Трубы на крышах старого города,
Солнечный ветер гуляет по улицам.
Теплый денек - отчего же так холодно?
Солнце в глаза: остается лишь жмуриться.
Мир окружает - большой, неприветливый;
Я просто кот, пушистый и маленький.
В чередованье закатов с рассветами -
Вечное небо и крыши под лапами.
Путь бесконечный мой между антеннами
Под безымянное ветра кружение:
Плавность шагов обрывается стенами -
Я на краю прерываю движение.
Хочется вниз, но мы, кошки, - живучие.
Хочется взвыть; но у нас так не принято.
Хочется, чтоб сквозь метели колючие
Кто-то позвал меня - тихо, по имени.
Смены сезонов по расписанию,
Дни, друг на друга до боли похожие.
Давят на психику мрачные здания,
Лужи, машины, собаки, прохожие.
Это пройдет: все когда-нибудь кончится.
Шрамы на шрамах... Бывает. Случается.
Просто сработал капкан одиночества;
Только вот выбраться не получается.
Все бесполезно - на шкуре проверено.
Крыши и ветер - удел для бездомного.
Здесь - только небо - жестоко-весеннее,
Близко-далекое, ясно-бездонное.
Трубы на крышах старого города,
Солнечный мир моего одиночества.
Ласковый ветер... мне холодно... холодно!
Теплых касаний ладонями хочется!

Сердце - любовных зелий
Зелье - вернее всех.
Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех.

(М. И. Цветаева)
____________________________
Так оно и есть, малыш!

Вдруг он заметил, что она плачет.
- Почему ты меня ни о чем не спрашиваешь, Равик?
- Я и так спрашивал тебя слишком много. Разве ты не сказала этого сама?
- Сейчас я говорю совсем о другом.
- Мне не о чем спрашивать.
- Тебе не интересно узнать, что произошло со мной за это время?
- С тобой ничего не произошло.
Она удивленно вскинула голову.
- За кого ты меня принимаешь, Жоан? - сказал он. - Посмотри лучше в окно, на небе сплошь - багрянец, золото и синева... Разве солнце спрашивает, какая вчера была погода? Идет ли война в Китае или Испании? Сколько тысяч людей родилось или умерло в эту минуту? Солнце восходит - и все тут. А ты хочешь, чтобы я спрашивал! Твои плечи, как бронза, под его лучами, а я еще должен о чем-то тебя спрашивать? В красном свете зари твои глаза, как море древних греков, фиолетовое и виноцветное, а я должен интересоваться бог весть чем? Ты со мной, а я, как глупец, должен ворошить увядшие листья прошлого? За кого ты меня принимаешь, Жоан?
Она отерла слезы.
- Давно я уже не слышала таких слов.
- Значит, тебя окружали не люди, а истуканы. Женщин следует либо боготворить, либо оставлять. Все прочее - ложь.
Она спала, обняв его так крепко, словно хотела удержать навсегда. Она спала глубоким сном, и он чувствовал на своей грудиее легкое, ровное дыхание. Он уснул не сразу. Отель пробуждался. Шумела вода в кранах, хлопали двери, снизу доносился кашель эмигранта Визенхофа. Обняв рукой плечи Жоан, Равик чувствовал дремотное тепло ее кожи, а когда поворачивал голову, видел ее безмятежно преданное, чистое, как сама невинность, лицо. Боготворить или оставлять, подумал он. Громкие слова. У кого бы хватило на это сил? Да и кто бы захотел это сделать?

Каждый день жизнь подкладывает свои радости или горести. Мы окунаемся в нее с головой, но как хорошо, когда в сердце есть любовь, которая согревает душу. Взаимная или нет, любовь, как яркая звезда, не дает нам очерстветь в повседневности и забыть самого главного...

Малыш, неужели нам два года?!!

А помнишь, как все было?
P.S. Играю в кубики!=)

 

Я все кушаю, а ты... все мохнатый...

.

.

Она идет очень близко от меня, сквозь шелест дождя я слышу ее шаги, ощущаю ее движения и тепло ее тела, и мне чудится, будто это единственное тепло, которое еще осталось на свете.
Вдруг она останавливается. Лицо у нее бледное и решительное, глаза кажутся почти черными.
- Ты любишь меня недостаточно сильно, - вдруг заявляет она. Я смотрю на нее пораженный.
- Люблю, как могу, - отвечаю я.
Она стоит некоторое время молча. Затем бормочет:
- Мало. Нет, мало. Никогда нельзя любить достаточно!
- Да, - соглашаюсь я. – Должно быть, всегда любишь слишком мало – и от этого все человеческие несчастья.
- Мало, - повторяет она, словно не слыша моих слов. – Иначе нас было бы уже не двое.
- Ты хочешь сказать – мы были бы одно?
Она кивает.
- Увы, нас всегда будет двое, - осторожно замечаю я. – Но мы можем любить друг друга и верить, что мы уже одно.
- Ты думаешь, мы когда-то были одно?

Несчастье не в том, что невозможно слиться до полного единства и приходится расставаться, каждый день, каждый час. Знаешь это и все же не можешь удержать любовь, она растекается между пальцами, но она – самое драгоценное, что есть на свете, и все же ее не удержать. Всегда один из двух умирает раньше другого. Всегда один из двух остается…