались кучей под ноги одуревшему от звона и дыма простому народу…» (А. Толстой «Пётр I»).

После смерти Петра I обычай украшать дома хвойными ветками и деревьями забылся и возродился лишь к концу XVIII в., уже как рождественский обычай. Так или иначе, но традиции широкого празднования Рождества и Нового года в России уже больше трёхсот лет, а это не шутка. С тех пор маскарады, всевозможные потехи, праздничные ёлки и прочие атрибуты зимнего праздника прочно входят в русский быт, а вместе с тем – и в русское искусство.

Новый год по-русски:
https://russkiymir.ru/publications/200939/?_utl_t=fb

*****

«Корабли Петра I, построенные в Воронеже»



«Гото Предестинация» («Божие Предвидение»). Первый корабль, построенный лично Петром I с товарищами в Воронеже.
1700

«Го́то Предестина́ция» (макароническое название со значением «Божье провидение» или в переводе с лат. — «предопределение», от нем. Gott и лат. praedestinatio) — российский 58-пушечный парусный линейный корабль, спущенный на воду 27 апреля (8 мая) 1700 год на воронежской верфи Воронежского адмиралтейства. Строился по проекту русского царя Петра I под руководством известного в будущем корабельного мастера Федосея Моисеевича Скляева. Пётр I принимал участие и в кораблестроительных работах; он же руководил церемонией закладки корпуса «Гото Предестинации» и участвовал в спуске корабля на воду.

«Гото Предестинация» стал первым российским линейным кораблём и первым кораблём IV ранга по британской ранговой классификации 1706 года, созданным в России без участия иностранных специалистов. Во время своей службы линейный корабль входил в состав Азовского флота. После неудачного Прутского похода и потери Азова корабль был продан Османской империи.

В 2014 году была открыта историческая копия корабля.

*****

Гравюра, изображающая первый российский линейный корабль "Гото Предестинация".

При торжественном спуске на воду на судне был поднят флаг, освящённый в Адмиралтейской церкви (бывшей Успенской церкви).

*****

«Воронеж (на берегу реки - памятник Петру Великому)».
Из книги: В. О. Ключевский. «Русская история». Москва, «Эксмо». 2005 год.



*****

Карта конца XVII века из атласа, принадлежавшего Петру Великому.



*****

Г. фон Урлауб.
«Реформы Петра (запрет на бороды и традиционную одежду)».

Начиная с 1704 г. один за другим вводились сборы: поземельный, померный и весчий, хомутейный, шапочный и сапожный - от клеймения хомутов, шапок и сапог, подужный, с извозчиков - десятая доля найма, посаженный, покосовщинный, кожный - с конных ияловочных кож, пчельный, банный, мельничный - с постоялых дворов, с найма домов, с наёмных углов, пролубной, ледокольный, погребной, водопойный, трубный - с печей, привальный и отвальный - с плавных судов, с дров, с продажи съестного, с арбузов, огурцов, орехов, и «другие мелочные всякие сборы», говорит роспись в заключение. Появились налоги, трудно доступные разумению даже московского плательщика, достаточно расширенному прежними порядками обложения, или прямо его возмущавшие. Обложению подвергались не одни угодья и промыслы, но и религиозные верования, не только имущество, но и совесть. Раскол терпелся, но оплачивался двойным окладом подати, как едва терпимая роскошь; точно так же оплачивались борода и усы, с которыми древнерусский человек соединял представление об образе и подобии божием. Указом 1705 г. борода была расценена посословно: дворянская и приказная - в 60 рублей (около 480 рублей на наши деньги), первостатейная купеческая - в 100 рублей (около 800 рублей), рядовая торговая - в 60 рублей, холопья, причетничья и т.п. - в 30 рублей; крестьянин у себя в деревне носил бороду даром, но при въезде в город, как и при выезде, платил за нее 1 копейку (около 8 копеек).

В. О. Ключевский. «Русская история». Москва, «Эксмо». 2005 год.

* * *

Николай Дмитриевич Дмитриев-Оренбургский.
«Преследование русской одежды в Петровское время».

