Однажды Наполеон на вопрос знаменитой
мадам де Сталь , какую он из женщин считает
самой великой, ответил:"Ту, которая родила
больше детей" . В этом ответе в форме дерзкой
шутки отразилась распространенная версия
историко-биологического предназначения женщины.

РАИСА СЛОБОДЧИКОВА

ВВЕДЕНИЕ

Есть ли у женщин своя история? Конечно, есть.
Сопротивлялись ли женщины всех стран против навязываемой им второй роли, роли незаметных, молчащих? Конечно, сопротивлялись.
"Прекрасный пол" в течение столетий находился на стадии "домашнего рабства". Для некоторых из них оно выражалось в юридическом или экономическом подчинении отцу или мужу, для большинства – в задавленности самой мелкой, самой черной, самой тяжелой, самой отупляющей человека работой на кухне и вообще в семейном хозяйстве.
Идеологи революционной буржуазии, выдвинувшие лозунг равенства всех людей перед законом, впервые провозгласили, что женщина такой же человек, как и мужчина. Еще Ж.-Ж. Руссо заявил о необходимости вывести женщину за стены домашнего очага. Вольтер и Дидро признавали за ней равные права с мужчиной во всех сферах общественной жизни.

Нелегкой была судьба и русской женщины, ее угнетенное положение усугублялось тяготевшим над всем обществом игом самодержавного государства. И тот факт, что женщины России при всем их экономическом, социальном, политическом бесправии сыграли исключительную роль в жизни страны, следует, вероятно, отнести к одному из многих парадоксов нашей истории.
Пристальное чтение древнейшей русской летописи позволяет убедиться, что все деяния русской государственности тесно связаны со значительными поступками женщин. Летопись называет не только князя Кия и его братьев, но также их сестру "Лыбедь"; имя великой княгини Ольги упоминается каждый раз, когда речь заходит о выдающихся деятелях прошлого, ее называют "вещей за свою мудрость" в деле "собирания земли русской". Именно она провела первую в истории успешную финансово-административную реформу.
Затем появились новые заметные фигуры: жена Владимира-крестителя Руси, княгиня Анна Романовна, первая женщина, принимавшая участие в составлении правового кодекса; дочь Ярослава Мудрого Анна Ярославовна, выданная замуж за короля Франции Генриха, после смерти мужа, участвовала в управлении государством в годы опекунства над несовершеннолетним сыном Филиппом.
Во время ордынского ига русские женщины стали жертвами нападений, грабежа, полона. Но как только пробились ростки национального возрождения, вновь на исторической арене появились активные деятельницы: княгиня Евдокия, жена князя Дмитрия Донского, основательница нескольких московских церквей; знаменитая "республиканка" Марфа, жена Новгородского посадника Борецкого и др.
Затворническое воспитание в теремах на началах "Домостроя" формировало особый тип женщин, женской личности – покорных, старавшихся угодить "Богу и Мужу". Но некоторые из них: Анна Ртищева, боярыня Морозова, княгиня Урусова и дворянка Данилова проявили редкую энергию, упорство, фанатизм в отстаивании своих прав и идей.
Первая половина XVIII века оказалась периодом, когда "старина с новизной перемешались". Права женщин на владения и распоряжение недвижимостью, ограничения на которые были введены Иваном Грозным, были частично восстановлены. После петровского указа 1714 года русские дворянки получили возможность быть самостоятельными. Немалое влияние на изменение прав женщин оказали реформы в области просвещения.
Напомним: Россия, едва выйдя из "Домостроя", в конце XVII и XVIII столетиях имела шесть императриц или фактических правительниц: сестра Петра I Софья Алексеевна, Екатерина I, Анна Иоанновна, Анна Леопольдовна, Елизавета Петровна, Екатерина II и еще одна – Екатерина Дашкова – возглавила Российскую Академию.
Женское движение, прежде всего, вело борьбу с мужчинами за изменение экономического, правового и социального положения женщины, привлечение ее к общественному труду и общественной деятельности в более широких масштабах, получение равного с мужчиной образования, за право устраивать самостоятельно свою личную жизнь и т. п.
Эпоха "женских правлений" XVIII века сделала свое дело, началось быстрое становление женского самосознания, и следующее XIX столетие подарило России замечательных женщин: женщин-писательниц, женщин-декабристок, женщин-актрис, женщин-революционерок.
