Марина Цветаева и Арсений Тарковский.







"Я слышу, я не сплю, зовешь меня, Марина..."

Последние годы жизни Марины Цветаевой хорошо изучены, но точной даты встречи ее с Арсением Тарковским нет нигде. Известно, что поводом для знакомства послужили стихи - переводы Арсения Тарковского туркменского поэта Кемине.
Известен черновик письма Марины Ивановны к Арсению Тарковскому, записанный в октябрьской тетради Цветаевой за 1940 год.

"Милый тов. Т. (...)
Ваш перевод - прелесть. Что вы можете - сами? Потому что за другого вы можете - все. Найдите (полюбите) - слова у вас будут.
Скоро я вас позову в гости - вечерком - послушать стихи (мои), из будущей книги. Поэтому - дайте мне ваш адрес, чтобы приглашение не блуждало - или не лежало - как это письмо.
Я бы очень просила вас этого моего письмеца никому не показывать, я - человек уединенный, и я пишу - вам - зачем вам другие? (руки и глаза) и никому не говорить, что вот, на днях, усл (ышите) мои стихи - скоро у меня будет открытый вечер, тогда все придут. А сейчас - я вас зову по-дружески.
Всякая рукопись - беззащитна. Я вся - рукопись.
М (арина) Ц(ветаева)"

Когда Арсений Тарковский приехал в 1925 году в Москву учиться, Марина Цветаева уже три года жила в Чехии. Но ее стихи были хорошо известны людям, интересующимся поэзией. Книжки ее можно было найти у букинистов, прочесть или выменять у друзей. Молодой Арсений Тарковский очень уважал Цветаеву как мастера, мэтра, старшего коллегу. Марина Арсеньевна (дочь поэта) пишет, что ей, родившейся в 1934-м, Арсений Александрович дал имя в честь поэта Цветаевой.

Когда они встретились, Марина Ивановна только что вернулась из Франции.

Арсений Тарковский в то лето 1939 года вместе со своей второй женой Антониной Александровной и ее дочерью Еленой жил в Чечено-Ингушетии, где переводил местных поэтов.

На фото - А.Тарковский с Женой Антониной. С сыном Андреем.

За плечами у него ранняя горькая любовь к Марии Густавовне Фальц, позже - счастливая женитьба на Марии Ивановне Вишняковой, рождение в семье двоих детей - Андрея и Марины, потом уход из семьи к Антонине Александровне Трениной по страстной любви... Он пишет прекрасные собственные стихи, но до выхода первой его книги еще годы, поэтому на жизнь приходится зарабатывать переводами. Тарковский не просто поэт - поэт истинный. Он не мог не почетать стихи Марины Цветаевой, не мог и в жизни пройти мимо нее.
Да, о Цветаевой 40-х годов написано немало. Было трудно, тяжело, невыносимо... - все эти слова уместны. Но для поэта всегда - поверх всех бед и несчастий - все-таки страшнее всего "сердца пустота".
"Незваная, седьмая..."
1940-й год. Встреча с Арсением Тарковским. Они звонили друг другу, встречались, гуляли по любимым местам Цветаевой - Волхонке, Арбату, Трехпрудному... Однажды встретились в очереди в гослитовской кассе. Те, кто видел их вместе, замечали, как менялась Цветаева в обществе Тарковского. Марина Арсеньевна пишет: "Отношение папы к Цветаевой не меняется. Он, уже возмужавший поэт, все тот же почтительный ученик, она для него - старший друг и Мастер. К стихотворению "Сверчок" (1940 год) в папиной тетради есть приписка: "Заповедную" во второй строке - эпитет придуман Мариной Цветаевой, вместо моего, который ей не понравился" (я разыскала папин эпитет - "похоронную")".

Однажды, в присутствии Марины Ивановны, Арсений Тарковский прочел свое стихотворение, обращенное к дорогим ушедшим людям - отцу, брату, любимой женщине Марии Густавовне Фальц (стихи написаны за несколько дней до годовщины ее смерти).

