Старик был ворчлив, привередлив, постоянно бранился и целыми днями что-то писал, запершись в библиотеке. По тринадцать часов кряду он водил пером бумаге, заново воссоздавая свою жизнь в «Мемуарах».
Когда он умер, его похоронили на небольшом местном кладбище за часовней Святой Варвары, поставив на могиле камень с простой надписью «Casanova MDCCLXXXIX». Это имя мало что говорило современникам, но в одночасье облетело Европу после опубликования воспоминаний старика. Издатели, не подозревая, выпустили джина из бутылки.
...Венеции все еще снится ее великое прошлое.

Сегодня город представляется нам декорацией к старой сказке. А в былые времена Светлейшая республика - так величали когда-то Венецию - осеняла своей властью всю Адриатику и не боялась перечить Риму и Византии. Десятки судов заходили в устье Большого канала, поднимались к рынкам Риальто и выгружали из трюмов пряности и шелка, кожу и вино, мрамор, серебро. Пестрая, разноликая толпа наполняла венецианские улицы, и город словно впитал многоязыкий гомон.
Но к веку восемнадцатому, в котором жил Казанова, Венеция устала от войн и эпидемий и устроила себе грандиозный отдых. Ветер легкомыслия, радостного беспутства витал тогда над всей Европой, но Венеция слыла законодательницей мод галантного века. Это было время кричащей роскоши, утонченных наслаждений и изнеженной праздности. Венеция открыла свои сундуки и швыряла деньги на ветер. На Большом канале возводились новые и украшались старые палаццо. Нувориши и аристократы, стремясь перещеголять друг друга, одевали свои дворцы в золото, мрамор и порфир. Город не так уж сильно изменился за последние два-три столетия. Мы еще можем увидеть отсвет той эпохи. Но чего нам не постичь уже никогда, так это атмосферы, которая царила в те времена в городе Святого Марка.
Двери игорных домов, борделей, кафе и трактиров не закрывались ни днем, ни ночью. Венеция удовлетворяла все капризы своих патрициев и их гостей. Неподалеку от Риальто сохранилась набережная с красноречивым названием Fondamenta di Tette - набережная Титек. Здесь всегда можно было найти шлюх на любой вкус. В ожидании клиентов они высовывались из окон, обнажив грудь, как и предписывали им законы Светлейшей республики. В этом городе запретных удовольствий должен был появиться человек, способный саму жизнь посвятить наслаждениям. И он появился.
В семье актеров Гаэтано Казановы и Дзанетты Фарусси родился мальчик, которого нарекли Джакомо. Не было для венецианцев развлечения более любимого, чем театральные представления, и ремесла более презираемого, чем ремесло актера. Знатного происхождения Джакомо не досталось, зато достался великий талант к перевоплощению. Большую часть детства мальчишка провел под присмотром бабушки. Родители колесили с гастролями и мало занимались сыном. Ребенок рос болезненным, его часто мучили кровотечения. Однажды после очередного приступа бабушка отвезла внука к колдунье на остров Мурано. С того дня ребенок больше не болел.
Мурано - остров в лагуне, прославившийся на весь мир благодаря искусству стеклодувов, - будто Венеция в миниатюре: те же каналы, мостики и гондолы. Когда-то здесь проживало 50 000 человек, на Мурано был свой мэр и своя «Золотая книга», в которую, как и в большой Венеции, золотом вносили имена правящей знати. Еще в 1291 году из-за частых пожаров из Венеции на Мурано перевезли все стекольные мастерские. Чудесное стекло составляло одну из главных статей дохода Светлейшей республики и мастерам, создававшим великолепные кубки, чаши и бокалы, запрещалось покидать остров.
Пятнадцать лет спустя юный аббат Казанова прочитал свою первую проповедь. Прихожане с удовольствием слушали статного юношу. После проповеди кошелек для пожертвований был полон денег и любовных записочек от прихожанок. Внешность составляла главное богатство, и он ревностно следил за ней - тщательно завивал локоны и напомаживался. Кюре церкви Сан-Самуэле усмотрел в этом происки дьявола и однажды, застав Казанову спящим, срезал ножницами все его роскошные кудри. Мечты о высших церковных должностях привели юношу в Рим. Но очень скоро он без сожаления расстался с сутаной и сменил ее на мундир военного, рассчитывая добиться высот на этом поприще. Но и тут ждало разочарование. И в роли священника, и в роли военного чинов и наград Казанова не дождался. Оставалось сменить мундир на дорожный камзол.
