ДЕРЕВЕНСКИЕ ХРОНИКИ-1. НАЧАЛО

Никогда не было, и вот опять... Ложилась спать с твердым намерением реализовать с утра целый список дачно-огородных дел, а закончились все намерения тем, что до двух часов дня работала над очередным текстом, лежа под одеялом, и ностальгически вспоминала времена, когда на нашем славном хуторе не было не то, что интернета, но и телефоны переставали работать в километре от жилья. С другой стороны (стоит, наверное, сказать, что вышеупомянутый материал назывался «интервью с Рафаэлем Арутюняном» и появится на сайте сегодня), интернет в деревне создает мне не слишком много хлопот. Особенно учитывая, что новости о коронавирусе и все комментарии на эту тему я не читаю в принципе, поскольку неинтересно и вообще пустая трата времени. И телевизор, страшно сказать, за последние два месяца, ни дома, ни на даче мы не включили ни разу. В результате образовалась куча времени на то, чтобы начать и завершить все домашние дела, не жертвуя при этом работой, посадить кучу всего в саду, и как-то так получилось, что все эти посадки в моем сознании ассоциируются с мамой: первые два декоративных куста, три яблони и вишневое деревце (помимо саморастущих на участке деревьев и кустарников) я посадила по ее просьбе два года назад в виде подарка на день рождения, сейчас же, когда мамы не стало, я продолжаю создавать сад в память о ней, сажая исключительно многолетние цветущие растения: пять видов жасмина, четыре — гортензии, меняющие свой цвет от снежно-белого, до густо-багряного, полыхающий по осени алым цветом бересклет, любимые мамой антоновку и белый налив, плетистые розы, в общем, все, до чего доходят руки, а доходят они до многого. Чтобы было понятно, о каких масштабах идет речь, скажу, что мы вчера скосили изрядно подросшую траву на всем участке, а потом муж посмотрел на шагомер: 17500 шагов за почти пять часов кошения. Само место под названием Головино, куда мы впервые приехали 37 лет назад, абсолютно уникально и по сей день: населенных пунктов подобного типа и подобной обособленности нет во всем районе радиусом километров в 50. Даже странно, как мой папа, крайне отстраненный от каких бы то ни было сельскохозяйственных подвигов человек, углядел эту деревеньку с дороги, когда по приглашению друзей поехал вместе с мамой на выходные в достаточно далекое от Москвы охотохозяйство. Дом в деревне по тем временам был у многих навязчивой идеей. Пределом мечтаний. Получить в собственность или купить можно было лишь садовый участок в виде шести соток на болоте, где в соседях у тебя с большой вероятностью окажутся всё те же опостылевшие на работе сослуживцы, а дом в деревне означал минимум 30 соток личного пространства и столько же распаханной позади участка территории «под картошку». Сама я в том процесе купли-продажи никакого участия не принимала - лежала в роддоме. Туда же, аккурат к рождению старшей дочки мне передали записку: «Мы купили дом!!!» Деревня (в этом году ее официально переименовали в хутор) располагалась на холме и насчитывала от силы десяток дворов. Собственно, немногим больше она насчитывает и сейчас. До ближайших поселений минимум час-полтора ходьбы, до уже упомянутого охотохозяйства — столько же. Грибов и ягод в окрестностях росло немерено, поскольку от того места, где заканчивалась грунтовка (только лет 15 спустя та дорога стала асфальтовой) нужно было ехать 2,5 км по бездорожью, которое дважды в год — по весне и по осени — становилось полностью непроезжим для легковушек. Хозяином проданного нам дома был местный алкоголик Сашка Кругликов, трудившийся в совхозе трактористом-электриком. Когда заканчивались запасы самодельного спиртного, Кругликов, покачиваясь, шел к деревенской будке-трансформатору и вырубал во всей деревне свет. Еще через некоторое время к его дому начинал стекаться народ: «Василич, помоги, как без света-то?..» Просьбы, разумеется, подкреплялись разнокалиберными бутылями с мутноватой жидкостью. Жизнь налаживалась... Продав родительский дом, Кругликов перебрался жить к жене, дом которой стоял напротив. Жена была давнобывшей, но сильно и неизлечимо болела, находилась фактически при смерти, поэтому возразить не могла. Она и умерла вскоре, и даже это событие Кругликов сумел превратить в грандиозный фарс. Как-то утром постучал в дверь: — Мария, дай денег. Тонька умерла! Денег мама, разумеется, дала, в связи с чем некоторое время спустя в доме Кругликова образовалась толпа ближних и дальних родственников, приехавших на поминки. В разгар застолья кто-то из прилично пьяненьких гостей подошел проститься с покойницей, лежащей в той же комнате в гробу, и вдруг сказал: «Василич, так она ж живая у тебя — моргает лежит...» Учитывая не слишком адекватное физическое состояние присутствующих, было решено застолье продолжить, но жену из гроба не вынимать. Там она благополучно и скончалась, спустя пару суток, после чего Кругликов снова забарабанил в дверь своего бывшего дома: — Мария, дай денег. Тонька умерла, хоронить буду... После того, как Тоньку схоронили, Кругликов еще несколько лет взбадривал деревенских выходками разной степени тяжести. Ночами воровал из нашего сарая кур, которых мы с мамой наловчились выводить из яиц в купленном за 120 рублей инкубаторе. Яйца маму надоумила брать приятельница, которая работала на ВДНХ в павильоне «Птицеводство». Там постоянно проводились выставки необычных пород, в процессе этих выставок куры продолжали нестись, вот и родилась идея попробовать вывести цыплят, тем более, что инкубатор как специально попался на глаза в магазине, куда мы с мамой зашли то ли за лампочками, то ли за туалетной бумагой. Из 30 яиц вывелось 27 цыплят, которые за лето превратились в офигенно красивых кур и петухов, и почти всех их пожрал Кругликов. Кажется, я была первой, кто научился трансформировать неискоренимую кругликовскую привычку к пьянству в профит. Если мама просто выдавала ему из личных запасов бутылку саморучно приготовленного, лучшего на деревне самогона, то я бездушно вручала трехлитровый молочный бидон: «Принесешь ягод - получишь». И отдавала бутылку лишь в обмен на полный бидон лесной земляники, малины или клюквы. Или на корзину отборных грибов — в зависимости от того, что именно на момент сделки вызревало в окружающих лесах. Без самогона в деревне было не прожить. Стандартной единицей измерения считался «бутылёк» — трехлитровая банка. Машина дров на зиму — «бутылёк», десять мешков зерна на кормление животных и заодно на бражку — «бутылёк», вспахать поле под картошку — «бутылёк». Однажды за «бутылёк» маме предложили купить жеребенка. Он появился у колхозной кобылы, которая по бумагам числилась жеребцом. Соответственно, оформить жеребенка нен представлялось никакой возможности — его можно было только сбыть. Но на дворе стоял сентябрь, поэтому брать жеребенка в зиму мама не рискнула. За «бутылёк», собственно, в разгар сухого горбачевского закона мы приобрели уникальный самогонный аппарат, сваренный из двух сорокалитровых молочных бидонов. Один бидон предназначался для браги, в другой был вварен змеевик и наливалась холодная вода. Весь этот комплекс обычно устанавливался в кустах, подключался через удлинитель к розетке в доме, и, когда начинался процесс, самогонка текла струей в палец толщиной — только подноси банки. Иногда в деревню к маме наведывался местный участковый Николай Николаевич. Он слезал с допотопного мотоцикла, протягивал вместо приветствия модоциклетные краги, в каждую из которых мама опускала по бутылке. После чего Николай Николаевич говорил: «Ты, Мария, это... поосторожнее в ближний четверг — проверка будет...» Если бы не тот аппарат, мы никогда не сумели бы построить в деревне новый дом, когда сгорел старый, кругликовский. Но это уже другая история...