Стол накрыт на шестерых,
Розы да хрусталь,
А среди гостей моих
Горе да печаль.
И со мною мой отец,
И со мною брат.
Час проходит. Наконец
У дверей стучат.
Как двенадцать лет назад,
Холодна рука
И немодные шумят
Синие шелка.
И вино звенит из тьмы,
И поет стекло:
"Как тебя любили мы,
Сколько лет прошло!"
Улыбнется мне отец,
Брат нальет вина,
Даст мне руку без колец,
Скажет мне она:
- Каблучки мои в пыли,
Выцвела коса,
И поют из-под земли
Наши голоса.

1940 год

Цветаева обычно легко запоминала чужие стихи, с первого же чтения. Но в своем ответном стихотворении она отказывается от балладного стиля Арсения Тарковского, от хорея, и пишет ямбом, что придает стихам особую силу и драматизм. Сидящих за столом Цветаева называет по-своему: у Тарковского - отец, брат, Она и фольклорные "горе да печаль"; у Цветаевой: "Два брата, третий - ты сам с женой, отец и мать". Марина Ивановна не поняла - или не захотела понять, - что на ужин к Тарковскому приходит его умершая возлюбленная. Может быть, зная это, она не написала бы ему эти ответные стихи, которые звучат не только как укор, но и как надежда на поворот к лучшему в их отношениях. Пока же ее на ужин не позвали.

Все повторяю первый стих
И все переправляю слово:
"Я стол накрыл на шестерых"...
Ты одного забыл - седьмого.
Невесело вам вшестером.
На лицах - дождевые струи...
Как мог ты за таким столом
Седьмого позабыть - седьмую...
Невесело твоим гостям,
Бездействует графин хрустальный.
Печально - им, печален - сам,
Непозванная - всех печальней.
Невесело и несветло.
Ах! не едите и не пьете.
- Как мог ты позабыть число?
Как мог ты ошибиться в счете?
Как мог, как смел ты не понять,
Что шестеро (два брата, третий -
Ты сам - с женой, отец и мать)
Есть семеро - раз я на свете!
Ты стол накрыл на шестерых,
Но шестерыми мир не вымер.
Чем пугалом среди живых -
Быть призраком хочу - с твоими,
(Своими)...
Робкая как вор,
О - ни души не задевая! -
За непоставленный прибор
Сажусь незваная, седьмая.
Раз! - опрокинула стакан!
И все, что жаждало пролиться, -
Вся соль из глаз, вся кровь из ран -
Со скатерти - на половицы.
И - гроба нет! Разлуки - нет!
Стол расколдован, дом разбужен.
Как смерть - на свадебный обед,
Я - жизнь, пришедшая на ужин.
...Никто: не брат, не сын, не муж,
Не друг - и все же укоряю:
- Ты, стол накрывший на шесть - душ,
Меня не посадивший - с краю.

6 марта 1941 г.



Точное и очень страшное предчувствие своей судьбы.

...Вскоре становится ясно, что Арсений Александрович избегает встреч с нею. Весной 1941 года он даже не поздоровался с ней на книжном базаре в Клубе писателей. Он мужчина, он поэт, предпочитающий любить - гораздо больше, чем принимать любовь. В этом отношении их полюса совпадали с Анной Ахматовой. Да и просто - и физически, и эмоционально - он не мог уделять Марине Ивановне больше времени, чем уделял. У него молодая жена и приемная дочь, бывшая жена и двое своих маленьких детей, старенькая мама... Ушедшие любимые люди. Тем не менее ему тоже жаль терять дружбу с Цветаевой:

Все, все связалось, даже воздух самый
Вокруг тебя - до самых звезд твоих -
И поясок, и каждый твой упрямый
Упругий шаг и угловатый стих.
Ты, не отпущенная на поруки,
Вольна гореть и расточать вольна,
Подумай только: не было разлуки,
Смыкаются, как воды, времена.
На радость руку! На печаль, на годы,
Но только бы ты не ушла опять.
Тебе подвластны гибельные воды,
Не надо снова их разъединять.

И снова - удивительное горькое предчувствие.

Под стихами дата - "16 марта 1941 года". О том, что существуют стихи, посвященные ему, возможно, последние в жизни Цветаевой, Арсений Тарковский тогда не знал.
Оказалось, что он впервые прочел эти стихи лишь в 1982 году. То есть спустя 42 года после того, как они были написаны.
— Для меня это было как голос из-под земли, — признался Арсений Александрович.