Играть и наслаждаться
Он везде легко заводил знакомства, легко влюблялся и так же легко расставался. Возвращение в Венецию было бесславным. Джакомо мечтал прибыть на родину богатым и знаменитым, а вернулся без гроша в кармане. Неизвестно, как сложилась бы судьба этого человека, но Его Величество Случай уже подстерегал своего избранника. Случай ведь принимает разные обличья, например, роняет перед вами чужое письмо. Можно пройти мимо. А можно потянуть за ниточку и раскрутить пружину удивительных событий.
Однажды у палаццо Соранцо Джакомо встретил человека в красной мантии. Садясь в гондолу, незнакомец... Да, обронил письмо. Казанова подобрал его и тотчас вернул владельцу. В благодарность вельможа пригласил учтивого юношу в свою гондолу.
По пути у пожилого сенатора Маттео Брагадина (а это был один из богатейших людей Венеции) случился сердечный приступ. Казанова обладал весьма скромными познаниями в медицине, но помощь сумел оказать. Не оставил он Брагадина и в его роскошном палаццо. Отчего-то Брагадин решил, что его новоиспеченный юный друг наделен сверхъестественными способностями. Джакомо разуверять сенатора не стал. Почуяв верное дело, он мгновенно вошел в образ специалиста по оккультным наукам, властителя тайн бытия, сокрытых в магическом цифровом коде. Итак, шарлатан устроил сеансы, с поразительной наглостью и апломбом изрекал пророчества перед доверчивым вельможей. Брагадин поселил Казанову в своем палаццо, назвал приемным сыном и назначил ему недурное содержание. Казанова стал сутками напролет пропадать в ридотто - так в Венеции называли игорные дома.

Входить в ридотто дозволялось только в маске. С открытыми лицами оставались лишь банкометы и крупье - одетые в черные тоги патриции. Помимо игрового зала в заведении имелось несколько салонов, где подавали кофе, чай, шоколад, фрукты, вино. Для тех, от кого отвернулась фортуна, был предусмотрен «салон вздохов». Здесь играли по-крупному в вист, пикет, три-трак, брелан, бассет, ландскнехт, тонтин, турникет и, конечно, в фараона - фаворита всех азартных игр галантного века. Казанова предпочитал бириби.
Однако каждый день во Дворец дожей, в щели для доносов, сделанных в форме львиных пастей, поступали все новые сообщения от агентов Светлейшей республики. Казанову обвиняли в кабалистике и занятиях магией. Джакомо заинтересовалась государственная инквизиция. Сенатор Брагадин посоветовал своему любимцу срочно покинуть Венецию. Казанова вернулся много лет спустя, когда Светлейшая республика подзабыла прегрешения своего блудного сына.
Казанова, К.К., М.М. и ее любовник
Остановим на время ход этой истории, чтобы заглянуть в мемуары Джакомо Казановы. Один единственный раз наш герой собрался под венец. Имя невесты он галантно скрыл под инициалами К.К. Однако дотошные казановисты выяснили, что звали ее Катерина Капретта и было ей в ту пору 14 лет. Влюбившись без памяти, Джакомо предложил своей избраннице стать женой, сделав свидетелем их брака лишь одного Бога. В тот же день их союз был освящен ее девственной кровью: «К.К. героически стала моей женой, как и подобает каждой влюбленной девушке, потому что в наслаждении, когда осуществляется твое желание, упоительно все, даже боль. Она изнемогала снова и снова, а я причащался бессмертию». Влюбленный Джакомо просил руки Катерины у ее отца, но получил категорический отказ. Более того, разгневанный отец сослал юную невесту в монастырь на Мурано.