ДЕРЕВЕНСКИЕ ХРОНИКИ-3. ПОГОРЕЛЬЦЫ

«В средние века тебя обязательно сожгли бы на костре», - частенько приговаривал мой папа, наблюдая летом в деревне за тем, как я без передышки ползаю между кустов, выискивая какие-то травки, затем раскладываю или развешиваю их на террасе и смешиваю, уже высушенные, в каких-то лишь мне понятных пропорциях либо просто пересыпаю по отдельности в жестяные банки. Пожар в старом кругликовском доме случился благодаря техническому гению папы. Он, правда, всегда утверждал, что из-за цесарок. Так, согласитесь, романтичнее. Но цесарки там все-таки были вторичны. В те времена – в середине 80-х - в нашей семье имел место период достаточно серьезного безденежья. Старшая дочка и сын на тот момент были совсем маленькими, я, естественно, не работала, мама тоже, папа - до этого главный тренер сборной СССР по плаванию, а после - директор научно-исследовательского института, ушел на полставки преподавателем, плюс имелся младший брат - курсант военного института с женой-студенткой. Именно по этой причине у нас в деревне росло и бегало все, что только может расти и бегать, включая козу Венерку, из которой я достаточно быстро наловчилась добывать молоко. В связи с чем были куплены цесарки, а просто не помню. Но они были куплены за какие-то копейки в количестве 30-ти штук. Предварительно папа прочитал в каком-то специализированном сельскохозяйственном журнале, что птенцов, пока они совсем маленькие, следует обогревать специальной мощной лампой. И тут же такую лампу закупил, собственноручно ввинтив ее в пластмассовый патрон прилегавшего вплотную к дому сарая. Назывались такие строения - двор. Они, как и дома, строились в виде сруба, зачастую имели общую с домом крышу, но не имели пола - он был насыпным. Двор предназначался для того, чтобы зимой держать там скотину. Заполыхало ночью, когда патрон от мощной лампы расплавился и закоротил проводку. На дворе стоял ноябрь 1987-го, в Мурманске я ждала появления на свет третьего ребенка, в связи с чем старшая дочка оставалась в Москве. А точнее — с бабушкой и дедушкой в деревне. На снег мама выскочила через окно в одних трусах, завернув мою Аленку в свою каракулевую шубу. Отец, тоже в трусах, вылез следом, оценил масштаб происходящего и полез обратно, вспомнив, что в кармане брюк возле печки лежит только что полученная профессорская зарплата. К утру на месте дома торчала лишь одна печная труба. Когда переночевавшие у соседей родители подошли к пожарищу, труба вместе с печью развалилась на обломки у них на глазах. По словам мамы, эта картина стала одним из самых ужасных воспоминаний ее жизни. Впрочем, сама я узнала о пожаре только весной - мама категорически запретила отцу сообщать мне о случившемся — не хотела волновать. Тем более что той же зимой она успела договориться о покупке нового сруба, который по дешевке помогли приобрести знакомые из охотохозяйства. Так что весной уже вовсю строился новый дом. Еще один родительский знакомый из соседней деревни, - совхозный механизатор, плотник и вообще мастер на все руки дядя Женя, чья дочка училась у отца в институте, и жила у нас в московской квартире, привел деревенских мужиков — этот сруб устанавливать. Тогда я впервые увидела, как всем миром дом возводится под крышу за один день. Остальное делалось за самогон. Второй наш пожар случился уже при новом доме. Внезапно разбогатевший на бизнесе брат взял за привычку приезжать с компанией на дачу по выходным, где первым делом садился за стол, а потом ложился вздремнуть, отправляя охранников топить баню. Построенная им на шальных деньгах баня долгое время была предметом моей тайной зависти: с широкой и очень покатой крышей, просторным предбанником. настолько просторным, что братец в какой-то момент велел перенести туда из дома запас газовых баллонов. Они и рванули - при очередной топке. Трясущийся от ужаса охранник долго не решался разбудить Михаила, но все-таки пришел. — Михал Сергеевич, там это... Готова баня. — Прекрасно, сейчас иду. — Михал Сергеевич, да некуда идти-то. Баня того... Совсем готова. Всё. П-ц, в смысле, бане пришел... Премию Дарвина за тот пожар вручать не берусь - она припасена у меня для другого случая. При очередном визите в деревню братец собрался залить свой джип бензином, прежде чем отправиться на рыбалку. Бензин по тем временам был в дефиците, поэтому хранился у уважающих себя селян в 200-литровых металлических бочках в сараях, и братец исключением не был. Большие деньги по тем временам не предполагали трезвость бытия, поэтому в сарай, полный бензиновых испарений, Мишка зашел расслабленной походкой хозяина жизни, сжимая в зубах тлеющую сигарету. Взрывной волной его отбросило тогда из сарая метров на тридцать. И еще несколько недель у братца отрастали брови и ресницы. На самом деле - повезло... Немногим позже сгорели Митя и Кругликов, потом пришел черёд Володьки-строителя. Его притащил в Головино кто-то из наших друзей. К тому времени в деревне обосновались известный спортивный врач Сергей Архипов и врач гимнастической, а ныне гандбольной сборной Слава Борисов, семейная пара «киношников: Герман Николаевич Крылов много лет проработал администратором у Шукшина, потом ушел на пенсию. Та самая мамина знакомая с ВДНХ (мир тесен) оказалась дальней родственницей жены Крылова и тоже захотела построить в деревне домик. В Головино непостижимым образом влюблялись все, кто приезжал в деревню хоть однажды. Володя-строитель не стал исключением. Его дом стал в деревне самым большим. На материалах Володя не экономил, поскольку возглавлял строительный трест. Дом был из бруса, общим размером 12х12, в два этажа, с причудливо выгнутой крышей. Новоселье Володя решил приурочить к собственному юбилею - назначил на самый конец июня. А неделей раньше в деревню с компанией одноклассников приехал его пасынок - отметить окончание школы и начало взрослой, независимой жизни. Гуляли до утра, кто-то, завалившись спать, перевернул на пол пепельницу. Утром дома уже не было — он как-то фантастически быстро сгорел до основания. Удивительно, но обошлось без жертв. А потом сгорели соседи слева - внук деревенской бабушки, которая когда-то принесла моей маме ключи от собственной избы и сказала: — Бери, Мария. Пусть Ленка твоя с детьми у меня поживет, а не в вагончике, пока вы строитесь. Все-таки стены теплые, и печка есть... У нее я и жила все лето. Сейчас к стыду своему не вспомню, как звали. Внук Андрей, которому перестроенный бабушкин дом достался после скоропостижной смерти матери, выстроил на участке роскошную баню. Не учел одной особенности: когда дровяная баня топится без воды, или с не до конца залитым баком, проходящая через бак от печки труба довольно быстро истончается и прогорает. В тот приезд Андрей дополнительно решил прочистить трубу и, видимо, проткнул прутом одну из стенок. Они с женой попарились, легли спать в доме... Мы с мужем тоже были в деревне, В тот вечер смотрели, лежа в кровати, какой-то захватывающий боевик и в какой-то момент вдруг поняли, что кроваво-красные всполохи, которые мечутся по окнам, идут вовсе не с экрана. Опыт пожаросозерцаний, накопленный к тому времени, говорил о том, что ни на каких пожарников, увы, полагаться не стоит — приедут из Можайска через пару-тройку часов с одной машиной воды, подождут, пока все прогорит, зальют головешки. Одним словом — плавали, знаем... Поэтому я сделала единственное, чем реально могла помочь в этой ситуации: сняла с кухонной полки литровую бутылку водки, настоянной на тархуне и чабреце — самый крепкий из напитков, который был. И мы пошли к соседям. Андрюха сидел на крыльце дома, обхватив голову руками, и раскачивался, тоненько завывая: «Инструменты... Там же все инструменты...» Первые полстакана мы влили в него почти насильно. Вторые он выпил сам, после чего раскачиваться перестал, и это была победа. Во всяком случае я увидела, как облегченно выдохнула его жена Ленка. Утром они уехали в Москву. Когда машина скрылась из виду, я, подчиняясь какому-то неосознанному внутреннему порыву достала телефон и перебросила на Ленкин номер деньги. Спустя пару часов раздался звонок. Ленка плакала: — Ты что, с ума сошла? Это очень много... — ... Знаешь, я ведь никогда не рассказывала Андрею, как его бабушка после того, как сгорел наш дом, пустила нас к себе жить, уступив собственную кровать, и все лето кормила детей ягодами с огорода. Считай, что я просто возвращаю долги...