Что роднит их между собой? Они все отстаивали свои права: равноправия, свободы слова и выбора, образования, права разделять со своими мужьями их долю, протестуя против несправедливости, и потому позже были названы "классическими образцами необычайной энергии".
Олицетворением формировавшейся новой женской личности стали декабристки: жены, сестры, матери революционеров, пошедшие против царской воли и тем самым бросившие вызов официальной России. Восстание декабристов (14 декабря 1825 года) и особенно его разгром усилили раскол в русском обществе: его реакционная часть поддержала и одобрила жестокую расправу царизма, передовые люди проявили сочувствие восставшим.
Всякое проявление сочувствия декабристам рассматривалось властями как антиправительственный акт, усердие же при их осуждении поощрялось. В такой обстановке с первых же часов и дней после 14 декабря активная позиция декабристок, казалось бы не выходящая за естественные пределы личного, родственного участия, становилась важным фактором общественной жизни страны. Женщины первыми открыто выразили сочувствие ссыльным и начали бороться за них, пуская в ход все дозволенные и даже недозволенные способы: деньги (для подкупа стражи), родственные связи, влиятельные знакомства, прошения "на высочайшее имя"...
Надо было обладать немалым гражданским мужеством, для того чтобы пойти против воли самодержца и мнения большинства. Декабристки в большинстве получили воспитание, основанное, прежде всего, на уважении к гуманитарной традиции XVIII в. Ведь те же учителя, что обучали будущих декабристов, толковали юным девицам о Вольтере, Руссо, Гете...
Заложенные в детские и юношеские годы, нравственные принципы будущих декабристок проявились в трудную минуту их жизни. Конечно, они скорее сердцем, чем разумом, понимали происходившее, заботились, прежде всего, об облегчении участи близких людей, уповая при этом на волю божью и милосердие государя.
Женщины, уделом которых в то время была семья, в большинстве не подозревали о существовании тайных обществ и о том, что их мужья участвовали в заговоре против царя. Но это, усугубив страдания, не помешало большинству из них занять правильную нравственную позицию. Страдать за другого – значительно труднее. И, наверное, главная сила тех женщин заключалась в терпении…
Полина Гебль-Анненкова вспоминала, что примерно за месяц до восстания она узнала о готовящемся заговоре из бесед молодых людей, собиравшихся в доме ее мужа Анненкова, и, услышав: "наверное, их ожидает крепость или Сибирь", поклялась последовать за ним повсюду. Ее первые письма к нему свидетельствуют о твердости духа в тот чрезвычайно сложный момент. Она поддерживала растерявшегося мужа, выражала готовность разделить его участь, высоко оценивая его личность.
Александра Муравьева написала мужу: "Ты преступник?! Ты виновный?! Это не умещается в моей бедной голове... – писала Муравьева. – Ты просишь у меня прощения. Не говори со мной так, ты разрываешь мое сердце. Мне нечего тебе прощать. В течение почти трех лет, что я замужем, я не жила в этом мире, – я была в раю".
Это взволнованное письмо, написанное нервной рукой, очень неразборчивым почерком, короткими, отрывочными фразами – свидетельство не только благородства души, самоотверженности, любви, но и мужества, с которым молодая избалованная женщина переносит внезапно свалившееся на нее испытание.
Подобно Муравьевой, безоговорочно и сразу поддержавшей мужа, Мария Волконская, едва узнав об аресте супруга, написала ему, что "готова следовать во всякое заточение и в Сибирь". Однако она оказалась в более сложном положении, чем Муравьева, которая действовала в союзе с матерью мужа и при поддержке всей многочисленной семьи родственников Чернышевых. Волконская же оказалась изолированной, вся семья: отец, мать, братья, сестры восстали против "безумств" Маши, ей затрудняли общение с женами других декабристов.
На первое свидание с мужем она ходила не одна, а в сопровождении родственника – будущего шефа жандармов А. Ф. Орлова. Все родственники, как могли, мешали отъезду Волконской в Сибирь. Генерал Н. Н. Раевский – отец Марии Волконской, по словам Пушкина, "герой и добрый человек", который в 1812 г., не колеблясь, бросился в огонь неприятеля, увлекая за собой двух сыновей, почти мальчиков, теперь сломался, не выдержал поступка своей дочери.
Твердое решение М. Н. Волконской об отъезде в Сибирь было по существу первым проявлением ее незаурядного характера. Она восстала не только против окружающих, но, прежде всего, против себя, дочерней покорности, женской инертности и послушания, привитых ей с детства.
