Этот чей-то авторский рассказ я сохранила из Интернета и мимо пройти не смогла
Мне хочется, чтоб большое количество людей знало эти достойные всеобщего внимания истории.
Девять лет люди, называющие себя благотворительным фондом "Мир искусства", собирают по стране музыкально одаренных детей-инвалидов и учат большой музыке. Это отчаянное занятие стоит $1,5 млн в год. Детей находят в тихих городах, учат у лучших педагогов и выводят на самые громкие сцены мира играть с великими музыкантами — с Монтсеррат Кабалье, Чечилией Бартоли, Дмитрием Хворостовским, Владимиром Спиваковым, Эвелин Гленни. Как одаренные дети-инвалиды играют с Эвелин Гленни в Петербургской филармонии, Московской консерватории и лондонском "Кадоган-холле", слушал специальный корреспондент ИД "Коммерсантъ" Валерий Панюшкин.
Вибрации
Дело было перед самым Рождеством. Были ранние сумерки. До концерта оставалось часа четыре. Кресла в Большом зале Московской консерватории были частью закрыты чехлами, частью завалены одеждой музыкантов, пришедших на репетицию. Был перерыв, и сцена была пуста. К раскрытому роялю подошли двое от рождения глухих людей — тоненькая девушка с белыми волосами и грузный мужчина в жилетке со множеством карманов. Девушка была флейтисткой Руфью Монтгомери, а мужчина был режиссером телекомпании BBC, которая снимала документальный фильм о том, как неслышащая девочка Руфь стала флейтисткой и выступает на лучших сценах мира со звездами класса Эвелин Гленни.
Девушка взяла мужчину за руки, положила его руки под крышку рояля к самому основанию струн, села за рояль и стала играть. Мужчина чувствовал пальцами, как вибрирует рояльная дека. Судя по его глазам, он впервые в жизни на ощупь убеждался, что звуки действительно существуют и могут быть сложены в гармонию, и трепещут, и что там еще. Он снимал фильм про Руфь Монтгомери уже целую неделю. Фильм про глухого музыканта. Глухой телережиссер. Он только теперь узнал, чем занимается его героиня. У него были такие глаза, какие могли бы быть у верующего, если бы тот и впрямь увидел ангелов.
За сценой была всегдашняя предконцертная суета. Впрочем, не очень обычная. Вверх по консерваторской служебной лестнице тащили инвалидные коляски с детьми-хористами, потому что коляски не входят в лифт. Вниз по лестнице бежал, кивая детям, седой и слегка восторженного вида человек. Он срывал на ходу с шеи галстук, как будто галстук душил его. Он бежал вниз потому, что хористке Наташе Федоренко стало плохо. За девочкой приехала скорая, но девочка отказывалась ехать в больницу, не извинившись перед организатором концерта, что вот не в силах выйти сегодня на сцену. Этот бежавший вниз по лестнице человек и был организатором концерта. Его звали Владиславом Тетериным.
Он раньше — давным-давно — был вполне успешным концертирующим пианистом. Однажды во время гастролей в Японии его попросили дать небольшой благотворительный концерт в интернате для детей-инвалидов. Он приехал. По интерьерам и обслуге интернат походил на кремлевский санаторий. Но детям от этого не легче было жить инвалидами. Детей привезли в актовый зал в колясках и на кроватках. Тетерин сыграл детям несколько пьес. Дети в ответ спели Тетерину мучительно отрепетированную народную песню. Тетерин подумал, что вежливость уже позволяет ему и детям не мучить больше друг друга музыкой, но все же попросил принести песенник. Ему просто не хотелось, чтобы дети думали, будто музыка мучительна. Он стал наигрывать популярные мелодии, а дети пели. Им, кажется, понравилось петь. Тетерин расставлял детей по голосам, дети пели еще и еще. И, кажется, были счастливы. В тот вечер Тетерин подумал, что не надо давать благотворительные концерты для детей, надо давать благотворительные концерты с детьми. Забросил карьеру и стал заниматься организацией таких концертов, в которых дети, не мечтавшие даже учиться в школе, поют и играют на одной сцене с великими музыкантами, которых не мечтали даже увидеть.
Тетерин стал собирать по России одаренных детей-инвалидов и помогать им становиться музыкантами. Он ездил по городам, искал таланты. В городе Ярославле, на площади возле зала, где проходило прослушивание, к Тетерину подъехала девочка в инвалидной коляске.
— Я из города Мышкина. Я опоздала на прослушивание. Я очень хочу петь.
— Пой, прямо сейчас пой!
Тетерин вспоминает, что подумал тогда: вот ведь ни один музыкальный педагог из Москвы никогда не доедет до города Мышкина, и эта девочка никогда не доедет до Москвы — у нее не хватит сил и денег; у нее единственный шанс — здесь, на площади перед Волковским театром в Ярославле. Девочка запела. Тетерин говорит, что по первым же нотам можно было предполагать в девочке недюжинный талант.
В Сибири дети с родителями добирались на тетеринские прослушивания из маленьких городов, пересаживаясь с электрички на электричку, потому что никакой собес не оплачивал им билеты на поезд.
В Екатеринбурге на прослушивание пришел мальчик, игравший на гармошке, потому что в городе Богданович, из которого мальчик приехал, не нашлось никакого музыкального инструмента, кроме гармошки, чтобы учить одаренного ребенка. Ему купили баян.
В городе Армавире Тетерин нашел слепого детдомовского мальчика Олега Аккуратова.
Олег при первой возможности извлекал звуки из всякого предмета, способного звучать. Мальчика за это считали необучаемым. Оказалось, что он просто талантлив.
Прошло восемь лет. За эти годы Олегу Аккуратову нашли хороших педагогов в Армавире, он много раз приезжал брать мастер-классы в Москву, он дважды ненадолго ездил в Лондон учиться в Королевской академии музыки. Там, в Королевской академии музыки, Олега услышал менеджер великой перкуссионистки Эвелин Гленни, и Гленни предложила Олегу играть вместе.
Теперь в день концерта в Большом зале Московской консерватории Олег репетировал в маленьком классе, дверь в который вела прямо с лестницы. Вверх по лестнице несли детей-хористов в инвалидных колясках, вниз по лестнице Владислав Тетерин бежал утешать Наташу Федоренко, которой стало плохо и которая не сможет выйти на сцену. А я в пустом консерваторском зале беседовал с Эвелин Гленни.
— Мне присылают сотни видеокассет и дисков,— говорила Гленни.— Может быть, тысячи. Послушайте моего Томми, посмотрите на мою Дженни. Но Олег совсем другое дело. Он действительно очень талантлив. К тому же он такой милый.