ДЕРЕВЕНСКИЕ ХРОНИКИ-4. СЛАБОУМИЕ И ОТВАГА

Папа, как я уже писала, был великим теоретиком и прирожденым оратором. Когда он читал лекции по теории тренировок в институте физкультуры, студенты соседних курсов сбегали с занятий, чтобы на этих лекциях присутствовать. Когда дома отец периодически начинал читать мне нотации за какие-то очередные прегрешения, я каждый раз, потупив взор, думала: «Лучше бы врезал, ей-богу...». За всю мою детско-подростковую жизнь папа не тронул ни меня, ни брата пальцем, но мастером по выносу мозга он был знатным. Теоретически он знал всё, но не умел ничего реализовать. Иронично говорил о себе, что при попытке забить гвоздь тремя ударами молотка дважды попадает не по гвоздю, а по пальцу. И видит бог, это была чистая правда. Папе принадлежала идея сколотить на балконе ящик с двойными стенками, провести туда провод для лампочки, чтобы хранить в ящике картошку. О таком варианте зимнего хранения он прочитал в журнале «Наука и жизнь» и действительно раздобыл где-то подобный ящик со стенками, утепленными пенопластом. Картошка благополучно простояла на балконе всю зиму, но в одну из февральских ночей лампочка перегорела. И вы не представляете, какое это феерическое удовольствие ведрами выносить на помойку мерзлые клубни! Если вдуматься, я умею все мастерить исключительно благодаря папе. Он постоянно заставлял меня читать все журналы, которые выписывал, так что теорию строительство фортификационных сооружений я знала ничуть не хуже, чем он сам. И даже умела разбираться с проводкой, в то время как папа знал об электричестве лишь то, что если в человека ударила молния, нужно как можно быстрее закопать его в землю. В общем и целом папа был блистательной иллюстрацией известной шутки о том, что мужчина должен заниматься в семье глобальными вещами. Думать о судьбах мира, о том, как повернуть реки вспять и о полетах на Луну. В то время как женщинам предписывалось решать задачи мелкие и бытовые: как построить дом, пробурить скважину, заготовить дров на зиму и растянуть 10 рублей на неделю. Было бы, наверное, странно, если бы, став владельцем загородной фазенды, папа не пошел стандартным профессорским путем: он стал приглашать в деревню своих аспирантов, благо места в доме было навалом, и постоянно имелся фронт работ: вскопать и посадить картошку, собрать с нее колорадских жуков, когда появятся и пойдут в рост всходы, поставить столбы для забора или выкопать колодец. Колодец, впрочем, был явлением иного порядка - высокоинтеллектуального. Проэтому для решения этой задачи в деревню был приглашен лучший из отцовских аспирантов, а ныне - владелец собственного ресторана на Таганке Андрей и бывший врач отцовской сборной команды Паша, про которого в команде говорили, что ему следует установить при жизни памятник за спасение бесчисленного количества человеческих жизней: будучи по образованию хирургом, раздолбай Паша благоразумно не стал работать по прямой специальности, а ушел в спортивные врачи. Предварительно папа провел на пленэре теоретическое занятие для новобранцев. Объяснил, что если из обрезков досок сколотить опалубку, установить ее в яму, где предполагается иметь будущий колодец, залить опалубку цементом и, после того, как смесь застынет, начинать подкапывать конструкцию со всех сторон, она начнет опускаться все глубже и глубже и рано или поздно непременно доползет до водоносного слоя. Колодезному подвигу предшествовал целый вечер достаточно качественных возлияний, поэтому утром все мужчины мучались жесточайшим похмельем. И несмотря на это, подбадривая себя словами: «Мы не ищем легких путей» бойцы взялись за лопаты. В обязанности женщинам (то есть мне и маме) вменялось подносить в ведрах холодную воду - несчастным труженикам постоянно хотелось пить. Первый этап прошел достаточно успешно. Андрей с Пашей в четыре руки выкопали котлован глубиной в человеческий рост и размером 2х2, установили опалубку, замешали бетон и залили его в форму. Спустя несколько часов, когда цемент подзастыл, началась вторая серия. По мере того, как едва живые работнички подкапывались под опалубку, на лице отца все явственнее прорисовывалась цитата из его любимой книги «12 стульев»: «Паша Эмильевич, обладавший сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить, может быть даже ногами...». Растопырившаяся досками в разные стороны опалубка не то, что не собиралась опускаться, она ни разу даже не позволила себе дрогнуть. Назревающий конфликт нейтрализовал всё тот же Паша. Выбравшись из ямы на очередной перекур, он долго и вдумчиво изучал объект коллективного творчества, и внезапно зашелся в неудержимом истерическом хохоте, то и дело утирая грязным рукавом брызнувшие слезы. Отсмеявшись, все трое отправились в баню, куда мы с мамой предусмотрительно натаскали воды из деревенского колодца. С тех пор еще много лет каждый вновь приезжающий гость неизменно останавливался у торчащей из земли диковинной конструкции, и восхищенным шёпотом спрашивал: «Что это???» — Памятник моей глупости, - смиренно отвечал отец. Яблоко от яблони, как известно, падает недалеко, поэтому нет ничего удивительного в том, что второй такой памятник появился вскоре неподалеку — на месте спаленной охранниками брата бани. Продолжающий богатеть братец завез в Головино кирпичи, бетон, арматуру, строительную бригаду и заявил, что, если деревянные дома имеют обыкновение гореть, значит, баня должна быть каменной. После того, как фундамент будущей бани был заложен, к брату пришла делегация во главе с прорабом: — Сергеич, на таком фундаменте не баню строить, а дом этажа в три — четыре... Меня до сих пор иногда посещает мысль, что братец при том разговоре был сильно нетрезв. Ничем другим объяснить появление в торце картофельного поля вертикально торчащего вверх двухэтажного кирпичного дома с каминным залом, бильярдной, сауной и купелью трехметрового диаметра и аналогичной глубины, я не могу. Пользоваться той баней было бессмысленно: слишком высокий потолок не позволял качественно протопить пространство размером с небольшой аэродром: воздух в парилке выше 60-ти градусов просто не нагревался, даже если топили ее трое суток. Мощности скважины не хватало, чтобы наполнить купель водой: за сутки она наливалась в лучшем случае на треть. Бильярдная с роскошным, выписанным из какой-то заграницы столом оказалась слишком узка: ни с одной стороны стола нельзя было встать так, чтобы кий не упирался в стену. В довершение мастеровые зачем-то вписали в одну из торцевых стен балконный стеклопакет вместо окна. О том, как прилепить к кирпичной стене балкон, чтобы он не рухнул вниз, никто из них не имел ни малейшего понятия. Ещё там постоянно выбивало пробки. Закончилось все тем, что брат в один из приездов повесил на дверь бани навесной замок, задумчиво окинул взглядом балконную дверь второго этажа, и произнес уже ставшую сакраментальной фразу: «М-да... Памятник моей глупости...»