Мать двух декабристов – Никиты и Александра Муравьевых, Екатерина Федоровна Муравьева (1771-1848 гг.), поддерживала материально не только сыновей, но и их товарищей по сибирскому изгнанию. После 1826 года ее дом в Москве стал своеобразным центром связи с сибирской каторгой, сюда стекалась вся информация, часто нелегальная. Здесь можно было узнать о путях и средствах сношения с заключенными, получить утешение или помощь.
Известие о решении женщин ехать вслед за мужьями в Сибирь быстро распространялось среди родственников, друзей и просто знакомых и незнакомых, получая громкую огласку.
Разумеется, Николай I боялся не за судьбу женщин; его страшил тот общественный резонанс, который вызвало их добровольное изгнание. Поэтому по приказу свыше было создано немало препятствий на пути декабристок в Сибирь. Отправляясь за мужьями, женщины вынуждены были отказаться от собственных детей и родителей: царь разрешил ехать только женам декабристов. В отношении родственников, в том числе и детей, среди постановлений, касавшихся государственных преступников, существовало и такое: "О запрещении отправляться к ним в Сибирь детям их благородного звания, родственникам и другим лицам". Следует отметить, что до отъезда в Сибирь детей не было лишь у Трубецкой и Нарышкиной.
Расставаясь с родными, все они имели очень мало надежд на то, что когда-нибудь свидятся. По постановлению кабинета министров "невинная жена", последовавшая за мужем в Сибирь, должна была оставаться там до его смерти, а может быть, и до собственной кончины, так как правительство не гарантировало обязательного возвращения женщин в родные места в случае смерти их мужей.
А. И. Давыдова, А. В. Ентальцева, М. К. Юшневская вернулись из Сибири по общей амнистии вдовами, схоронив там мужей. Причем Ентальцеву и Юшневскую не выпускали из Сибири десять лет после смерти их супругов.
Первой последовала за мужем в Сибирь Екатерина Ивановна Трубецкая (1800-1854 гг.). Уже в июле 1826 г., на следующий день после отправки на каторгу мужа, она выехала вслед за ним. Ее сопровождал секретарь отца – Карл Воще, который после возвращения из Сибири вынужден был оставить Россию. В Красноярске у них сломалась карета, заболел провожатый. Княгиня продолжала путь в тарантасе уже одна. В Иркутске губернатор Цейдлер долго запугивал ее, требовал (еще раз после столицы!) письменного отречения от всех прав – Трубецкая его подписала. Через некоторое время, губернатор объявил бывшей княгине, что она продолжит путь "по канату" вместе с уголовными преступниками.
Она согласилась и на это. "Женщина с меньшею твердостью, – писал А. Е. Розен, – стала бы колебаться, уславливаться, замедлять дело переписками с Петербургом и тем удержала бы других жен от дальнего напрасного путешествия. Княгиня Трубецкая первая проложила путь, не только дальний, неизвестный, но и весьма трудный. Трубецкая, а за ней Волконская и Муравьева ехали, обгоняя в пути некоторых декабристов.
М. А. Фонвизин 26 февраля 1827 г., находясь "за сто двадцать верст не доезжая Иркутска", послал жене письмо, в котором говорилось: "Трубецкая, Волконская и Муравьева поехали за Байкал – их заставили подписать отречение от звания и я опасаюсь, что их положение будет тягостно".
Примеру первых также последовала Елизавета Петровна Нарышкина (1801-1867 гг.). Сегодня трудно восстановить с точностью, что послужило первым толчком к принятию каждой из декабристок решения обречь себя на добровольное изгнание.
Подвижничество во имя любви? Супружеский долг? Чувство справедливости? Сострадание к близким людям? О многом можно только догадываться.
Через много лет сын Марии Волконской писал: "Припоминаю слова, не раз слышанные мною в детстве в ответ на высказываемое ей удивление по поводу того, что она могла добровольно лишить себя всего, что имела, и все кинуть, чтобы следовать за своим мужем. – Что же тут удивительного? – говорила она. – Пять тысяч женщин каждый год делают добровольно то же самое".
А. И. Давыдова, вернувшись из ссылки, говаривала: "Какие героини? Это поэты из нас героинь сделали, а мы просто поехали за нашими мужьями..."