Но Пётр не отступал ни на шаг, не делал уступки народной неприязни к брадобритию и немецкому платью и в декабре 1701 года с большой строгостью подтвердил прежний указ, чтобы все, кроме духовенства и пашенных крестьян, носили немецкое платье и ездили на немецких сёдлах. Из женского пола даже жёны священнослужителей и причётников не увольнялись от ношения чужеземной одежды. Затем запрещалось делать и продавать в рядах русское платье – всякого рода тулупы, азямы, штаны, сапоги, башмаки и шапки русского покроя. У ворот города Москвы поставлены были целовальники; они останавливали всякого едущего и идущего в русском платье и брали пени: с пешего – по 13 алтын, 4 деньги, а с конного – по 2 рубля за непослушание в этом роде.

Н. И. Костомаров. «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей.» Санкт-Петербург, «Весь». 2005 год.

* * *

«Сторожа у городских ворот выполняют указ Петра о ношении платья западного образца».
XVIII век.



*****

П. Н. Петров, С. Н. Шубинский.
«Бояре возвращаются от царя Петра I, остригшего им бороды».



*****

Баузе.
«Пётр I».
Гравюра с прижизненного портрета.
1786

Виртуозной скороговоркой Есенин выругивал без запинок «Малый матерный загиб» Петра Великого (37 слов), с его диковинным «ежом косматым, против шерсти волосатым», и «Большой загиб», состоящий из двухсот шестидесяти слов. Малый загиб я, кажется, могу ещё восстановить. Большой загиб, кроме Есенина, знал только мой друг, «советский граф», и специалист по Петру Великому, Алексей Толстой…

Юрий Анненков. «Дневник моих встреч». Москва, «Художественная литература». 1991 год.

* * *

Пётр Герасимович Жарков.
«Пётр I».
1796.

Стольник Желябужский впал в такое преступление, которое, по справедливости, заслуживало публичного наказания и ссылки, к чему воинским судом и был приговорён, и приговор тот был утверждён Государем. Сын его, человек молодой и видный, узнавший о таком приговоре, при выходе Государя из дворца пал к стопам его и со слезами возопил:

- Надёжа-Государь! Не дерзаю умолять тебя, меньше же негодовать на приговор, учинённый судом отцу моему, - зная, что оный правосуден, а прошу только из единого милосердия твоего: преступление отца и заслуженное им наказание перенесть на меня. Он, при старости и слабости своей, наказания такого перенести не может, а я, по молодости и крепости моей, удобно снесу и заплачу тем за рождение своё. И таким образом, без нарушения правосудия твоего, спасу и мать мою, которая не сможет перенести столь горестного лишения мужа, малолетних же братьев и сестёр избавлю от несносного сиротства и бесчестья всего нашего рода.

Государь, чувствительно тронутый таковой сыновнею нежностию, поднял его и, поцеловав, сказал:
- За рождение такого сына, как ты, прощаю твоего отца и возвращаю его семейству, а тебя жалую чином и местом его, надеясь, что исполнишь должность лучше, нежели отец твой.

«Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий».

* * *

Неизвестный художник.
«Портрет Петра Великого».
XIX век.

Все в Петербурге знают о существовании Крюкова канала, прорытого при Петре I. Назван он этим именем вот почему: Пётр Великий, как покровитель наук и искусств, ежегодно отправлял за границу нескольких молодых людей для изучения той или другой науки, того или другого искусства.

Был в том числе послан за границу художник Никитин. Возвратившемуся в Россию Никитину приходилось весьма жутко вследствие непонимания покупателями его картин. Когда узнал об этом Пётр I, он посетил квартиру художника и предложил ему на другой день явиться во дворец с картинами. Никитин явился и увидел во дворце много собравшейся знати. Государь показал им картины художника. Две-три из них сейчас же были куплены за ничтожную сумму. Тогда Пётр объявил, что остальные картины продает с аукциона. Одна была куплена за двести рублей, другая за триста, дороже четырёхсот рублей не продали ни одной картины. Государь сказал:

- Ну, эту картину (последнюю) купит тот, кто меня больше любит.