ДЕРЕВЕНСКИЕ ХРОНИКИ. СОСЕДИ

Напротив нас и чуть-чуть налево, но чуть-чуть не доходя до бабы Зины, которая в свои 90 лет держала одну из двух деревенских коров, жила учительница Анна Ивановна. Впрочем, учительницей она была в какой-то совсем прошлой, довоенной жизни, когда в Головино стояли 156 дворов и имелась своя школа. Во время войны к Анне Ивановне захаживал немецкий офицер (в самом начале войны немцы разбили лагерь в нескольких сотнях метров в лесочке), и он же как-то предупредил симпатичную ему девушку, что ночью ей лучше бы уйти из дома - перед отступлением в часть поступил приказ деревню сжечь. Поверили учительнице тогда не все: с людьми, привечавшими оккупантов, общаться в те времена было не принято. Как бы то ни было, в ту ночь в Головино не уцелело и десятка домов. Сама Анна Ивановна впоследствии получила похоронки на четверых своих сыновей, и в память о них посадила перед домом четыре тоненькие березки. Дома давно уже нет, хозяева участка сменились два или три раза, а березы Анны Ивановны продолжают стоять, лаская ветвями небо. В один из дней Анна Ивановна появилась на крыльце нашего, уже заново отстроенного дома. — Алён, мужики правду говорят, что ты скамейку сделать умеешь? К тому времени у меня было уже трое детей, и самым ненавистным занятием было ходить в лес по ягоды. Семья переживала не самые радужные в финансовом плане времена, и о том, чтобы покупать ту же землянику на рынке, не могло быть и речи. Поэтому как только появились деньги, а с ними — возможность не заниматься собирательством, ползая по лесу в тучах комаров и слепней, я купила себе на день рождения электрический рубанок, дрель и электропилу, и пустилась во все тяжкие. Научиться мастерить было несложно. В одном из заброшенных нежилых деревенских домов я обнаружила прекрасную, хоть и порядком гнилую, резную скамейку и стол, разобрала их, чтобы понять, под каким углом и куда именно должны быть вбиты гвозди, и принялась тачать мебель первой необходимости из досок, оставшихся от строительства дома. Инспектировать первую скамейку пришел как всегда пьяный Кругликов. Сел, покачался взад-вперед, в стороны, и пошел звать соседа напротив - крепкого кряжистого деда, к которому в нашей семье почему-то прилепилось имя Таракан. Вдвоем эти два перца долго пытались отыскать в скамейке хоть какой-то изъян, потом затребовали у мамы три стакана - со мной выпить. Анне Ивановне нужна была совсем небольшая скамеечка - помыть в доме потолки перед Пасхой. Налив соседке чаю, я достала обрезки досок, рубанок и молоток. Минут через 40 скамейка была готова. Я торжественно вручила ее заказчице, а та вдруг полезла под ватник (его, как и валенки, она не снимала ни зимой, ни летом, с тех пор, как в войну обморозила ноги и потеряла пальцы) и хлопнула на стол заткнутую газетной пробкой бутыль. — Анна Ивановна, вы с ума сошли? Уберите сейчас же! — Не могу. А вдруг тебя еще о чем попросить придется? Негоже так. Ежели мастер чего сделал, ему бутылку обязательно проставить надо, так что бери, дочка, не обижайся... Потом мы не раз чаевничали у Анны Ивановны в доме с земляным полом, обширной русской печкой и низким, вечно закопченным потолком. Она ставила на стол удивительное варенье из крыжовника и лесной земляники и начинала рассказывать мне о соседских семьях, о войне, после которой в ближних лесах остались глубокие окопы, о Барской горе и удивительном саде, в котором одной сирени насчитывалось до сотни сортов и до сих пор сохранились каменистые аллеи, заросшие крупными лиловыми колокольчиками, барбарисом и жасмином. Кругликова Анна Ивановна не любила. Он по-молодости, будучи уже женатым, крутил любовь с деревенской почтальоншей Галкой и однажды под каким-то предлогом выманил Анну Ивановну из ее дома, а сам, проскочив вместе с Галкой в сени, заперся на щеколду. Больше всего хозяйку дома возмутил тот факт, что для утех незваные гости выбрали не комнату и не сеновал, а массивную двадцатииведерную кадушку с солеными огурцами, на которую Кругликов недолго думая завалил даму сердца. Порыва страсти та кадушка не выдержала, развалилась на части, свое обещание компенсировать ущерб, гад-Кругликов не выполнил, и Анна Ивановна решила, что совершенно не обязана хранить по этому поводу молчание — выждала пару дней и пошла с громогласными упреками по деревне. Галку расплата настигла тут же: ее муж тракторист Митя, прознав о случившемся, сначала как следует навесил жене с обеих рук, а к вечеру, после того, как выпил, и обида накатила с новой силой, схватился за ружье. Качественно пристрелить жену у него не вышло — то ли рука дрогнула, то ли в доме темно было, но удалось зацепить — по касательной. В связи с чем в тюрьму он загремел на несколько лет. Потом Митя вышел, и почти сразу снова сел. Из-за самогона. Точнее, из-за того, что бражку он привык ставить на зерне, а зерно в закромах закончилось. И Митя, как следует накатив, поехал за зерном в единственное доступное место, которое знал — в совхозное семенное зернохранилище. Пьяный человек, как известно, идет к цели кратчайшим путем, поэтому в хранилище Митя въехал на тракторе. Через кирпичную стену. Оставив в этой стене дыру по форме трактора. Дальнейшее было до омерзения банальным и скучным. Один из мешков оказался дырявым, и милиционеры пришли к Мите утром по следу, который оставили на снегу струйки зерна. Когда он вышел из тюрьмы в очередной раз, был озлоблен на весь мир. Работу в совхозе Митя потерял. Продолжал периодически поколачивать Галку и гнать дома самогон «открытым» способом - устанавливая перевернутую тарелку над широкой, стоящей на огне миской с брагой. На этом Митя в очередной раз и погорел, причем, в буквальном смысле - заснул в ходе процесса, и дом заполыхал. Тушили его, (и, как обычно — безрезультатно) всей деревней, набирая воду в деревенском колодце. Не двинулся со своего крыльца лишь Кругликов, сотрясая ночной воздух гомерическим хохотом и изрыгая пьяные проклятия в адрес ненавистного соседа. А несколькими часами спустя, когда дом догорел до угольков и все деревенские разбрелись по собственным домам, заполыхал и он. Злые языки утверждали, что Митя, прежде чем уйти спать в уцелевшую от огня баню, выбрал самую большую головешку и запустил ее на соседскую крышу. А может быть, просто отскочил случайный уголек: крыши всех старых деревенских домов были крыты дранкой, сухой щепой, которая от любой искорки могла заполыхать, как порох. Через несколько месяцев Митя умер. Кругликов какое-то время жил в сарае, на зиму перебрался к кому-то из родственников в районный поселок. Там умер и он, оставив громадный кусок закрепленный за ним земли в наследство сыну. Именно на этой земле вот уже более тридцати лет стоит сейчас в окружении сосен мой дом — тот, что строили мы с мамой, остался брату, как и старая баня, которая впоследствии тоже сгорела. Я до сих пор иной раз думаю, что деревня получила свое название по недоразумению — куда логичнее было бы назвать ее Погорелово. Если верить давно уже почившим старожилам-очевидцам, пожары здесь регулярно полыхали с тех самых пор, как деревню сожгли немцы. Сама я, разумеется, этого не помню. А вот новейшая история деревенских пожаров, общим числом семь, началась в деревне не с Кругликова и даже не с его заклятого друга Мити, а с профессора педагогики Сергея Михайловича Вайцеховского, знающего о деревенском быте и сельском хозяйстве абсолютно всё. Но, как впоследствии выяснилось, не совсем точно...

ДЕРЕВЕНСКИЕ ХРОНИКИ-5. БАРСКАЯ ГОРА

В 2019-м из жизни ушла последняя из деревенских - Галка. Ее дом стоял последним в левом краю деревни, а в правом крыле последним был дом бабы Зины. В середине 80-х ей было уже за 90, и, несмотря на возраст, огород бабы Зины до самой ее смерти был эталонным: грядки, как по линеечке, ни сорняка, ни лишней травинки. Под каждой яблоневой ветвью - подпорка. Стерильная чистота в доме и корова в хлеву. Её молоко не кисло несколько дней, в то время как молоко второй коровы, которую держала сноха бабы Зины сильно поддающая Нинка, скисало к вечеру: банки и бидоны Нинка не мыла принципиально, считая это излишней придурью приходящих за молоком дачников.
Про бабу Зину я упоминала в 1999-м, делая интервью с Иваном Абаджиевым:
— ...Я знала одну бабушку, которая всю жизнь - до 105 лет прожила в маленькой деревне, держала хозяйство, корову. Но потом решила, что вставать рано утром, доить, косить траву и заготавливать на зиму сено слишком тяжело в ее возрасте. Отдала корову соседке. И умерла через несколько месяцев...
Абаджиев мне тогда ответил:
— Когда человек перестает напряженно работать - чем бы он не занимался - организм мгновенно теряет защитные силы. Человек начинает болеть. Но... Я подумаю. Может быть, подержу свою корову еще немного…
Он и жил, пока держал свою «корову» - болгарскую (пусть и женскую) тяжелую атлетику. Умер в 2017-м где-то в Германии. А я до сих пор вспоминаю наши с ним беседы. Как и беседы с бабой Зиной.
Обратиться к ней с расспросами про Барскую гору меня надоумила Анна Ивановна. Родилась баба Зина в самом конце позапрошлого века и до революции работала одной из «кухонных девчонок» в барском доме. Усадьба располагалась на горе, и, спасибо за исторический экскурс Тарделли, цитирую:

«...На карте 1770 года Головино фигурирует,как сельцо. Сельцом называли поселение,где был барский дом.
В 1769 году сельцо принадлежало Аграфене Михайловне Долгоруковой. Она родилась приблизительно в 1716 году у Михаила Владимировича и Евдокии Юрьевны Долгоруковых. У Аграфены было семь братьев и сестер. Умерла она в 1775, в возрасте 59 лет...»