Одиннадцать добровольных изгнанниц были самыми разными по социальному положению и материальной обеспеченности, по характерам и уровню культуры. Из титулованной знати были княгини Мария Волконская и Екатерина Трубецкая (урожденная графиня Лаваль); Александра Муравьева – из графского рода Чернышевых, одного из самых богатых в России; Елизавета Нарышкина – дочь графа П. П. Коновницына, генерала, бывшего военного министра; генеральша Наталия Фонвизина – из старинного рода Апухтиных. Все они были не только знатны, но и достаточно богаты. А генеральша Мария Юшневская (урожденная Круликовская) похвастать богатством не могла. Получив разрешение на отъезд в Сибирь, она продала последнюю шубу и серебряные ложки, чтобы собрать деньги на дорогу.
Приезд женщин в Сибирь разрушил расчеты властей на полную изоляцию декабристов. Вырвав революционеров из общественной жизни, Николай I надеялся предать забвению не только идеи, но и имена осужденных. Но приехала к мужу А. Г. Муравьева и через тюремную решетку передала И. И. Пущину стихи А. С. Пушкина. "Воспоминание поэта, товарища по Лицею об их дружбе, – писал декабрист, – точно озарило заточение, как он сам говорил, и мне отрадно было быть обязанным Александре Григорьевне за эту утешительную минуту". Стихотворные строки рассказали декабристам о том, что они не забыты, что их помнят, им сочувствуют.
Приехав в Сибирь, женщины окружили узников лаской и заботой, взяли на себя все хозяйственные хлопоты: они закупали продукты, готовили еду, шили для всех заключенных, а не только для своих мужей. "Довести до Александры Григорьевны о нуждающемся человеке, – вспоминал И. Д. Якушкин о Муравьевой, – было всякий раз оказать ей услугу, и можно было оставаться уверенным, что этот человек будет ею успокоен".
И. И. Пущин о ней же писал: "Непринужденная веселость с доброй улыбкой на лице не покидала ее в самые тяжелые минуты первых годов нашего исключительного существования". Отдавая дань любви и уважения декабристкам, А.Е. Розен свидетельствовал: "Они были нашими ангелами-хранителями и в самом месте заточения; для всех нуждающихся открыты были их кошельки, для больных просили они устроить больницу".
Женщины умели поддержать людей, упавших духом, успокоить возбужденных и расстроенных, утешить огорченных: Анненкова, оказавшегося на грани сумасшествия или самоубийства, и Ивашева, впавшего в полное отчаяние, спасли любящие женщины.
В Сибири декабристки вели упорную борьбу с местной администрацией за облегчение условий жизни каторжан.
Н. В. Басаргин вспоминал позднее, как дамы, вступаясь за заключенных, в лицо называли коменданта С. Р. Лопарского тюремщиком, добавляя, что ни один порядочный человек не согласился бы принять эту должность без того, чтобы не стремиться к облегчению участи узников. Когда генерал возражал, что его за это разжалуют в солдаты, те, не замедлив, отвечали: "Ну что ж, станьте солдатом, генерал, но будьте честным человеком".
Приезд женщин сыграл огромную роль в каторжной жизни декабристов, как бы цементировал, сплачивал узников. Их роль возрастала с появлением семейных очагов, а затем и первых "каторжных" детей, которые считались воспитанниками всей колонии. Долгие годы, проведенные вместе с мужьями в заточении, стали для женщин трудной, но хорошей школой, не только обогатившей их житейским опытом, но и развившей в них чувство активного гражданского протеста.
Во многих декабристских семьях, особенно бездетных, воспитывались дети-сироты или дети из многодетных бедных семей. Эти воспитанники получали не только материальное обеспечение, но и хорошее – по тем временам и условиям – образование.
С народом декабристкам приходилось общаться, прежде всего, в собственных семьях – через прислугу, крепостных. Сначала царь не разрешал женщинам брать с собой крепостных людей в Сибирь, затем разрешил, но только, естественно, с согласия самих крепостных. Известны случаи, когда привезенная прислуга выражала желание вернуться на родину. В большинстве же случаев отношения складывались вполне удачно. Няня Фонвизиных, Матрена Павловна, все сибирские годы провела вместе с господами и вернулась на родину с ними. Такой же честностью и преданностью отличалась Анисья Петровна, жившая в семье Нарышкиных.
Амнистия. Вернувшиеся изгнанники, явившие пример высокой нравственности и душевной стойкости, были встречены передовым обществом с почтительным уважением и симпатией.