- Дам пятьсот, - крикнул Меншиков.

- Восемьсот, - крикнул Головин.

- Тысячу, - возразил Апраксин.

- Две, - перебивал Ментиков.

- Две тысячи! - кричал Балакирев, присутствовавший на том аукционе.

- Три тысячи! - закричал дородный Крюков, подрядчик, прорывавший канал в Санкт-Петербурге. Государь дал знак об окончании аукциона. Картина осталась за Крюковым. Государь подошёл к нему, поцеловал его в лоб и сказал ему, что канал, прорываемый им в Петербурге, будет называться его именем.

«Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий».

* * *

Григорий Семёнович Мусикийский.
«Пётр I».
1720.

Начало Северной войны. Редкая война даже Россию заставала так врасплох, так плохо была обдумана и подготовлена, как Северная. Какие были союзники у Петра в начале этой войны? Польский король Август II, не сама Польша, а курфюрст Германской империи, совсем бессовестный саксонский авантюрист, кое-как забравшийся на польский престол и которого чуть не половина Польши готова была сбросить с этого престола, потом какая-то Дания, не умевшая собрать солдат для защиты своей столицы от 15 тысяч шведов, неожиданно под неё подплывших, и в несколько дней позорно бежавшая из коалиции по миру в Травендале; а душою союза был ливонский проходимец Паткуль, предназначавший Петру, единственному серьёзному участнику этой опереточной коалиции, роль совсем балаганного простака, который за свои будущие победы должен удовольствоваться болотами Ингрии и Карелии. Войну начали кое-как, спустя рукава. Намечены были ближайшие цели, но незаметно разработанного плана. За 5 месяцев до разрыва Пётр приторговывал продажные пушки у шведов, с которыми собирался воевать. Двинутая под Нарву армия, численностью около 35 тысяч, состояла большею частью из новобранцев под командой плохих офицеров и иноземных генералов, не пользовавшихся доверием.

Стратегических путей не было; по грязным осенним дорогам не могли подвезти достаточно ни снарядов, ни продовольствия. Начали обстреливать крепость; но пушки оказывались негодными, да и те скоро перестали стрелять за недостатком пороха. Осаждающие, по словам очевидца, ходили около крепости, как кошки около горячей каши; мер против наступления Карла XII не приняли. В злую ноябрьскую вьюгу король подкрался к русскому лагерю, и шведская 8-тысячная бригада разнесла русский корпус. Однако победа ежеминутно была на волосок от беды. Король пуще всего боялся, как бы дворянская и казачья конница Шереметева не ударила ему в тыл; но она, по словам Карла, была так любезна, что бросилась бежать вплавь через реку Нарову, потопив тысячу коней. Победитель так боялся своих побеждённых, что за ночь поспешил навести новый мост вместо обрушившегося под напором беглецов, чтобы помочь им скорее убраться на свою сторону реки. Пётр уехал из лагеря накануне боя, чтобы не стеснять главнокомандующего, иноземца, и тот действительно не стеснялся, первый отдался в плен и увлёк за собой других иноземных командиров, испуганных озлоблением своей русской команды. В Европе ходила медаль с изображением, как Пётр бежит из-под Нарвы, бросив шпагу, в свалившейся с головы шапке, утирая платком слёзы и с евангельской подписью: и исшед вон, плакася горько. Уцелевшие от боя, от голода и холода во время бегства русские ратники, по выражению современника, приплелись в Новгород, «ограбленные шведами без остатка», без пушек, палаток и всего своего скарба. Позднее, спустя 24 года, уже прославленный император Пётр, собираясь праздновать третью годовщину Ништадтского мира, имел мужество признаться в собственноручной программе торжества, что начал шведскую войну, как слепой, не ведая ни своего состояния, ни силы противника.

В. О. Ключевский. «Русская история». Москва, «Эксмо». 2005 год.

* * *

Источник:
https://aria-art.ru/0/P/Pjotr%20I/5.html