В середине XVIII века на острове Мурано было полтора десятка монастырей. Возлюбленную Казановы отправили в монастырь Святых Ангелов. Руины его можно найти и сегодня, если идти по набережной вдоль канала дельи Анджели. Во времена Казановы венецианские монастыри мало походили на суровую обитель духа, напротив - они славились свободой нравов. Чтобы иметь возможность видеть возлюбленную, Казанова регулярно ходил к мессе. У Катерины в монастыре появилась подруга, которая посвятила ту во все таинства Сапфо. В мемуарах Казанова именует ее М.М. Истинное имя этой любвеобильной монахини - Марина-Мария Морозина.
Для Джакомо встреча с М.М. стала началом удивительного чувственного приключения. Действующие лица - он сам, К.К., М.М. и ее любовник, французский посланник Берни. Было все - тайные встречи и письма, переодевания, однополая связь юных монахинь, любовь втроем, обмен любовницами. Но однажды в дверь квартирки, которую снимал Казанова для интимных встреч - во времена Казановы они назывались казино - требовательно постучали. Великий Мессир (начальник полиции) велел учинить обыск. Вот уже который день по городу ходили слухи, что Трибунал государственной инквизиции решил арестовать Казанову. Но Джакомо не слушал ни своих многочисленных знакомых, ни сенатора Брагадина, советовавших ему быстрее убраться из Венеции. «Приказано взять вас под стражу живым или мертвым», - сказали Казанове...
«В гостях» у дожа
Так Казанова оказался во Дворце дожей, бывший не только средоточием государственной власти Светлейшей республики, но и тюрьмой. В восхитительном дворце из истрийского камня на лестнице Гигантов короновали дожей, здесь заседал Сенат. В этих же стенах вершилось и правосудие. Ничего нельзя было скрыть от Совета десяти и трибунала инквизиции. Суд был скорым и беспощадным.
Жертвы ожидали приговора в зале делла Буссола, по соседству с камерой пыток. Приговоры приводили в исполнение здесь же. На шею осужденного набрасывали петлю из шелкового шнурка, конец которого был привязан к колесу. Одним поворотом колеса палач лишал заключенного жизни. Ночью за телом узника приходила гондола. Топили тела казненных в водах канала Орфано. Но и тех, кого бросали каменные казематы поцци в подземельях Дворца дожей, ждала незавидная судьба. Часть камер находилась в чердачных помещениях Дворца дожей прямо под свинцовой крышей, из-за чего эти темницы прозвали «пьомби». Условия здесь были более сносными, хотя зимой узники страдали от нестерпимого холода, а летом от невыносимой жары. Именно в пьомби и угодил Казанова.
До сих пор не известно, по какому обвинению он был арестован. Однако нашлись доносы, где Казанову обвиняли в чтении и хранении запрещенных книг, занятиях кабалистикой, распутстве и богохульстве. Этого было вполне достаточно, чтобы на пять лет упечь жертву «под свинец». В лучших традициях венецианской Фемиды осужденному о приговоре не сообщили. Темницей Казановы стала убогая зловонная каморка, настолько тесная, что он даже не мог встать в полный рост. Осужденный постоянно находился в кромешной тьме, камера кишела блохами, по ней разгуливали крысы. К тому же дело было в июле, стояла одуряющая жара, от которой мутился разум.
Ярость и гнев, поначалу овладевшие Казановой, довольно быстро сменились спокойствием. Он решил сделать то, что не делал до него еще никто - бежать из пьомби. Ему приходилось не раз бывать во Дворце дожей, и потому Джакомо неплохо представлял расположение помещений. Прямо под его камерой, этажом ниже, находился зал Трибунала инквизиции. Двери в него открывали рано утром. Если удастся проникнуть туда ночью и спрятаться под столом, то поутру можно было беспрепятственно выйти из Дворца.
План был хорош, дело оставалось за «малым» - пробить в камере пол. На чердаке, куда узника изредка выпускали на прогулку, Казанова нашел старый железный засов и ухитрился пронести драгоценную находку в камеру. Потратив не один день на то, чтобы заточить засов о камень, Казанова изготовил отличный стилет. Теперь он мог долбить деревянный пол темницы. Мешала лишь постоянная темнота. Но хитрец нашелся и здесь: небольшая кастрюлька, в которой ему приносили обед, масло из салата, вата, надерганная из стеганого одеяла - вот и готов светильник.