Началась война. Однажды Цветаева и Тарковский случайно встретились на Арбатской площади и попали под бомбежку. Спрятались в бомбоубежище. Марина Ивановна была в панике - раскачиваясь, повторяла одну и ту же фразу: "А он (фашист - Н.С.) все идет и идет...".

Потом - эвакуация. Возможно, судьба Цветаевой сложилась бы иначе, если бы Тарковский уехал в Чистополь в одно время с ней. Но он сначала проводил туда жену и приемную дочь, а сам смог выехать только 16 октября.

О смерти Марины Ивановны узнал еще в Москве.

И дальше мы слышим только его голос: стихи, написанные сразу, и более поздние, из цикла "Памяти Марины Цветаевой" (в нем 6 стихотворений).

"Зову - не отзывается, крепко спит Марина,

Елабуга, Елабуга, кладбищенская глина..."

(1941 г.)

Он поэт, он молод, его раздирают страсти, он многое переживает трагически... И Цветаеву он любит - раннюю, до 1917 года, а после - утверждает - она как поэт кончилась... Взрослея, он уходит от молодости своей и от молодой Цветаевой, от поэтики ее все дальше и дальше. Однажды, как вспоминает писательница Елена Криштоф, он спросил вслух: "Кто бы мне объяснил, почему, чем дальше, тем больше ухожу я от поэзии Цветаевой?.." И сам себе ответил: "Перескажу объяснение одной молодой женщины. Двадцатилетней. Она мне сказала: у тебя на Цветаеву уже сил недостает... Возможно, она права. По крайней мере - в моем случае...". Цветаева для него тоже (как и Анна Ахматова - Н.С.) была Поэт с большой буквы и даже больше. Но все воспоминания о ней, все ее клубящиеся, неспокойные или лучше - лишающие покоя строки, все свои долги перед ней - все это, вместе взятое, он спрятал в дальней комнате и закинул ключ в реку..."

С Ахматовой же было иначе. С годами он все больше и больше ценил ее поэзию, поэтический слух, остроумие, называл ее лучшим поэтом века. Очень любил ее как человека. Более того, Арсений Тарковский перед Анной Андреевной благоговел, благодарил "за царственное существование и царственное же слово", сожалел, что они разминулись во времени и пространстве. Как свидетельствуют многие, с большим трудом пережил ее смерть, думал - не выживет. Да и сам Тарковский писал с возрастом все спокойнее, размереннее, все ближе и ближе к Ахматовой. Равновесие, гармония Ахматовой были ему ближе, чем цветаевский бунт. А, может быть, Анна Ахматова была ему ближе по-христиански, потому что у нее не было глубокого отчаяния...

Иногда он за что-то горько корил Цветаеву, говорил, что любит ее (свидетельство Вениамина Блаженного), часто говорил о ней нежно... Тем не менее стихи Цветаевой читал все реже и реже, а вот прозу - с неизменным интересом. Постоянными спутниками поэта были Пушкин, Баратынский, Тютчев. Любил всегда, но с большими оговорками, Блока и Пастернака. С годами охладел к Мандельштаму. Но, пожалуй, сильнее всего он отошел от Цветаевой. Говорил, что не может переносить ее "нервической разорванности предложений, постоянного крика". Хотя она и оставалась для Арсения Александровича великим поэтом, но уже без былой страстности и любви.

Итак. Арсений Александрович Тарковский. Последний всплеск Марины Цветаевой, последняя попытка спасения от пустоты... Но: разминовение человеческое, разминовение творческое. Многое не состоялось, многому не суждено было сбыться. Впрочем, они дали друг другу больше, чем не дали. Такие человеческие и поэтические отношения не забываются.

И все же эта последняя встреча снова обернулась для Марины Ивановны "невстречей". То есть новой пустотой души.

...К лету 1941 года огонь ее души погас окончательно. Никто не сумел (да, в общем-то, и не захотел) поддержать его. Погас огонь любви - перестали писаться стихи. Исчезли стихи - ослабла воля к жизни.

И тогда стихия Смерти увлекла Цветаеву за собой.





По публикациям Натальи Савельевой