М. Н. Волконская начала писать воспоминания, как она называла их "Записками", вернувшись из Сибири. Получился простой и бесхитростный рассказ о ее жизни с момента замужества и до возвращения из изгнания. Воспоминания написаны на склоне лет женщиной, прошедшей через 1825 год, через сибирскую каторгу.
У Волконских в ссылке умерли двое детей. А сын Михаил, уже, будучи государственным служащим, был послан императором Александром II в Сибирь, отвезти манифест об освобождении своим родителям и всем, оставшимся в живых декабристам и их семьям.
В многочисленных мемуарах, письмах, оставленных декабристами, их женами, детьми, друзьями, то и дело мелькают строки о том, как женщины читали и объясняли заключенным Священное Писание, как шили рубахи для полуголых и замерзающих уголовников, они брали на воспитание сирот, Мария Волконская ходила по избам с Библией, со словами утешения.
Эта женщина, перенесшая столько лишений и страданий, потом писала:
"С тех пор, как я уверена, что не смогу вернуться в Россию, вся борьба прекратилась в моей душе. Я обрела спокойствие и могу посвятить себя более страдающему человеку. И верьте мне, что счастье можно найти повсюду, при любых условиях; оно зависит, прежде всего, от нашей совести; когда выполняешь свой долг и выполняешь с радостью – обретаешь душевный покой".
Не менее интересна судьба и Натальи Дмитриевны Фонвизиной, родственницы известного русского литератора. Декабрист Лорер писал о ней так: "В ее голубых глазах отсвечивало столько духовной жизни, что человек с нечистой совестью не мог прямо смотреть в эти глаза". Фонвизина была человеком необычайной духовной силы и одаренности.
Однажды Фонвизина и Анненкова встречали в тюрьме партию новых ссыльных. Среди каторжан был будущий писатель двадцатитрехлетний Федор Достоевский. Позже он описал эту встречу так: "В Тобольске, когда мы в ожидании дальнейшей участи, сидели в остроге, жены декабристов умолили смотрителя и устроили с нами тайное свидание. Мы увидели этих великих страдалиц, добровольно последовавших за своими мужьями в Сибирь. Они бросили все: знатность, богатство, связи и родных, всем пожертвовали для высочайшего нравственного долга. Ни в чем неповинные, они в долгие 25 лет перенесли все, что перенесли их осужденные мужья. Свидание продолжалось час. Они благословили нас в новый путь, перекрестили и оделили Евангелием – единственная книга, позволенная в остроге. Четыре года пролежала под моей подушкой в каторге. Я читал ее иногда и другим. По ней выучил читать одного каторжного".
С этим Евангелием Достоевский не расставался всю жизнь. Перед смертью он попросил жену открыть и читать из него, а потом подарил эту святую книгу сыну, как самую большую драгоценность. Сейчас это Евангелие хранится в музее.
После той памятной встречи, между Фонвизиной и Достоевским завязалась длительная переписка. И кто знает, может как раз под влиянием этой женщины, христианство Достоевского после каторги стало более живым и действенным.
У Натальи Дмитриевны в Сибири был хороший друг – архимандрит Макарий, который стал прообразом отца Зосимы в романе Достоевского "Братья Карамазовы". Они вместе ходили в школы, занимаясь духовным просветительством, вместе мечтали о переводе Библии на русский язык. Известна рукопись Фонвизиной, которой зачитывались декабристы – ее толкование на молитву "Отче наш".
Декабристы называли своих жен "наши ангелы-спасители".
Можно еще много говорить об этих женщинах. Их судьбы трагичны и величественны. Эти женщины были глубоко верующими, и их вера помогла им перенести страдания, они благодарили Бога за то, что именно Он так распорядился их судьбой.
Верность, стойкость этих женщин ярким светом осветила былое и вдохновила А. С. Пушкина, А. И. Одоевского, П. А. Вяземского, Некрасова Н.А. на создание поэм о подвигах женщин-декабристок.
Вглядываясь в прошлое, мы видим в 9-вековой истории Отечества не только тех, кто были хранительницами домашнего очага, матерями и женами, но и правительниц, умных собеседниц и дальновидных дипломаток, бунтарок и щедрых меценаток. Исторические силуэты их порою ярки, а порою бледны из-за недостатка сохранившихся источников, но каждая женская судьба величественна и самобытна.

http://www.ermanok.net/news/comment.php?1485