Не знаю уж, чьим потомком был барин, которого помнила баба Зина, но по ее рассказам, человеком он был необыкновенным. Во-первых, просто красавцем. Не старым, к тому же. Барин имел прекрасное европейское образование, и был натурально помешан на парках и садах. Из каждой своей поездки вёз какие-то саженцы — одной сирени на Барской горе насчитывалось более сотни сортов.
Не буду утверждать насчет количества, но утопающее по весне в разноцветной сирени Головино отчасти подтверждает версию. Когда я, помню, спросила бабу Зину, можно ли отколупать побег от огромного куста ее махровой лиловой сирени, старуха сурово сказала: «Не глупи. Бери лопату и иди на Барскую гору. Дорогу покажу».
И я пошла...
От самой барской усадьбы давно не осталось ничего, кроме обломков кирпичного фундамента. Сначала я даже пожалела, что поперлась на гору с лопатой: вокруг лесной дороги стояли мощные, в человеческий рост заросли крапивы и ежевичных кустов. Там, где крапива заканчивалась, ежевика ползла по холмам, цепляясь и царапаясь. Но чем дальше я забиралась, тем причудливее становился пейзаж: из ниоткуда вдруг взялась мощеная кирпичом заросшая аллея, вдоль которой тянулись толстенные липы. По сторонам змеились извилистой лентой кусты желтой акации, которые когда-то совершенно несомненно были живой изгородью. И море высоких крупных колокольчиков. Подобный саженец я как-то хотела купить на Рижском рынке у бабки, продающей рассаду, но обожглась о цену. «Сто рублей, - сказала мне бабка, противно поджав губы и сжимая в пальцах тонкий желтоватый стебель с голыми подсохшими корнями. - Дешевле не отдам. Это старинный русский сорт».
Барская гора надолго стала для меня питомником необыкновенных по тем временам растений. Помимо сирени, я таскала оттуда жасмин, шиповник и барбарис. Колокольчики и можжевельник. Ежевику и малину. Все, что растет у меня на участке, за исключением посаженного в последние пару лет, - имеет те самые, барские корни. Саженцы приживались стремительно, их было много, и я твердо знала: даже если какой-то куст угодит под газонокосилку, он непременно вырастет заново, причем быстро.
Несколько лет спустя на Барскую гору положил глаз мой братец — взял ее в аренду. Земли в Головино имели совершенно копеечную цену и оформлялись даже не в Можайске — в местном сельсовете — посредством вписывания в амбарную книгу имени владельца за невеликую мзду наличными. Наличные, по словам председательницы, были нужны для того, чтобы платить электрикам, сантехникам и трактористам. И ее можно было понять.
Одна из фантазий брата заключалась в том, чтобы найти на горе наполеоновские сокровища. Байки про эти сокровища, утопленные в озере, колодце, или зарытые в тайном месте, существуют в той или иной вариации на всем минском направлении, а, возможно, и шире. Понятное дело, что без них не обошлось и тут.
По одним данным, сокровища при отступлении были утоплены в лесном озере: огромном, очень глубоком, к которому совершенно невозможно было подойти со стороны, кроме как по тропе, известной местным егерям: со всех сторон к воде подходил лес, продраться сквозь который не представлялось никакой возможности.
Вторая версия предписывала искать сокровища на Барской горе в колодце. Его Мишка и нашел, загнав туда на веревках всё тех же охранников (по-моему, таким образом он мстил им за сгоревшую баню).
Копали три дня. На четвертый в колодце стала появляться вода и человеческие кости. Лезть глубже не рискнул уже никто ни за какие деньги.
Грандиозная во всех смыслах идея восстановить на Барской горе усадьбу обернулась пшиком: Мишка выписал из туркменского города Мары одного из своих знакомых по военной службе — крепкого и практичного мужика (как раз тогда в республике начались гонения на русских и семья страшно нуждалась). Практичность, как я потом узнала, заключалась в том, что, свой полностью убитый «Запорожец» мужик закопал в собственном саду, вырыв яму полковым экскаватором. Машину он предварительно застраховал и даже ухитрился получить за нее деньги — как за угнанную.
На подступах к барской усадьбе Мишка поставил рубленый дом с печью, теплый сарай для скотины, купил поросят и овец, провел воду (одному богу известно, сколько все это стоило!), но закончилось всё ровно так, как заканчиваются любые благие намерения: постоялец первым делом перевез из Туркменистана всех своих родственников, в планы которых, как выяснилось, физический труд не входил в принципе. Пожив на Барской горе полгода и получив очередную зарплату на три месяца вперед, семейство исчезло в неизвестном направлении бросив скотину на произвол судьбы и захватив с собой все, что не было приколочено.
За последние двадцать лет и до прошлого года я не была на Барской горе ни разу. А прошлым летом меня потащила туда младшая дочка. Мы долго продирались сквозь крапиву и сорняки, уже не находя ни следа от прежних каменистых остовов, и внезапно наткнулись на земляничную поляну с крупными, вдвое больше обычных, ягодами с невероятным, одуряющим запахом.
Алинка обещала непременно вернуться на гору еще раз — в следующий приезд. Накопать земляничной рассады.

Исходное сообщение more_sd
teyty, помогите, пожалуйста.
Есть два высказывания:
1. Резцова про медицинскую поддержку у норгов и французов (слов допинг и запрещенной не было)
2. Фуркада про маразм у Резцовой.
Есть ли шанс выиграть в суде у Фуркада? И есть ли шанс выиграть в суде у Резцовой Если бы подавала), за оскорбление?

more_sd, в вашей вводной нет главного: где судиться будем?

если в россии: суд общей юрисдикции по месту жительства резцовой, применимые нормы права - гпк рф, гк рф... у резцовой шансов нет, поскольку в силу принципа состязательности каждой из сторон придется доказывать те обстоятельства, которые были озвучены... и тут начнется веселье, бо в распоряжении резцовой будут только сплетни из сми и тырнета, а вот у фуркада есть реальная возможность потребовать у суда назначения судебно-медицинской экспертизы с целью оценки состояния здоровья истца в экспертном учреждении (и если не зажмет денег на привлечение экспертов и сможет убедить суд в проведении такой экспертизы в швейцарии или в австрии, тетя анфиса рискует получить ярлык не оч.здорой и нуждающейся в психиатрической помощи, причем экстренной, бо в етих странах самые жесткие критерии оценки в сфере психиатрии)... ни один защитник на это не пойдет, но отказ резцовой от медицинского освидетельствования в 98% случаев означает проигрыш дела...

если во франции: гражданская коллегия суда общей юрисдикции первой инстанции, т.н. tribunal de première instance, по месту жительства фуркада, но есть варианты... поскольку фуркад - гражданин франции он может обратиться с ходатайством в суд высшей инстанции (tribunal de grande instance) о назначении судебного состава в любом суде первой инстанции любого территориально-административного образования франции и попросить назначения в наиболее консервативные по отношению к иностранцам территории: заморские территории - гвиана или мартиника, лилль, марсель, центральные округа парижа... применимое право: кодекс судебной организации, гражданский кодекс франции... у резцовой шансов нет, бо потенциальное правонарушение совершено не на территории франции и суд в первом же заседании при установлении обстоятельств дела (это обязательная фаза гражданского процесса во франции) установит место действия и на этом закроет судебное присутствие... фуркад же может заявить о наличии моральных последствий для себя, своей репутации и пр. и как гражданин франции потребовать компенсации причиненного вреда и тут случится абзац: опять-таки потому что резцова, не смотря на высказываемое субъективное мнение, не является при етом носителем законно полученной информации...

если в италии: теоретически есть шанс посудиться по месту нахождения одной из сторон в момент происходящих событий... и тогда обратиться суд общей юрисдикции автономной провинции больцано... но учитывая, что иностранец пользуется правами в италии согласно их правовому статусу, т.е. к их взаимоотношениям применяется набор правил, определяющий этот самый правовой статус иностранца (регулирует границы, в рамках которых граждане иностранных государств могут осуществлять юридические действия в италии), то в суде общей юрисдикции определят объем этих самых прав... тот статус иностранца в италии изначально определяется конституцией италии, в которой говорится, что все юридические нюансы жизнедеятельности иностранных граждан регулируются в соответствии с международными нормами и договорами... т.о. равного положения для всех иностранцев в италии нет, для гражданина каждой отдельной страны существуют свои нормы, в рамках договоров, заключенных италией и другой страной... как следствие, гражданин страны евросоюза фуркад имеет привилегированное положение по отношению к гражданке россии и на этом собсно все, бо после этого дело к рассмотрению будет передано мировому судье - почетному судье коммуны (honorary court judges), который освободит фуркада от доказывания и будет требовать от резцовой необходимых и допустимых доказательств, которых у нее априори нет и не м.б...

занавес...

резюме: прищепку на язык резцовой...