— Скажите,— я наклонился к Гленни поближе, чтобы не мешать музыкантам, которые выходили уже на сцену, потому что закончился перерыв, а Гленни отстранилась от меня, чтобы видеть мои губы,— такой концерт с детьми — это в профессиональном смысле жертва с вашей стороны?
— У вас есть дети? — Гленни улыбнулась.— Разве когда вы играете с детьми, это какая-нибудь жертва? И потом, Олег действительно очень талантлив. Он прекрасно играет джаз. У него немного сырой звук в классической музыке, но это поправимо.
Четверть века назад, когда Эвелин Гленни училась по классу фортепиано и ей было девять лет, она оглохла. Потеряла 95% слуха и слышит только громкий шум. Все педагоги отказались от нее, кроме одного. Она стала великой перкуссионисткой. Превратила барабаны, ксилофон и маримбу в сольные инструменты. Записала 22 альбома. Получила две "Грэмми". Кроме классических музыкантов, играла еще с Бьорк, Бобби Макферрином, Стингом. Получила орден офицера Британской империи. Она выходит на сцену босиком и говорит, что босыми ногами и всем телом научилась чувствовать вибрации музыки. Она, правда, не любит вопросы про глухоту, потому что ее концерты — это не цирковой аттракцион ("Надо же, глухая, а играет!"). И я не осмелился спросить, как это телом можно почувствовать, что у Олега Аккуратова сырой звук.
Российское ноу-хау
Организовать концерт в Большом зале Московской консерватории сложно и дорого. Организовать три концерта в Петербурге, Москве и Лондоне с участием звезды класса Эвелин Гленни сложнее втрое. Аренда зала, например, стоит $15 тыс. Оркестру надо заплатить $40 тыс., но Владислав Тетерин договаривается с лучшими оркестрами мира за полцены, и эта скидка — благотворительный вклад оркестрантов. Гонорар Эвелин Гленни — $20 тыс. за концерт, и Гленни не может играть бесплатно, потому что великий музыкант — это целое предприятие с помощниками, менеджерами, транспортом и специально изготовленными инструментами, которые надо возить за собой по всему миру. Для фонда "Мир искусства" Гленни за $20 тыс. дала два концерта в Москве и Петербурге, а лондонский концерт дала бесплатно. Около $100 тыс. стоит привезти со всей страны детей-хористов — оплатить дорогу, разместить в гостиницах, кормить четыре раза в день. Рассчитывать на доходы от концерта бессмысленно: самый успешный классический концерт в России приносит $30-40 тыс. сборов. Вкладываться в рекламу бессмысленно: хорошая реклама концерта в Москве обходится в $250 тыс. Все концерты известных артистов в Москве убыточны, убытки компенсируются деньгами спонсоров.
Концерты фонда "Мир искусства" убыточны вдвойне, потому что помимо обычных расходов есть еще расходы на поиск одаренных детей, оплату педагогов для них, покупку музыкальных инструментов, стипендии, инвалидные коляски, компьютеры, чтобы дети могли учиться дома, включая компьютеры для слепых, каждый из которых стоит $10 тыс. Раньше большую часть своего рабочего времени Владислав Тетерин тратил на то, чтобы искать спонсоров, теперь всю работу фонда "Мир искусства" спонсирует один человек — известный российский предприниматель Алишер Усманов. У Владислава Тетерина образовалось свободное время, и он немедленно затеял проехать с концертами по тысяче городов России. Еще будут концерты в Иерусалиме, у Стены плача, и на открытии европейского футбольного чемпионата в 2008 году.
Владислав Тетерин говорит, что большие концерты на лучших сценах мира необходимы. Тетерин говорит, что, когда был студентом консерватории и жив был еще великий Святослав Рихтер, он спросил как-то Рихтера, нужна ли тому публика.
— Я думал,— говорит Тетерин,— Рихтер скажет, что публика ему не нужна, что он служит только музыке в самом чистом и самом неприкладном смысле этого слова. Но Рихтер сказал: "Если бы публики не было, если бы не надо было выходить на сцену, я бы бросил заниматься".
Эти концерты, которые "Мир искусства" устраивает два-три раза в год, заставляют детей учиться, превозмогая болезни. Эти концерты являются наградой за год труда. Эти гастроли позволяют покинуть глухой провинциальный городок, увидеть большой мир и почувствовать, что занимаешься большой музыкой, а не милой самодеятельностью. Наташа Федоренко, например (та девочка из Хабаровска, которая пела в Петербурге, но не смогла петь в Москве, девочка, которую двое взрослых возят на гастроли в кроватке, поскольку она не может сидеть даже в инвалидной коляске), пишет в дневнике: "Проезжая по заснеженному городу, я с великим удовольствием разглядывала вечерние места, которые были украшены новогодними предметами, все они создавали у меня в душе ожидание самого лучшего праздника в моей жизни... Мы оказались в шикарной гостинице, там был прекрасный дизайн, отличный персонал. (Она пишет про гостиницу 'Октябрьская' — просто чистенький четырехзвездный отель.) Все было словно как в сказке. Две большие кровати, красивая мебель, огромная ванная. (Господи, какая же у нее дома ванная?) Мы пришли в необыкновенный ресторан, где был 'шведский стол'... Приехала машина, которая отвезла меня на репетицию. Впервые я увидела Эвелин Гленни. О Боже! Как она играла! Просто дух захватывало при каждом ее ударе по барабану..."
Кроме Наташи Федоренко, кроме Олега Аккуратова, кроме детского хора, собранного по российским городам, в концертах принимали еще участие дети-инвалиды из Британии. Начиная концерт, дирижер Мартин Браббинс особо указывал дирижерской палочкой на слепого мальчика Кэлама Рассела за литаврами, на девочку-валторнистку Элизабет Пауэлл, у которой парализована правая рука, благо на валторне играют левой рукой. Флейтистка Руфь Монтгомери играла соло.
Дочь Владислава Тетерина Мария три года назад открыла в Лондоне филиал фонда "Мир искусства". И это, кажется, первый случай, когда российское благотворительное ноу-хау было экспортировано в Европу.
— В Британии чрезвычайно развита благотворительность,— говорит Мария Тетерина.— Им просто не приходило в голову, что детям-инвалидам можно не просто платить пенсию или давать для них благотворительные концерты, а можно учить их в консерватории и готовить из них выдающихся музыкантов.
В Британии высшее учебное заведение получает субсидии от государства, если среди студентов есть инвалиды. Раньше Королевская академия музыки не могла на подобные субсидии претендовать. Академии выгодно, что появился благотворительный фонд, разыскивающий по провинциальным городам одаренных детей-инвалидов и готовящий их к поступлению в академию. В обмен академия готова бесплатно работать с российскими детьми. В России подобных субсидий нет.


