Вещь потрясающая, изумительная вещь! Какое чувство слова, какие обороты, какие типажи! И как филигранно все это упаковано.

Про андеграунд, советский, понятно – сегодня-то такой штуки нету. На сломе эпох – оттуда сюда. Главный герой – Петрович, 54 года (потом будет 55), агэшник. Писатель, который давно не пишет. Ничего… Зато сторожит. И бомжует. В общем, балансирует на грани выживания.

До середины романа сплошное наслаждение – калейдоскоп, нет – фейерверк колоритнейших персонажей (собственно, фейерверк авторских их характеристик, а сами-то персонажи обыденные, таких на каждом шагу…), в сменяющих одна другую бытовых зарисовках. А потом начинается погружение во тьму… В лучших традициях позднесоветских мемуаров о репрессиях честных и благородных.

Героя пытают в психушке. Милые такие врачи, дипломированные, все-все понимающие. И даже соглашающиеся с неоднозначностью их труда в недавнем тоталитарном прошлом.

Садисты, сатрапы? Борца с режЫмом? Нет и нет. За героем-то два трупа и рвущаяся из-под контроля совесть (уж как он ее ни уговаривал…). Так что не вполне традиции и совсем уже не лучшие – всего лишь жизнь, обычная.

А с режимом тем никто не борется. И не боролся. Агэшников-писателей/поэтов не печатают, художников не выставляют. Почему? А черт его знает! Про неформат еще никто не слышал. Талант есть. А все равно не публикуют! Нет, лизать задницы или правильно любить родину не предлагают. Просто не нужны – перепроизводство в государстве гениев.

Гении государство тоже не любят. Вот Костя Рогов, андеграундный романист с породистым лицом, тот, что позже повесится, утратив дар слова, отказывается сторожить на пару с Лениным, пусть тот хоть и на портрете. Жить не на что, а у него прин-ци-пы… Смешно. И грустно. Это борец? Нет, скорее, клоун. Потому что не те прин-ци-пы… Но оголенная душа, не перенесшая потерю божьего дара… При том, что ведь так ничего и не напечатали. Вот такие люди в этом андеграунде.

Ну, вот наступила она, эра свободы. Печатайся – не хочу. Да, нужны деньги. Хотя бы на тираж. Но больше-то никаких препон. И что? Зыков, писатель-агэшник, хороший писатель, добившийся успеха, сетует, что вынужден постоянно выступать на социально-политическом поле – то заявлением каким, то письмом, то еще чем. И не когда попросят, а – сам! И к литературе это уже не имеет никакого отношения, ни-ка-ко-го. А то забудут в миг, выпадешь из поезда – и не будет больше книжек, новых книжек… И гадостно ему на душе…

Зыкову-то гадостно за прошлое, за, в общем-то, незаслуженную, случайную тень, наброшенную сексотом, когда-то подслушавшим пьяную речь, но мы-то понимаем… А есть ли какая разница между тогда и сейчас, между тем временем диктатуры идеологии и посредственности и нынешним с его полной свободой, как бы свободой? Знак изменился, но больше-то – ничего.

Петрович наш тоже не отдал своего Я, не поступился принципами. Но ведь от него ничего и не требовали. Никто не требовал. Даже не намекал. Стучать? Нет, это было не предложение, это была подстава. Да и на кого стучать-то? Врагов народа вокруг нет, зато сплошь алкоголики. Вот "Вероничка, андеграундная маленькая поэтесса. Она была пьянчужкой, прежде чем стать представителем демократов от такого-то района." И в политике как не разбиралась, так и не разобралась.

Такая забавная полудетская игра. Правда, в реальной жизни за ту игру люди жизнями платили…

Андеграунд. Поле бесконечной битвы с тенью. И даже толком непонятно, что за тень. Возможно, что своя собственная. Такая специфическая ниша для настоящих талантов, требующая от своих адептов или, наоборот, дающая им что-то неуловимое, но очень-очень важное… И ради этого важного талант готов отправить свой дар в утиль.

Агэшник – тот, "кто умеет видеть вне света, а то и вопреки ему". Но стоит ли это умение прошедшей впустую жизни? И что с того обществу?

И тут встает вопрос функционирования искусства как такового…

Если кто еще не понял, роман – не сатира. И не мемуары в стиле Варлама Шаламова. Это философия, глубокая философия.

https://chto-chitat.livejournal.com/14317137.html