Алекс_Бир, никто не судился с зеппельтом в германии, судились с ард... германский суд признал право зеппельта скрыть источник, право ард проката готового продукта и не более того... основной объем компроментирующих сведений был слит зеппельтом за пределами прокатных площадок - в интервью, комментариях, соло в шоу и пр., фильмами он банально подтверждал достоверность того, о чем трындел на протяжении нескольких лет... парень фактически реализовал современную версию геббельсовской методички по адаптации информационных атак... и ето не мой вывод: ето вывод швейцарских адвокатов, отказавшихся от представления интересов сбр в их второй заход за правдой в 2015 году, поскольку по мнению известных и уважаемых юристов: допущен стратегический просчет в организации защиты на первом этапе 2012-2014гг, время упущено, заданный ард тон и разогретое общественное мнение настолько существенно увеличил объем доказывания, что в ходе судебного разбирательства подлежит квалификации достоверность каждого пробела в любом, даже самом незначительном, документе, как следствие: существо дела будет практически невозможно раскрыть в пресекательный срок подготовки к слушанию процесса... и ето невозможно восполнить никакими деньгами... была еще бельгийско-голландская фирма (защищала платини и успешно), там тоже профи, оценив риски, отказались... правда по иным основаниям: предлагали инициировать возбуждение в отношении зеппельта уголовное производство по обвинению в коррупции, вымогательстве и мошенничестве, но сбр испугался рисков встречных обвинений и последствий финансовых ограничений (в германии при обвинении в вымогательстве объявляется мониторинг расходов обеих сторон и мораторий использования спорных сумм), а в гражданско-правовом порядке адвокаты работать не согласились, поскольку обоснованно рассчитали, что производство по такому делу может длиться несколько лет...

ИСТОРИЯ ОДНОГО КРУИЗА-ОКОНЧАНИЕ

Часть 1

Часть 2

Часть 3

* * *

Утром в день прихода на Кайманы нашего судна, когда мы пили кофе на балконе отеля, я мысленно перебирала в памяти все наши невероятные приключения, пережитые за неполные три дня,  и  вдруг поймала себя на мысли, что уже не верю ни в какой круиз. В то, что судно придет на Гранд Кайман, что нас на него посадят, что вообще существует какое-то  судно, где у нас забронирована каюта. В смысле – была забронирована. Да и была ли? 

Когда мы вышли из номера и стали грузить вещи в такси, Александр вполголоса спросил меня: «Слушай, а ты вообще веришь, что мы сейчас приедем в порт и увидим наш кораблик?» - и я поняла, что в голове моего спутника происходит ровно то же самое, что и у меня.

Корабль стоял на рейде. Он был виден отовсюду – большой и белоснежный. Между ним и берегом челноком шмыгали крошечные оранжевые катера, у самого пирса была установлена увитая цветами рамка с вензелем: Princess Cruises. По обе стороны от нее теснились сувенирные ларьки, увешанные разноцветными майками. На некоторых из них красовалась  надпись: The same shit. Island is different. 

- Елена? Алекс? – офицер расплылся в улыбке. – Мы ждем вас уже три дня! Пожалуйста в катер. Вещи можете оставить здесь, их погрузят.

Спустя десяти минут мы выгружались у судна. Прямо у трапа, по которому мы зашли на борт, стоял капитан. Он лично вручил нам пластиковые карты пассажиров и произнес ту же самую фразу, что офицер на берегу: «Заждались мы вас, ребятки. Три дня уже ждем. Надеемся, оставшаяся часть круиза все-таки доставит вам удовольствие. Багаж? Не стоит беспокоиться, его доставят. Ваша каюта на девятой палубе. На самой корме. Найдете?»

Мы поднялись на лифте на нужный этаж, долго шли по какому-то бесконечному коридору и, наконец, уперлись в дверь своей каюты. На полу стояли две наши сумки. К дверной ручке были привязаны разноцветные воздушные шарики и большая картонная открытка: «Добро пожаловать, Елена и Алекс!»

Я вошла в каюту, села на громадную кровать, по обе стороны которой стояли причудливые композиции из живых цветов, и заплакала…

* * *

Моя Светка оказалась права. Сервис на судне оказался не просто на высоте, он был фантастичен. Минут через тридцать после заселения в дверь нашей каюты тихонько постучали.

- Я Хесус, - представился смешливый парнишка. – Ваш личный стюард. Если что-то понадобится, вот эта кнопка вызывает волшебника. Нажали – и все проблемы решены!

Хесус действительно оказался волшебником. Следующий раз мы увидели его только в последний день круиза и тог, как мне показалось, случайно – он выглянул откуда-то из подсобки. Когда он приходил, чтобы убирать каюту, для меня так и осталось загадкой. Но каюта сияла чистотой, свежим бельем и неизменно свежими цветами. На покрывале кровати дважды в день появлялись скрученные из полотенец зверушки, причем Хесус не опускался до примитивных в изготовлении лебедей или слонов – он создавал лягушат и окружал ими моего, привезенного с собой из Вашингтона лягушонка-талисмана. Иногда мы находили на кровати развалившегося махрового бегемота в солнечных очках, курящего позаимствованную у моего спутника трубку, иногда это был крокодил в маске или плавательных очках, словом, Хесус резвился, как мог. 

Где-то на третий день я даже спустилась на ресепшн – узнать, какая система чаевых принята на борту и могу ли я дополнительно отблагодарить нашего хранителя каюты. Администратор замахала руками: 

- Ни в коем случае! Не нужно портить нам персонал!

Видимо, на моем лице отразилось слишком большое недоумение. Женщина повернула ко мне экран рабочего компьютера и сказала: 

- Смотрите: с вашей каюты ежедневно снимается шесть долларов чаевых. Полтора идет стюарду, и у него, как понимаете, ваша каюта не единственная. Два – официанту, который обслуживает вас в ресторане. 2,5 – сомелье. Если хоть что-то в уровне сервиса вас не устраивает, вы вправе отменить чаевые вообще. 

- Нет-нет, что вы, - тут уже замахала руками я. – Все просто потрясающе!

…Потом я буду часто вспоминать тот первый круиз, наблюдая, как из года в год падает сервис, но при этом в геометрической прогрессии растет процент обязательных выплат персоналу. Но тогда все шесть дней, что мы провели на судне, невозможно было избавиться от ощущения, что мир вращается вокруг нас двоих.  

* * *

В предпоследний вечер после торжественного ужина (вечерние платья, смокинги, шествие поваров  с традиционным выносом запеченного в безе мороженого предварительно облитого коньяком и подожженного, живая музыка и водопад из шампанского в главном холле центральной палубы) мы валялись в каюте, слушая круизный телевизионный канал с инструкциями по высадке с судна. 

Те же самые инструкции были четко прописаны в информационном листке, подсунутом нам под дверь: собрать чемоданы и сумки, выставить их в коридор не позднее 11 часов вечера накануне прибытия, не забыть прикрепить на них цветные бирки, чтобы наутро не составляло труда  найти свой багаж в терминале, и ждать, когда пригласят на выход в соответствии с теми же самыми цветными бирками, на которых проставлено ориентировочное время высадки пассажиров той или иной палубы на берег. 

По ТВ капитан развлекал пассажиров историями.

- Вы конечно же уже позаботились о том, чтобы ничего не забыть на борту? Помню, в одном из круизов с нами путешествовали две очень пожилые леди, которые постоянно забывали у бассейна то книжки, то вязальные спицы, то очки. Обе они были крайне дисциплинированны, и, когда прочитали, что багаж накануне прибытия должен быть выставлен из кают, обошли все палубы, чтобы проверить: не осталось ли там чего-то из их вещей. Затем они тщательно упаковали все в чемоданы и выставили багаж в коридор. А когда проснулись,  с ужасом обнаружили, что кроме ночных рубашек у них в каюте не осталось ничего, в чем можно было бы выйти наружу. Даже шлепанцев. Но с вами этого конечно же не случится, не так ли?

 Процесс высадки занял от силы пятнадцать минут. Багаж уже стоял там, где полагается, еще десять минут ушло на то, чтобы  погрузить сумки в такси и уехать в аэропорт. Сказка кончилась…

ИСТОРИЯ ОДНОГО КРУИЗА-3

Продолжение

1 часть

2 часть

* * * - Хэй, ребята, я могу вам чем-то помочь? – вслед за густым баритоном из-за деревьев показался его обладатель. Мама дорогая!!! Если и существовали когда в реальности герои Джека Лондона, они были именно такими: среднего возраста, но далеко не старыми, высокими, широкоплечими, без капли жира в достаточно рельефных мышцах торса, с обветреными загорелыми лицами и ироничным прищуром в ярко-синих глазах. Белый китель, выгоревшие волосы, словом – умри все живое!