Холодная страна
Мы болтаем с Эвелин Гленни перед репетицией в Лондоне, в "Кадоган-холле". На сцене собираются музыканты. Слепого пианиста Олега Аккуратова выводит под руку воспитательница армавирского детского дома, усаживает за рояль. Слепой литаврист Кэлам Рассел шагает по залу сам, ловко ощупывая мир перед собой длинной белой тростью.
— Есть еще одна проблема с Олегом,— говорит Эвелин Гленни.— Он очень несамостоятельный. Посмотрите, как идет Кэлам и как идет Олег. Мне кажется, дети-инвалиды в России вообще слишком зависят от родителей, от взрослых, от здоровых людей.
— Это потому,— говорю я,— что в России среда значительно более недоступна для инвалидов, чем в Британии. Инвалиды в России обычно заперты в четырех стенах.
— Наверное,— соглашается Гленни.— Олег очень талантливый, но, чтобы стать большим музыкантом, надо не просто хорошо играть, надо хотеть сказать что-то своей музыкой, надо быть независимым, надо иметь впечатления от жизни. Олегу явно не хватает впечатлений.
Гленни идет на сцену, а я смотрю, как маленький мальчик из хора Денис Бусов просит отца, чтобы отец взял его из инвалидной коляски на руки и понес общаться. Перед этими гастролями Денис нарочно учил английский язык. У Дениса крохотное тело, совершенно неразвитое по сравнению с головой. Отец подносит Дениса к оркестрантам, и мальчик спрашивает по-английски:
— Скажите, пожалуйста, а далеко ли здесь метро?
— Метро недалеко,— улыбаются оркестранты.— Ты можешь пройти двести ярдов до угла — и потом налево.
— А сколько стоит метро? — спрашивает Денис.
— Два фунта, если ты будешь путешествовать по центральной зоне. А если ты хочешь поехать, например, в Гринвич, то тогда...
Ни один из оркестрантов Королевского филармонического оркестра не смеет сомневаться в том, что этот обездвиженный мальчик-хорист поедет сейчас после репетиции кататься на метро по всей центральной зоне и, может быть, даже в Гринвич.
Через месяц после окончания этих гастролей дома, в Братске, Денис Бусов простудится в страшные январские морозы и умрет от пневмонии. Его жизнь окажется на два года дольше, чем обещали врачи. Его родители будут звонить Владиславу Тетерину и сквозь слезы благодарить, что ребенок занимался музыкой, видел Петербург, Москву и Лондон.
Слишком слабые легкие. Или слишком холодная страна.