Почти Монте-Кристо
Он работал без передышки. Под первым рядом толстых досок оказался другой, под ним - третий. Но когда с досками было покончено, стилет наткнулся на мраморную плиту. Казалось, о побеге можно забыть, но Джакомо не сдавался: он просил уксуса для якобы разболевшегося зуба. Просьба была исполнена, и Джакомо поливал мрамор уксусом, размягчая камень.
Наконец путь вниз был открыт. Но тут... Казанову перевели в другую камеру. Да еще и обнаружили приготовления к побегу. Теперь охрана ежедневно осматривала его темницу.И хотя Казанова сохранил при себе стилет, воспользоваться им не было ни единого шанса.
От подобного удара у кого угодно опустились бы руки, но не таков был Джакомо. В его новой камере было светло, и он уговорил стражу приносить ему книги. Казанове разрешили читать и обмениваться книгами с монахом, отбывавшем срок в соседней камере.
Книгообмен превратился в переписку. Пером служил специально отращенный ноготь мизинца, а чернилами - сок тутовых ягод. Неграмотная охрана не замечала писем. Казанова использовал все свое красноречие, чтобы склонить монаха к побегу. Джакомо уверял, что у него есть план и отцу Бальби нужно лишь соединить их камеры, а остальное он возьмет на себя. Монах взялся за дело.
Отец Бальби справился с тюремными досками довольно быстро и однажды ночью Казанова очутился в камере монаха. Стилетом они проделали дыру в потолке, отогнули свинцовые листы и выбрались на крышу Дворца. На этом план Казановы заканчивался. Что делать дальше, он не имел ни малейшего представления. Прогулка по скользкой от тумана крыше оказалась занятием опасным. Наконец, Казанова нашел на крыше небольшое окошко, через которое они проскользнули во Дворец. Минуя череду комнат, взламывая двери и замки, арестанты прошли сквозь архивы и канцелярию дожа, через зал Четырех дверей и остановились у запертых ворот. Дальше идти было некуда. Казанова решил положиться на милость судьбы. А она тут как тут! Через окно Казанову и Бальби заметили прохожие и, приняв их за случайно запертых посетителей Дворца, позвали ключника. Он открыл ворота, и Казанова и Бальби не спеша спустились по лестнице Гигантов, пересекли двор и через ворота Порта делла Карта, вышли из дворца Дожей и скрылись из города.
Беден и зол на весь свет
Семнадцать лет Казанова колесил по Европе. Жизнь его изобиловала романами, приключениями и авантюрами. Судьба сводила Джакомо с королями и философами, ворами и куртизанками, порой он бывал сказочно богат, а иной раз становился нищим. Он влюблялся, дрался на дуэлях, пускался в финансовые махинации, исполнял секретные поручения, писал книги... Он мчался туда, где монеты были звонче, вино пьянее, а женщины горячее. Ради одной минуты блаженства он рисковал всем, но зато получал все, что желал. Сarpе diem!
Женщины будоражили его кровь: знатные, закутанные в шелка и кружево, куртизанки, шлюхи из придорожного трактира, девушки, горящие краской первого стыда... Все равно. Приключение, психологическая игра, буря и натиск, интрига - вот его жизнь. Венецианца принимали в лучших домах, он был вхож к монархам. Просвещенной беседой его удостаивали Казанову Вольтер, Руссо, Екатерина Великая. Недостаток образованности или знания сути какого-либо предмета Казанова компенсировал даром импровизации. То он на коне, то без гроша в кармане бежит, спасаясь от кредиторов, обманутых мужей, а подчас и правосудия. Из-за афер с поддельными векселями, например.




«Парижская опера блистала огнями. Мне предложили место в ложе, соседней с ложей мадам де Помпадур. Фаворитку сопровождал маршал Ришелье. Он обратился ко мне: «Какая из актрис на ваш вкус самая красивая?» - «Вон та». - «Но у нее же отвратительные ноги!» - «Я их не замечаю, месье, так как, разглядывая красоту женщины, я первым делом развожу их в стороны, чтобы убрать с поля зрения!» Наутро фривольную шутку повторял весь Париж.