Выслушав наш сбивчивый рассказ, мужчина сказал:

- М-да... Похоже, вам крупно не повезло. «Принцесс» по каким-то причинам решила не швартоваться в порту. Возможно, из-за штормового предупреждения. Но есть и хорошая новость: у меня только что закипел чайник. Пойдемте, напою вас кофе и свяжусь по рации с капитаном. Торопиться-то вам, как понимаю, уже некуда?

Пока мы пили кофе из больших кружек в крошечой каморке, плотно заставленной всевозможной то ли навигационной, то ли метеорологической техникой, наш новый знакомый переговорил с кем-то по рации и  объяснил, что круизное судно проходило мимо Princess Case в пять утра, и, поскольку поднялся ветер, капитан, которому никто не сообщил об отставших от круиза пассажирах, принял решение идти дальше – на Кайманы.

- Судно уже в пяти часах хода отсюда, поэтому вернуться, не нарушив графика, оно не может, - сочувствующе добавил собеседник.

- Спасибо, - сдавленным голосом проговорила я в ответ, поднимаясь с табуретки. – Извините, что доставили вам столько хлопот. Надеюсь, таксист отвезет нас обратно в город?

- Э,-э-э, юная леди, так дело не пойдет! Хозяин как бы невзначай пододвинул ко мне пачку бумажных носовых платков и на мгновение отвернулся, давая возможность вытереть подступившие слезы: - Во-первых, вы не допили кофе. Во-вторых… - Он взялся за телефон.

- Алло, Джек? Дружочек, у нас проблема. У меня тут сидят два славных создания, которые по вине твоей драгоценной «Дельты» оказались в форменной заднице. Что? Да, я знаю, что ты знаешь, что все они - феерические говнюки. Но наша с тобой задача сделать все возможное для того, чтобы наши гости вернулись на свой корабль, не считая Рок Саунд самым страшным местом на планете. Да, отправляю. Встречай!

С этими словами наш неожиданный спаситель высунулся в окно и крикнул: - Сэм? Ты еще здесь, бродяга? Отвезешь ребят обратно, к Джеку. И не вздумай взять с них двойную плату! Я же знаю, сколько ты навариваешь на своей колымаге!

Джек, как объяснил нам мужчина, провожая к машине, был его старинным другом, пилотом «Дельты». Два или три десятка лет он летал на международных авиалиниях, потом был принудительно комиссован и отправлен на пенсию, за что до сих пор имеет на «Дельту» большой зуб. Провести остаток жизни он решил на Рок Саунде, где когда-то родился. Но от пенсионерской жизни быстро заскучал и вернулся в авиацию снова - главным менеджером местного аэропорта и абсолютным авторитетом для всего темнокожего населения острова: этакий «парень из соседнего двора», добившийся, по местным меркам, невероятного жизненного успеха.

70-летний седовласый Джек встретил нас в дверях аэропорта и сразу повел в «кабинет» - стеклянную каморку с телефонную будку величиной. Сообщил, что первый рейс в Нассау, на котором он собирается нас отправить, будет через четыре с половиной часа, поэтому нужно еще раз созвониться с «Дельтой», с которой он уже связывался и успел объяснить проблему, предупредить их, чтобы не закрывали офис, и ехать в город обедать.

Дежурная телефонистка из офиса «Дельты» в Нассау откликнулась на звонок из Рок Саунда игривым тоном: «Мой коллега сообщил, что у вас какие-то проблемы?»

И сам этот вопрос, и тон, которым он был задан, стали грандиозной ошибкой. Под опекой Джека я уже успела почувствовать себя достаточно защищенной, поэтому ледяным тоном отчеканила: - Боюсь, что проблемы у вас, моя дорогая. Потому что именно по  вине вашей компании мы с мужем…

Далее следовал перечень невзгод и бедствий сильно разукрашенный журналистской фантазией. Джек с интересом прислушивался к не слишком нормативным оборотам моей речи, периодически подмигивая моему другу, и одобряюще кивал головой: «Так их!»

- Ради бога, не переживайте, - тон девушки на том конце провода показался мне слегка озадаченным. – «Дельта» непременно компенсирует вам все расходы. Мы можем прямо сегодня отправить вас из Нассау в Майами, а завтра утром…

- Мы не можем вернуться в Майами, перебила я. – Тогда нам погасят визу и уже не будет смысла куда-то лететь. Нас просто не впустят в страну по возвращении из круиза.

- Что же делать? – забеспокоилась собеседница. Рейс из Нассау на Гранд Кайман всего один, рано утром, его выполняет компаия British Airways, которая садится в Нассау на дозаправку – без права брать пассажиров.

- Вот и найдите решение, пока мы будем к вам лететь. И да, я забыла сказать: по профессии я журналист. Вы ведь понимаете, что это означает для вашей компании, правда?..

* * *

Даунтаун, куда мы в сопровождении Джека поехали обедать, по дороге обсуждая, останется ли у нас до вылета время, чтобы походить по местным лавкам, оказался небольшим пятачком выпаленной солнцем земли, с одной стороны которой сиротливо стояла бензозаправка с единственной колонкой и прилепленной к ней табличкой «Касса – напротив», с другой – одноэтажный дом с мансардой с надписью Saloon. По дороге между этими двумя оплотами цивилизации деловито бродили три курицы.

«Заберу вас за полчаса до вылета», - сказал Джек, передавая нас с рук на руки хозяйке заведения. Уже не помню, заплатили мы деньги за тот по-домашнему сытный обед, или нет. Кажется, мы так и не сумели уговорить хозяйку их взять. На прощанье расцеловались, пообещав как-нибудь обязательно заглянуть еще.

В аэропорту Джек вручил нам билеты, и деловито сообщил, что по пути в Нассау придется сделать небольшую остановку на соседнем островке, чтобы отвезти кое-что местному шерифу, у которого свадьба. «Кое-что» оказалось шестью загруженными в багажный отсек живыми овцами. Двух из них пришлось, правда, оставить на Рок Саунде до следующего борта – чтобы загрузить наши сумки.

* * *

Злоключения с «Дельтой» на этом не завершились. Молодая раскормленная деваха, перебиравшая бумажки за стойкой, бросила взгляд на протянутые мной билеты и поморщилась: «Вам придется подождать. Сейчас мы отправим рейс, и вами кто-нибудь займется. и вообще мы не выплачиваем компенсаций. Обратитесь с этим вопросом в тот офис, где покупали билеты.

- Займетесь нами вы, причем немедленно. Иначе я приложу максимум усилий к тому, чтобы вы как минимум потеряли свое место, а ваша компания – пассажиров, - рявкнуля я, понимая, что отчаянно блефую, но уже не могла остановиться. В течение последующих пяти минут достаточно громко, чтобы это слышали окружающие, объяснила барышне, что думаю о «Дельте» в целом и о ее сотрудниках в Вашингтоне, в Нассау, в Москве, на Северном полюсе, на островах Зеленого мыса… Когда наконец перевела дух, соседняя очередь начала аплодировать, а кто-то даже, отчаянно улюлюкая, заиграл что-то вроде туша на привязанной к рюкзаку гавайской гитаре.

Из задней двери на шум выглянула начальственного вида женщина. Мгновенно оценив обстановку, она подозвала сотрудницу к себе и скрылась с ней в кабинете. Еще через несколько минут уже другая девушка вынесла нам по чашке кофе. А следом появилась и начальница - с кипой бумаг. Там были ваучеры на проживание в лучшем отеле Нассау, купоны на еду и такси, распоряжение для кассира местного отделения компании компенсировать нам все расходы, включая ночевку в придорожном борделе, перекусы в различных забегаловках, и поездку на рыдване в порт Рок Саунда (некое подобие чека водитель выписал нам карандашом на клочке бумажного полотенца). Но главное, там были два билета на утренний рейс British Airways до Гран Каймана.

Перелет на Каймановы Острова прошел как-то совершенно буднично. На паспортном контроле уже были предупреждены, рядом с багамской визой появился еще один столь же витиеватый вензель. На выходе с табличкой «Elena+Alex»  и пачкой бумаг  в руках навытяжку стоял клерк «Дельты».