Позже мною, Линой Томчи был посвящён стих Олегу.
http://www.stihi.ru/2009/11/30/5765
Это имя достойно величья. посв. Олегу Аккуратову

В мире новых имён это имя достойно величья.
Аккуратов Олег…По призванью души - пианист.
Он родился слепым от здоровых детишек в отличье.
В этот мир путь Олега с младенческих лет был тернист.

К пианино, стоявшему в доме, ручонки тянулись.
В года два с половиной заметили бабушка, дед,
Будто крылья расправив, в нём звуки мелодий проснулись.
Излучали, казалось, слепые глазёночки свет.

Пробивались на свет его музыки солнечной блики.
Поднимаясь на пальчики ног, он пытался играть.
Уникальным был признан уже к четырём дар великий.
Ещё числилась в возрасте детском родившая мать.

Лишь в шесть лет смог Олег поступить в музыкальную школу.
В Армавир он приехал из Ейска, попав в интернат.
Пред толпою большой выступать уже мог мальчик соло.
Вдохновением был одержим, получая заряд.

Звук божественных струн отразил его голос призывный.
И однажды случилось, Олег вдохновенно запел.
С Монсеррат Кабалье пел на сцене он голосом дивным,
Выступая пред сильными мира сего, не робел,

На дыханье одном, исполняя из классики вещи.
Чувством ритма владея и памятью, он одержим.
Восхищаясь его гениальностью, зал рукоплещет
Только музыки звуки и Небо всевластно над ним.

И не ведая звёздной болезни, лишённый зазнайства,
Всем своим существом он как будто в себя погружён,
Находясь в окруженье под светом великого братства.
Восходящею, яркой звездой небосвод озарён.

30.11.2009

ВЗЫВАЯ К ДОБРОТЕ И МИЛОСЕРДИЮ.

 Лина Томчи

Бывает, от обид седеют волосы,
Как от  вина, головушка  хмельна.
Меняют черный цвет на белый полосы.
Надломано крыло. Душа больна.
И болью тело слабое измучено,
Но я себя на злости не ловлю.
Судьба горька. Но жизнь мне не наскучила.
Хоть мир жесток, но я людей люблю.
На всё и всех имея своё мнение,
Горячей реагирую строкой.
Затрагивают сердце треволнения.
Горю, как все, желаньем стать звездой.
И дорожу я честью, долгом, совестью
И именем наследным дорожу.
Струну задев сюжетом горькой повести,
От спячки чьё-то сердце вдруг бужу,
Взывая к доброте и милосердию,
Порывы чувств высоких отразив,
Хоть  проявив предвзятое усердие,
Зверьё рычит, оскал свой обнажив.
И всё же я вольна в своих суждениях.
И мне не нужен сладостный покой.
Себя я тешу этим обольщением.
К чужой беде я не встаю спиной.
Не славила я Болдинскую осень,
Всё отражая огненной строкой,
Закаты и рассветы, неба просинь.
Я гимнами воспела край родной,
Взывая к доброте и милосердию.
И  свят души мятущейся порыв,
Осмыслены сознанием суждения
Под плач струны поющей и надрыв.

22.09.2008