И вот Джакомо в Триесте. Он беден, одинок, а впереди маячит старость. Ему пятьдесят, и он устал от бесконечных скитаний. Он делается расчетливым и перестает быть авантюристом. Его покидает вера в свою счастливую звезду, что вела по жизни. Его покидает сексуальная сила. Даже невероятная удача в картах и азартных играх отвернулась от бывшего баловня судьбы.
Теперь его удел - шашни с престарелыми графинями, мещанками или крестьянскими девушками, чью девственность можно купить за горсть цехинов... Он мечтал вернуться в Венецию. Но просьбы о разрешении вернуться в родной город долго оставались без ответа. И наконец 10 сентября 1774 года консул Светлейшей республики в Триесте вручил Казанове грамоту, позволявшую бывшему арестанту беспрепятственно вернуться на родину.
Поначалу все шло хорошо. Весь город только и говорил о Казанове. Он сделался гостем самых именитых венецианцев - всем не терпелось услышать историю его удивительного побега из пьомби. Но интерес этот скоро угас, и о «возвращенце» позабыли. Казанове же надо было как-то устраивать свою жизнь.
Он пытался издавать журнал, но дело не пошло. Попробовал себя в роли театрального импресарио, но потерпел фиаско. Просить помощи было не у кого - многие друзья и покровители уже умерли. Помыкавшись некоторое время без дела, Казанова решил подзаработать доносами, став осведомителем инквизиции. Его доносы сохранились, они лицемерны и жалки. Казанова обиделся на весь свет и разразился ядовитым памфлетом, в котором высмеял высшее венецианское общество. После публикации разгорелся грандиозный скандал. Автор пытался оправдываться и извиняться, но было поздно. Ему предложили: изгнание или тюрьма. В начале 1783 года Казанова покинул Венецию. Через полгода, сильно рискуя, он наведался в город последний раз.
Галантный век подходил к концу, наступали иные времена, в которых Казанове не было места. Он умер спустя 15 лет, успев узнать о падении Светлейшей республики, захваченной войсками Наполеона. А двумя столетиями позднее у Дворца дожей в Венеции появился памятник. Михаил Шемякин изобразил Казанову галантно склонившимся к механической кукле. Только вот простоял памятник лишь несколько месяцев: новые скульптуры в Венеции разрешено устанавливать на непродолжительное время. Джакомо Джованни Казанова опять оказался вне закона, вновь разминувшись с городом Святого Марка...

Солдат Удачи, или Мифы и правда о Казанове
Наталья Nat Дрозд
Many times I’ve been a traveller
I looked for something new…
…I guess I’ll always be
A soldier of fortune…
Deep Purple

Когда я заикнулась одной знакомой о том, что хочу написать статью об этом человеке, она недвусмысленно и кокетливо протянула: «О-о!?»
Когда я залезла за информацией о нём в Сеть, поисковик вывалил на меня просто-таки необозримую гору ссылок на сайты не вполне пристойного содержания.
Сначала мне стало стыдно, потом обидно за Казанову. Любим же мы навешивать ярлыки!
«Я, одинокий бродяга любви, Казанова», - представляется нам Валерий Леонтьев. Ну да, мало кто не помнит эту зажигательную песенку про «вечного любовника и злодея-сердцееда». Казанова – вообще имя почти нарицательное, вставшее в одну линию с такими понятиями как дон-жуан, ловелас, обломовщина, когда имя литературного персонажа так срастается со своим амплуа, что оторвать его от понятия становится практически невозможно.
Надо сказать, многие до сих пор считают Казанову вымышленным персонажем, а его знаменитые мемуары, коими зачитывались в пору Серебряного века, - искусной литературной подделкой  многоликого писателя Стендаля. Но Джакомо Казанова существовал на самом деле, и моя цель на данный момент вовсе не доказать то, что не Стендаль  его придумал, а показать этого самого «сердцееда» таким, каким он был, разрушив глупый стереотип.