Далее повторилась уже стандартная процедура: ваучеры на пятизвездочный отель, на такси, на питание в ресторане из расчета 50+50+70 долларов на человека в день с правом заказывать прямо в номер отеля все, что захочется, включая алкогольные напитки.

Жизнь явно начинала налаживаться…

Исходное сообщение Сова-Апчи
Присоединяюсь)

Пожалуйста...

- ...Вот сборная олимпийская Дании готовится по этой психологической системе, практически вся Скандинавия перешла на подготовку по этой психологической системе, … Германия переходит потихоньку туда же. Штатники ...
- Я не знаю ни одну росийскую команду, где люди всерьез занимались бы с психологом.
- Увы, да, я с тобой согласна. Но, опять же, это проблема комплексная, целиком увязанная с общим трендом. Специалист должен приносить результат. Тренер должен приносить результат, атлет должен приносить результат, психолог должен приносить результат. И если результата нет, то, значит, нам это не подходит. И реальность в том, что мы не даем времени, чтобы все очень медленные природные процессы запустить и позволить им дать результат. Потому что любое выстраивание физического навыка – это время, это от трех лет. Любое выстраивание психологического навыка – это время, от трех лет. Если мы будем продолжать пытаться сделать результат без конца перекапывая своих специалистов, выбрасывая одних, беря других, выбрасывая вторых, беря третьих, мы рискуем очень быстро оказаться в ситуации, когда уже брать некого.
- Я правильно понимаю, что еще какое-то время – и мы отстанем безнадежно?
- Да. То есть, если у нас стоит задача отстать безнадежно, вот прямо реально, без всяких обиняков, то мы должны держаться именно этой идеи – выбрасывать одних, ставить на их место других. Включая и психологов. Если все-таки есть какое-то стратегическое понимание, куда мы идем, если мы, как нация спортивная, себя уважаем, то мы должны позволить этим там нынешним 12-летним через семь лет развиться вот в этой последовательной сопроводительной программе, развиться до 22-х летних людей, которые через семь лет окажутся более или менее адекватного уровня с импортными атлетами.

ЧЕТВЕРТАЯ ЧАСТЬ

Пока я возилась с этим интервью, у меня на балконе взошли и заколосились базилик, тимьян, шалфей и шоколадная бразильская мята. Масштаб бедствия заключался в том, чтобы из расшифровки размером в сто две тысячи печатных знаков выкроить максимум 25, то есть одну четвертую часть  и не сойти с ума. Такого варианта, признаться, в моей практике еще не случалось. Будь моя воля, я бы вообще сделала из этого текста четыре - о разном. И все они были бы одинаково интересны. Но поскольку в рамках издания это невозможно, я просто то и дело мысленно благодарила Владимира Кучмия за то, что он научил меня в любом потенциальном материале видеть главное и безжалостно отсекать лишнее. Отсекала почти неделю. Закончила. Насколько успешно - пока не знаю. Нужно чтобы голова слегка отдохнула, а потом уже читать готовый текст. 

Ну и из того, что не вошло. Актуально, кстати, для всех, особенно для тех, у когог дети, поскольку не только к спорту относится. Не редактировано, простите, но это переживете, надеюсь...

"...У нас дети сейчас сидят в телефоне и не выдерживают эмоционального давления вообще никак, они просто автоматом хватаются за телефон. Это громадная проблема -  я это вижу по публикациям своих зарубежных коллег. Те же американцы не просто об  этом говорят - в набат  бьют.

Мы  практически отправили на пенсию людей поколения «не компьютеров». Которые хоть как-то себя сканируют, понимают, что к чему, могут это проанализировать и могут это потерпеть. Поколение соцсетей это не могут сделать физиологически. Потому что у них постоянный раздражитель, постоянная вот эта вот шоколадка в телефоне. У них фокус так не развит.  Их колбасить начинает, когда у них телефоны отбирают. И именно на уровне гормональном. Они опасность чувствуют, чувствуют, что у них земля из-под ног ушла.Из кого будут выбирать тренеры сборной, когда они отправляют в тираж 17-летнего? Из тех, кто 20 секунд не может без Facebook прожить?

Телефоны с ними постоянно на тренировке. Когда они слышат звук смс-сообщения, у них уровень эндорфина скачет. Когда им некомфортно, они автоматом берут телефон. Потому что они не могут осознанно, вообще, сказать, что со мной происходит, я сейчас что, где я чувствую. Скажем , пищевое поведение, когда, предположим, условная фигуристка заедает свой  условный дискомфорт, это во многом продукт того, что ребенок не понимает, это что, это - стресс или реальный голод? А телефоны позволяют об этом не думать долго.

- Начинаю понимать, почему у тех, кто в разное время попадал в израильские клиники с анорексией, в первый месяц включают практически тюремный режим, у тебя отнимают все: компьютеры, телефоны, все вот эти электронные носители. 

Именно. Потому что главная идея, помимо того, что пациентов начинают  сажать на достаточно мощные медикаменты, которые вообще притормаживают мыслительный процесс, аффективный процесс.  Их, по сути говоря, седатируют настолько, что они, ну, начинают чуть-чуть более внимательно себя слушать… Вот пройдя кризис, когда их с этой седации снимают, идея состоит в том, чтобы снять стимульные раздражители. Чтобы им не напоминать про то, зачем они, вообще, это делали. Чтобы им не напоминать про то, что есть худые девочки, про то, что кто-то их там не любит. Потому что они делают это от того, что как бы придумывают себе, что они плохие, им нужно себя так улучшить, путем похудения, чтобы их полюбили. И идея лечения как раз состоит в том, чтобы все эти процессы заглушить, успокоить, урезонить, и человек бы стал чувствовать себя сам. Есть такой термин – алекситимия. Это когда человек не понимает и не может назвать своих аффектов, эмоций. Но, опять же, он тревожится об одном, а ему кажется, что он жрать хочет. Так вот, идея в том состоит, чтобы помочь человеку  начать осознавать что с ним происходит..."

Пока все, убежала кататься на коньках :)

 

 

- Скажи мне, как психолог. Я, опять же, на примере женского фигурного катания, думала о чем: почему так сильны девочки в допубертатном возрасте? Не только ведь потому, что у них детская фигура. У меня такое ощущение, что у них другая психика. Что это как-то связано с тем, что даже в войну самые отчаянные подвиги совершали пионеры-герои, а не взрослые люди. У них отсутствует чувство самосохранения, у них выше, видимо, болевой порог. Что-то в них есть такое, что заставляет безрассудно бросаться на что угодно. Терпеть любые нагрузки, травмы. То, что пропадает, когда человек уже и физически, и ментально созревает.И становится взрослым.
- Безусловно.
- Но, опять же, понимаешь, я не знаю, чем это чревато, и я не могу для себя решить, хорошо это или плохо. Или это вообще не надо решать, хорошо или плохо, а воспринимать просто как данность?
- Это, действительно, так. Потому что ребенок – он совершенно по-другому калибрует информацию. Он ее по-другому обуславливает. Он знает, что за ним стоят мощные люди. И он не так… не подвергается такому влиянию того, что так страшно для взрослого, оценочность. Он просто это делает. Просто потому, что он уверен в своем навыке, у него хорошо построенный навык, доведенный до топ-автоматизма. А дальше он не настолько умен, чтобы создавать какие-то ментальные навесы: а что будет, если… И так далее. Он, по сути говоря, настолько ясен и светел, что, если имеет хорошо поставленный навык, просто выходит и выдает навык. Что случается с взрослым человеком. У него просыпается самоидентичность, гражданская самосознательность, он понимает, что есть причина и следствие, что есть много разных следствий, которых он боится. Это травма, это неполучение денег, неполучение признания, критика, и далее. И это создает феноменальное внутреннее давление, феноменальное.
- Меня еще беспокоит вот какой вопрос - я все время себе его задаю: а правильно ли вот эти качества эксплуатировать и доводить до абсурда, условно говоря, стараясь получить от ребенка максимум спортивного результата в этом возрасте.
- В далекой перспективе – это преступление над личностью, да.
- В 16 он чемпион, а в 19 с глубочайшей депрессией лежит в клинике.
- Это как раз прямое следствие именно этой тенденции. Абсолютно нормальное, естественное следствие. С другой стороны, это выбор их родителей. Это их такая семейная стратегия. И ты ничего не можешь сделать с этим. Если мы возьмем блистательные истории спортивных карьер, в большинстве случаев развязка наступает именно такая. Она просто в разные периоды наступает. То есть, люди на разных этапах жизни, но все равно за это заплатят.