Москва - Кадат без остановок
navi9: Из колоды таро по Лавкрафту.

Православно, правда? Ничего не напоминает?

Мне в связи с этим сразу вспомнилась статья Алистера Кроули о Москве "Сердце Святой Руси":

“Выше Москвы только Кремль, выше Кремля только Небеса”
// русская поговорка

Такие хорошо подготовленные и непохожие друг на друга наблюдатели, как фон Мольтке и Теофиль Готье, сошлись в своем восхищении этим чудесным городом. И, как следовало ожидать, природно-оригинальный ум полководца нашел более сильные выражения, чем ум эксперта словесности.

Описание Собора Василия Блаженного, данное Готье, - это яркая в своей образности, но слабая с точки зрения смысла фотография: “Можно сказать - исполинский мадрепоровый коралл, колоссальное кристаллическое образование, перевернутый грот со сталактитами”. Описание города, сделанное старым воякой, ограничивается одной фразой, исполненной внутренней правды: “Кажется, что ты перенесся в один из тех городов, которые могут быть созданы только воображением и никогда не встречаются в реальности”.

Я надеюсь, что многие из нас, и в частности лорд Дансени и г-н С. Сайм, видели эти города - плод воображения. Чем больше мы путешествовали по свету, тем сильнее становилась наша неудовлетворенность. Дели, Агра, Бенарес, Рим, Лондон, Каир, Неаполь, Анурадхапура, Венеция, Стокгольм — впечатления ото всех этих городов так или иначе отошли на второй план по сравнению с тем восхищением, которое я испытал, когда впервые увидел великую восточную стену Кремля, увенчанную куполами соборов, с её навесными бойницами из красного кирпича и татарскими башнями, достигающими высшей точки в знаменитых Спасских воротах, граничащих с собором Василия Блаженного ... и я воскликнул: “Вот оно, воплощение мечты, навеянной гашишем!”

Ни Квинси, ни Людлоф, ни Бодлер не смогли создать ничего столь же потрясающе - фантастического, как спокойная реальность Москвы. Она не рассчитана заранее, она не подчиняется “законам искусства”. Она капризно-деспотична, как Бог, и столь же неоспорима. Она не была рождена человеческим сознанием: это творение разума, изначально свободного от догмата точных наук. Это игра воображения, воплощенная в металле и камне. Это бред, в который верил Тертуллиан. Это стихия красоты, безумная мечта поэта о небесах. Это насмешка над человеческим разумом, не ограниченная ни художественной школой, ни периодом. Она не может быть скопирована или воспроизведена, поскольку воображение даже самых великих художников и архитекторов имеет свои пределы, а их мысль - свою рутинно-привычную колею. Это неожиданное, которое всегда получает свое воплощение, и оно воплотилось: Кремль - это случайность. Сама Москва - случайность.

Не было ни малейших географических предпосылок для появления этого города, равно как не было ни малейшего преимущества в его расположении. Судите сами: небольшая река, чуть ли не вдвое меньшая, чем Гарлем или Темза в районе Лондонского моста, и холм, по размерам сравнимый с Морнингсайд или Людгейт-ским холмом. Поднимитесь на колокольню Ивана Великого в ясный день, и со всех сторон вплоть до горизонта взгляду откроются лишь безбрежные равнины, если не считать небольшой возвышенности, с которой Наполеон впервые увидел Москву. Нет ни Везувия, ни залива с голубой водой, ни гордо вздымающегося Позилиппо, ни семи холмов - нет ничего: ни высокой горы, ни большой реки, - в общем, никакой защиты - вокруг только небо. И всё-таки именно здесь появилось непостижимо-прекрасное творение высшего магического разума, внезапная кристаллизация одного из тех “варварских заклинаний”, о которых писал Заратустра, расцвет порока Титана, приговор Бога, превратившего жену Лота в соляной столп в завершение свального греха племени великанов. Ибо, подобная жезлу Вакха, увитому плющом и виноградной лозой, любая из основных форм Кремля — это фантазия на тему, перед которой само солнце — лишь жалкое подобие. Образ того, кто господствует над жизнью, того, кто дарует жизнь, щедрого, единственного, вызывающего экстаз, исполняющего обещание, видящего невидимое, божественного наместника и судьи, движущей силы мужественности, того, кто подчиняет судьбу, - вот что получило воплощение в этой чудесной пустыне.

Собор Василия Блаженного (почему бы не сказать церковь Василиска?) - это разрешение платоновской антиномии Единого и Всеобщего. Нет двух одинаковых куполов - цвету, ни по форме, ни по взаимному расположению. Каждый подтверждает идею единства в многообразии, а многообразия - в единстве; каждый - математическое подтверждение тождества формы и содержания. В нём - воплощение тайны розенкрейцеров; в нём - решение проблемы алхимиков; в нем - квадрат, вписанный в круг: в нём - удвоенный куб; в нём - вечное движение в неподвижном камне; в нём устойчивая изменчивость и изменчивая устойчивость; в нём - краеугольный камень - Христос, заложенный Гермесом, и печать Хирама-Абифа, венчающая храм.

В ночь июльского полнолуния я не могу оторваться от лицезрения вечного и предельного в своей яркости Северного Сияния, ледяной мечты, возникшей предо мной, и вдруг звук раскалывает тишину: непередаваемая, ни с чем не сравнимая красота звона московских колоколов! В настоящий момент в мире нет таких колоколов, которые могли бы сравниться с московскими. Они действительно поют. Это не жалкое подобие мотива и не пошлая в своей беспомощности имитация, а настоящая живая музыка со своей мелодией, столь же прекрасной, как сам город. В гармонии с чудом архитектуры они воспроизводят его и доводят до совершенства; меньшие колокола отвечают самому большому, подобно нимфам, ласкающим Вакха.Изумительные, непередаваемые ощущения, доводящие до исступления: единое становится частью (той особой частью, которая и есть целое) хорового колосса. Нет больше пределов: время, пространство, условности эго вместе с самим эго исчезают в бездне вечности, в том неделимом и вневременном моменте, называемом Вселенной.

Внутри церквей - бесконечно расточительная роскошь золота. Все они, за исключением Храма Спасителя, - безнравственного в своей европеизированности, настолько непропорциональны в соотношении высоты и ширины, что в какой-то момент ощущаешь себя в камере пыток некоего садистского божка. Выше и выше, исчезая из поля зрения, простираются ужасающие фрески — драконы и змеи, пожирающие святых; боги, с бородами, как у попов; бесы, вооруженные стрелами и копьями, как степные кочевники, которых так сильно боялись когда-то предки москвичей. Взгляд теряется в этих тёмных раках, так и не достигнув шпиля божественного инструмента, который начинается от изгиба, впрочем, очень небольшого, крыши. По обычаю тех времен из-за суровых зим окна в церквях было принято делать очень маленькими.

К сожалению, Иван Грозный ничего не знал о “центральном отоплении”. В результате создается неприятно-отталкивающее впечатление: пустота разбивает и “съедает” форму, делая здание похожим на магическую пасть бездны с золотыми клыками, бездны, засасывающей и истребляющей душу.

http://wg-lj.livejournal.com/401846.html