Авантюрист, любовник, коварный аморальный тип, не умеющий ничего, кроме как соблазнять: вот те самые шаблоны и предубеждения, на которые натыкаешься, как только пытаешься хоть в чём-то разобраться. А ещё писатель, аббат, музыкант, дипломат, фабрикант, философ, импресарио, библиотекарь… Сложно поверить?! Вот тут-то и надо говорить то самое «О-о!?», ибо всё это – правда, не раз доказанная и подтверждённая людьми, не одну тонну бумаги угрохавших на исследования до невозможности насыщенной событиями жизни Казановы.
Постойте, но кто же он всё-таки такой?
Венецианец/ 1725-1798/, сын бедного актёра и красивой актрисы-певицы, одно время игравшей при дворе Анны Иоанновны, он не говорил до трёх лет, вечно болел и долгое время находился на попечении любящей бабушки. Была у него сестра – Мария, актриса и танцовщица, и два брата – Гаэтано, священник, и Франческо, знаменитый в ту пору, да и в наши дни художник, запечатлевавший на своих полотнах военные сцены и военных мужей/ некоторые его картины хранятся и в запасниках Эрмитажа, написанные по заказу самой Екатерины II/.
Казанова получил замечательное по тем временам образование: учился в университете города Падуя, в 17 лет защитил диссертацию по юриспруденции, потом поступил в духовную семинарию и мог стать если не отличным адвокатом, то вполне сносным священником или, на худой конец, солдатом, что он и пытался воплотить в жизнь, но, как говорил Пушкин про своего Онегина, «труд упорный ему был тошен». Как в песне «Наутилуса», его манила какая-то незримая миру звезда, и с ранних лет Джакомо, как в омут с головой, бросился в путешествия по Европе. Какой-то дотошный исследователь подсчитал/ с линейкой он, что ли, ходил?/, что за всю свою жизнь Казанова проехал 184 тысячи километров! И что же им двигало? Жажда денег? Извольте, работая юристом, Казанова заработал бы куда больше. Политика? О да, ведь Казанова нередко исполнял роль дипломатического и финансового агента, но не из-за этого он мог бросить всё и помчаться куда-нибудь в Англию из тёплой Венеции. Красивые женщины? Их много даже на территории одного города, и поставь себе Казанова целью просто соблазнить всех красоток Венеции или Парижа, ему бы не хватило всех лет его жизни. Нет же, причиной того, что этот человек сознательно обрывал все связи, нигде не задерживался долго и всегда находился в дороге, была его безудержная, неукротимая внутренняя энергия, желание жить, видеть жизнь и дышать ею. Бездействие было для него смертью, он как будто играл с судьбой вперегонки, пытаясь испробовать всё, что она ему предлагала, и весь мир был его домом.
Человек необычайно одарённый, начитанный, всесторонне развитый, Казанова попал как бы в вакуум безвременья: его чувства всё ещё принадлежали безудержному веку Ренессанса, Венеции - иллюзорному городу карнавала, а его мысли – далёкому, необозримому для его современников веку 20-му – да-да! – Казанова перерос свой век, несмотря на то, что сам-то этого и не понимал.
Этот, так сказать, «бродяга Любви», в совершенстве знал античную литературу, в том числе Горация, цитировать которого умел и к месту, и не к месту, перевёл «Илиаду» Гомера на итальянский, не расставался с книжкой столпа итальянского Возрождения Ариосто, в совершенстве владел латынью и французским/ в ту пору французский был столь же интернационален, как сейчас английский/, разбирался в театре, живописи, писал сонеты и оды/ одну из од написал для нашей ЕкатериныII!/, политические памфлеты/ споры с Вольтером, Калиостро, Робеспьером/, брошюры по математике/ работа об удвоении куба – бр-р-р!/, издавал журналы, ставил пьесы и даже, как он сам говорит, от безденежья, выучился играть на скрипке и недолгое время играл в оркестре, где, кстати, познакомился со знаменитым Вивальди. Есть подтверждения тому, что он помогал ему писать его знаменитые оратории. А исследователи творчества гениального Моцарта утверждают, что Казанова приложил руку и к написанию либретто к «Дон-Жуану» великого композитора!
