Цитата сообщения Вольноопределяющийся В 1924 году бывший лекарь Белой армии Михаил Булгаков завершил роман «Белая
гвардия». Писать его он начал в 1923-м, на следующий год по исходе белых частей из Приморья, точнее, Русского Востока и через три года после массовых и ужасающих казней в Крыму белых офицеров. Публикация «Белой гвардии» явилась актом духовного бесстрашия и самоубийственного вызова властям, захватившим Россию...
...Пьеса Булгакова была сразу же запрещена с угрожающей руганью. Рискуя многим,
Станиславский положил много сил, чтобы добиться постановки Художественным театром «Дней Турбиных».
Так появилась пьеса, ставшая, без преувеличений, с учетом обстоятельств гулаговского жития, вершиной мировой сцены. Стержнем этого явления стали белые офицеры, и в центре их «кадет» Николка Турбин.
На премьере «Дней Турбиных», когда на сцене офицеры запели «Боже, Царя храни»,
произошло подлинное чудо. Через десять лет после 1917 года, несмотря на расстрельное время, весь зал как один встал и подхватил царский гимн. Это было что-то величественное, грозное и необъяснимое. Сам председатель Совнаркома Рыков присутствовал на премьере. После спектакля он в холодном поту влетел за кулисы с разносом и орал, что и он, большевик, вынужден был встать вместе со всем поющим залом...
...В разгар террора в центре Москвы, в двух шагах от Лубянки, хор, поющий «Боже, Царя храни», – это подлинное чудо.
Запевалой этого чуда стал кадет «в белом кителе». На последующих спектаклях были
приняты меры, чтобы конфуз с гимном не повторился, но воздействие спектакля на зрителей продолжало оставаться столь сильным, что заставляло власти нервничать.
Вот свидетельство постороннего зрителя, югослава Драгиша Васича, видевшего спек
такль в 1927 году: «Вдруг посреди разговора на сцене появляется младший Турбин,
Николка...
...Я сидел в партере и с самого мига его появления почувствовал: в зале происходит что(то необъяснимое. Украдкой, как можно незаметнее, стал я наблюдать, и то, что увидел вокруг себя, действительно было необыкновенно. Всем лицам словно передалось единое выражение какой-то редкой, до слез трогательной нежности. По этому шевелению и возбужденности, по их невольному проявлению чувств было совершенно ясно: именно появление юноши в униформе, запрещенной десять лет назад, давно забытой, вдруг воскресило в них общую память о том, что навсегда ушло, что старо, но, по сути, продолжает принадлежать им. Все случилось мгновенно, нежданно, и я наблюдал их замешательство, возбужденное голосом мальчишки, что так искренне любил своего царя. Они озирались опасливо, тайком, стараясь, чтобы это их чувство никем не было замечено, и как бы стыдясь за самих себя. Но немного позже они успокоились и в тот же самый вечер, только в другой уже сцене, одушевленно рукоплескали победе над белыми…».
Хлопали неистово, дабы бессознательно скрыть от себя и окружающих только что пережитые опасно светлые мгновения. Хлопали в те годы на собраниях и съездах яростно, долго и иступленно (вспомните документальные ленты о тридцатых годах). Даже при Нероне не отбивали ладоши в таком смертельном ужасе.
Но белые офицеры и «кадет» Николка Турбин начали через гений Булгакова и Станиславского незаметное духовное исцеление родного народа...

(Из альманаха КАДЕТСКИЙ ВЕСТНИК РОССИИ №2/2007)