Лишь в преклонных годах человек проникается Гоциевским nil admirari (34) -- т. е. непосредственным,  искренним  и твердым убеждением в ничтожности всего  и  в  бессодержательности  благ этого  мира;  химеры исчезли. Он уже не воображает, что где-то,во дворце или в хижине, существует какое-то особенное  счастье, большее,  чем  то,  каким  он сам наслаждается повсюду, пока он свободен от душевных и телесных страданий. Людское  деление  на великое и малое, на благородное и низкое, -- перестает для него существовать. Это дает старым людям особенное спокойствие духа, позволяющее  с  усмешкой  взирать  на  земную  суету. Он вполне разочаровался и знает, что человеческая жизнь,  как  бы  ее  ни разукрашивали и ни наряжали, все же вскоре выкажет, несмотря на эту  ярмарочную  прибранность, всю свою нищету, и что, несмотря на эти наряды, она в главных чертах всюду одна и та  же,  всюду истинная  ценность  ее  определяется  исключительно отсутствием страданий, отнюдь не наличностью наслаждений,  а  тем  паче  - блеска. (Hцr. epist. L. I, 12, V. l -- 4). Основная характерная черта    старости   -   разочарованность;   пропали   иллюзии, придававшие дотоле много прелести нашей жизни и возбуждавшие  к деятельности; обнаружились тщета и пустота всех благ мировых, в частности,  блеска,  великолепия  и величия; человек узнал, что то, чего мы желаем, и  наслаждения,  к  которым  мы  стремимся, могут  дать  нам  лишь  очень  немного, и постепенно приходит к сознанию великой нищеты и пустоты нашего существования....

    В более широком смысле можно сказать, что первые 40 лет нашей жизни составляют текст, а дальнейшие 30 лет - комментарий к этому тексту, дающие нам понять его истинный смысл и связность, а также все детали и нравоучение, из него вытекающее.

Конец жизни напоминает конец маскарада, когда все маски снимаются. Тут мы видим, каковы на самом деле те, с которыми мы приходили в соприкосновение. К этому времени характеры обнаружились, деяния принесли свои плоды, труды оценены по достоинству и иллюзии исчезли.На все это, конечно, пошло немало времени. 

Но страннее всего то, что лишь к концу жизни мы можем узнать, вполне уяснить даже самих себя, наши цели и средства, а особенно наше отношение к миру, к другим. Часто, хотя и не всегда, приходится поставить себя ниже, чем мы раньше предполагали, иногда, впрочем, и выше, что происходит оттого, что мы не имели достаточно яркого представления о низости света и ставили себе слишком высокие цели.

Словом, мы узнаем, чего каждый стоит.

Юноши также сильно подвержены скуке и  с  тревогой  взирают  на ничем  не  заполненные часы.

В зрелом возрасте скука постепенно исчезает; для старца время слишком коротко  и  дни  летят,  как стрела. Разумеется,  я  говорю  о  людях, а не о состарившихся скотах.

Благодаря этому ускорению времени скука  в  большинстве случаев  отпадает  в  зрелом  возрасте  и,  так  как,  с другой стороны, замолкают томившие нас страсти,  то,  если  только  не потеряно здоровье, гнет жизни оказывается в общем более легким, чем  в  юности;  потому-то  период,  предшествующий наступлению слабости  и  старческого  недомогания,  и  называется  "лучшими годами".  

В   смысле   нашего   самочувствия   они,   пожалуй, действительно таковы; но за юностью, когда все  еще  производит впечатление   и   живо   отражается  в  сознании,  остается  то преимущество, что ее годы - годы оплодотворения  духа,  весна, вызывающая  его ростки.

Глубокие истины могут быть познаны лишь путем созерцания, а  не  из  расчета;  первое  познание  их  - непосредственное   и  дается  впечатлением,  а,  следовательно, возможно лишь до тех пор, пока эти впечатления сильны,  живы  и глубоки. 

Итак,  в  этом  отношении  все  зависит  от того, как использована юность.

Позже мы можем сильно влиять на других, на весь  мир,  так  как  сами  мы  закончены,  определились  и  не поддаемся  впечатлениям; зато мир влияет на нас гораздо меньше.

Поэтому годы эти - время труда и деятельности,  юность  же  - время первичного восприятия и познавания.

 В   молодости   преобладает  созерцание,  в  старости  - размышление; первая - период поэзии, вторая - философии.

Веселье и жизнерадостность нашей юности обусловлены, между прочим, тем, что идя вверх, в гору жизни, мы не видим смерти, находящейся у подножия горы с другой стороны.

Но взобравшись на вершину горы, мы уже собственными глазами видим эту смерть, о которой раньше знали лишь по слухам, а так как к этому времени начинают убывать жизненные силы, то и жизнерадостность слабеет и хмурая серьезность вытесняет юношеский задор и уверенность, отражаясь на наших чертах.

Пока мы молоды, то что бы нам ни говорили, -- мы считаем жизнь бесконечной и сообразно с этим обращаемся с временем; чем старше мы делаемся, тем экономнее мы пользуемся им; на склоне лет каждый прожитый день вызывает ощущение, родственное с тем, какое испытывает присужденный к смерти преступник при каждом шаге на пути к месту казни.

Характерной   чертой   первой   половины   жизни  является
неутолимая жажда счастья; второй половины -- боязнь  несчастья.
К  этой  поре в нас выросло более или менее ясное сознание, что
всякое счастье -- призрачно,  и  что,  напротив,  страдание  --
реально. В эту пору люди, по крайней мере, наиболее разумные из
них,  стремятся  более  к  избавлению  от  боли и беспокойства,
нежели к счастью33. Когда юношей я слышал звонок у своих дверей
-- я был рад, я говорил себе: "наконец-то".  Но  в  последующие
годы  ощущение  мое  при  подобных  обстоятельствах было сродни
страху; я  говорил  себе:  "вот  оно".  --  Выдающиеся,  богато
одаренные  личности,  которые  именно  в  виду  этого не вполне
принадлежат к человеческому  роду  и,  следовательно,  являются
более  или  менее,  в  зависимости от степени своих достоинств,
одинокими   --   испытывают   по   отношению   к   людям    два
противоположных  чувства:  в  юности  они  часто чувствуют себя
покинутыми людьми, в позднейшие годы они  чувствуют,  что  сами
убежали  от  людей.  Первое  --  весьма  неприятное -- ощущение
вытекает из незнакомства, второе -- приятное --  из  знакомства
со  светом.  Вследствие  этого вторая половина жизни содержит в
себе -- подобно второй части  музыкального  периода  --  меньше
порывистости  и  больше  спокойствия, нежели первая; происходит
это  оттого,  что  в  юности  мы  воображаем,  будто  на  свете
существует  бесконечное  счастье  и  наслаждения,  и что только
трудно его добыть, в зрелых  же  летах  мы  знаем,  что  ничего
такого  на  самом  деле  нет,  и  успокоившись  на  этот  счет,
наслаждаемся сносным настоящим, находя радость даже в мелочах.

http://lib.ru/FILOSOF/SHOPENGAUER/aforizmy.txt