Уму непостижимо, чем только страстный Казанова не увлекался! Он интересовался педагогикой и агрономией, неслабо знал медицину, в чём легко можно убедиться, углубившись в его мемуары, разбирался в экономике – науке, в ту пору пребывающей в подростковом возрасте, - знал все валютные курсы! В его светлую, без сомнения, голову, пришла идея написать энциклопедию сыров, он одним из первых додумался до такого для каждого из нас уже обыденного дела, как государственная лотерея, крупно на этом разбогател и на эти деньги основал мануфактуру по производству шелконабивных тканей, правда, довольно быстро обанкротился и даже угодил в тюрьму.
В тюрьме, Казанове, кстати, приходилось посидеть не раз: то за карточный долг/ в игре, как и во всём остальном, он не знал меры/, то за язвительный памфлет на знаменитого венецианского аристократа, то из-за козней завистников. Многие обвиняли его в увлечении чернокнижием, но то, что нерасторопный Джакомо всюду таскал с собой  оккультные книжки, означало только одно – ему было просто интересно! – как было интересно практически всё, что происходило вокруг него.
Вообще, знай Казанова меру, из него вышел бы отличный писатель. Кроме не поддающихся исчислению переводов классиков, собственных стихов и многочисленных трагедий, Казанова публикует исторические очерки о положении Польши, разногласиях между венецианской и голландской республиками; даже историю своего поистине героического побега из венецианской тюрьмы он пишет так, что эта вещь надолго становится своеобразным бестселлером 18-го века, по духу чем-то напоминая небезызвестные приключения Робинзона.
Но больше всего надежд Казанова возлагал на свой фантастический роман со странным названием «Икозамерон», повествующий о путешествии брата и сестры к центру Земли/ через сто лет этим сюжетом воспользуется Жюль Верн/. Он рисует своеобразную утопию о мире, где все счастливы, и то, как эта утопия рушится под влиянием двух этих пришельцев – свободное общество становится республикой, изобретаются снаряды с отравляющими веществами… Парадоксально! Казанова в своём романе предрёк появление автомобилей, самолётов, телеграфа, производство драгоценных металлов и – о, ужас! – даже незаменимого в наш век телевидения! Разумеется, он всего лишь расфантазировался и даже сам не верил в свою «чепуху», но всякое совпадение потрясает! Роман Казановы с треском провалился. Жива была ещё слава Свифта и его путешествующего Гулливера, да и разве мог век 18-й понять человека, мыслящего понятиями века 20-го!?
Самое жуткое предсказание Казанова сделал тогда, когда в разгар французской революции он написал гневное послание Робеспьеру о том, что террор не доведёт до добра, что нельзя насильно вести людей к благу, особенно, железом и кровью – гильотина не годится для символа гражданских свобод! Он был даже против неологизмов, привнесенных в не родной/!/ для него французский язык революцией, за что прослыл реакционером и старым ворчуном. Но мы-то, зная о событиях в нашей стране после 1917-го года можем подписаться почти под каждым словом Казановы…
В какой-то период своей жизни Казанова внезапно осознаёт, что устал бежать за строптивой удачей и что пора бы притормозить, в ту пору ему уже за 40, и его страстную душу начинают раздирать две центробежные силы: желание остановиться и неумолимое стремление к движению и познанию нового. Его заносит в Россию: здесь, остановившись в Петербурге на Миллионной, он тщетно ищет аудиенции у Екатерины II, желая стать при её дворе хотя бы секретарём, а, если повезёт, то воспитателем юного Павла, но Удача от него отворачивается. Екатерина, которую он подкарауливает на прогулке в Летнем саду, внимательно слушает доводы Казановы о необходимости перейти на Григорианский календарь, но всем видом даёт понять, что в услугах итальянца не нуждается. В России Казанова делает несколько важных выводов, во-первых, он предсказывает творению гениального  Петра огромное будущее/ Петербург ему понравился/, а во-вторых, метко подмечает тот факт, что главная правящая сила в России – это палка. Вспомним-ка палочную дисциплину Николая I, наступившую меньше чем через полвека!
Казанова даже предлагает свои услуги графу Орлову для взятия Константинополя – тщетно. Его принимают в литературную Академию в Аркадии, он  публикует свой новый литературный журнал, но это всё не то, не то… Наконец, Казанова служит секретарём у посла в Венеции, и после его кончины от отчаяния хочет уйти в монахи, но в последний момент принимает предложение графа Вальдштейна стать библиотекарем в замке Дукс в Богемии/ современная Чехословакия/. Странствия окончились. Калейдоскоп лиц сменило одиночество.
Позвольте! – слышу я чей-то разочарованный голос, - А как же женщины?! Да были, были женщины, и довольно много: Казанова не был красавцем/ «острый угол и уголь» как пишет о нём Цветаева/, - высокий и смуглый, но он мог притягивать к себе внимание своим бесконечным внутренним очарованием, острым умом и умением интересно говорить. Сам он тоже предпочитал умных женщин, а не куколок-пустышек. Каждую женщину он любил абсолютно искренне и мог растратить на нее всё своё состояние; он не соблазнял, а бурно растрачивал свои чувства, и много раз даже помышлял о женитьбе. Не все были покорены им: многие напротив использовали его в своих целях, как интриганка Шарпиньон из Лондона; некоторые не замечали вовсе, как Екатерина Дашкова, ибо Казанова был простым человеком, а не каким-то там роковым покорителем.
Почти о всех своих женщинах, как и о многом другом, он поведал в главном своём произведении – «Истории моей жизни». Мемуары Казанова начал писать уже в старости, в замке Дукс, и поначалу даже не знал, что с ними делать: завещать? – некому. Сжечь? На этом и условился, да вот не выполнил угрозы. Для тех, кто рассчитывает найти в мемуарах Казановы нечто пикантное, огромным разочарованием будет то, что Казанова никогда не смаковал свои любовные приключения, и в этом плане книга его куда целомудренней «Декамерона», и, уж конечно, романов пера маркиза де Сада. Читатель не отыщет здесь ничего шокирующего, особенно для человека 21-го века, однако непременно наткнётся на длинные размышления о религии, красоте, политике, описания городов, людей, нравов, напряжённый разговор с французским мыслителем Вольтером, и, конечно, на несколько поведанных невероятно нежно историй любви, в том числе романтичнейший рассказ о «несравненной Генриетте». Француженка Генриетта, таинственная беглая аристократка, умная, музыкально одарённая, так западёт в душу Казанове, что имя её будет мелькать на страницах многотомной рукописи не один раз. Вообще же, мемуары Казановы – это огромная сцена 18-го века, где декорации – парижские салоны, лондонские игорные залы, королевские замки и парки, оперы и тюрьмы, храмы и лавки ростовщиков всей Европы, а действующие лица – всемирно известные фигуры и глупые карнавальные маски, это короли и королевы, мошенники и герцогини, танцоры и монахини, шарлатаны и актрисы. Это сама жизнь, дела людей, дороги, встречи, смена дней – Судьба, Удача!- погоня за ней! Это круговерть событий, начертанная с изящной лаконичностью, это не просто жизнеописание, а литературное произведение, ради которого Казанова не раз грешил перестановкой дат и мест действий: он творил!
Казанова писал мемуары по-французски, который переводчики потом брезгливо обзовут «варварским», уж очень много там итальянизмов; «История моей жизни» много натерпится всяких уродующих её переводов, а на русский в полноценном виде переведена не будет никогда. Да-да! Еще в конце 1920-х первых переводчиков мемуаров репрессировали, в 70-х тоже некто очень сведущий в литературе вмешался в перевод, в результате чего мемуары солидно «похудели». А ведь даже Достоевский, этот русский моралист, написал в своё время по поводу произведения Казановы следующее: «Это рассказ о торжестве человеческой воли над препятствиями необоримыми»! Тонкая, романтичная Цветаева посвятила Казанове две свои пьесы – «Приключение» и «Феникс».
Так в пору ли говорить об аморальности этого наивного ребёнка галантного 18-го века, этого одинокого Солдата Удачи, всю жизнь испытывавшего себя и Судьбу на прочность?! Может, просто попробуем принять его таким, какой он есть на самом деле?

Наталья Дрозд.