Они были одни такие. Мудрые, талантливые и легкие. Прозрачная сеть фантастики на их книгах - как ленточки маскировочного костюма на снайпере. Думаешь, что холмик травы - а тебе оттуда прилетело.

Это о Стругацких, но вы и так поняли. Он такой тоже один: редкий умница, имеющий ответы на все вопросы; трудяга, экспрессивный, эпатажный, эрудит. И я люблю Михаила Веллера больше двадцати лет. С тех пор, как на закате депрессивных девяностых встретила его майора Звягина.

То не было любовью с первой строчки. Сначала-то как раз подумала: "Что за лубок? А впрочем, довольно милый" Все больше проникаясь в процессе. Который закончился нисхождением давно забытой детской ясности и простоты. Помню, как удивила мысль, что человек приходит в мир, чтобы пережить-прочувствовать как можно больше всего. При этом вектор (положительное или отрицательное) не так важен, как интенсивность и сила.

Сама то я и тогда, и сейчас думаю - за тем, чтобы научиться быть счастливым, не делая несчастными окружающих. Но семена веллеровой мудрости упали на благодатную почву, с тех пор фиксирую всякое сильное переживание по типу: смотри, это твой шанс узнать, как выглядит изнутри то, на что ты так долго глядел снаружи. Метод оказался действенным: счастливое удается чувствовать глубже, от плохого отстраняться.

Автобиографическую книгу после прочла с сочувственным интересом, поражаясь стоицизму и восхищаясь волей к победе. А знаменитые "Легенды" и "Фантазии" не пошли мне. Отложила, оставшись при большом почтении. Теперь, после долгого перерыва "Огонь и агония". и да-да-да, совсем моя книга.

Верный привычке эпатировать и ниспровергать устои М. И. открывает этот сборник статьей "Русская классика, как яд национальной депрессии", замахнувшись на святое и аргументированно доказав, что неизменный ассортимент русской классики в школьной программе - то есть, обязательной для изучения даже потенциально не читающими соотечественниками, суть яд замедленно действия, внедряющий в неокрепшие умы паттерны поведения пораженцев и лишних людей.

В русскоязычном пространстве, так исторически сложилось, что поэт больше, чем поэт: церковь дискредитировала себя сращением с властью и обслуживанием ее интересов, значительную часть духовного водительства взяла на себя литература. А произведения школьной программы, бесспорные шедевры, словно нарочно подобраны так, что героями выступают "лишние" люди.

Русская классическая литература оказывает то вредоносное и разрушительное влияние на мировоззрение человека и на его характер, что она проникнута пессимизмом, депрессией, ее герои страдают всеми формами комплекса неполноценности, не хотят и не умеют бороться и добиваться цели, да и цели их ничтожны, если вообще бывают.

Эссе "Золотые шестидесятые" - краткий обзор шестидесятнической оттепельной литературы, от рассвета до заката. "О сущности поэзии" - короткое и по существу введение в тему, после обзор наиболее значительных фигур русской поэзии XX века, от Гумилева до Бродского, в который вплетает рассказ о противостоянии прозаиков и почвенников и еще кучу безумно интересных вещей А рассказывает он так, что оторваться невозможно.

"Братья Стругацкие на фоне конца света" - именины сердца персонально для меня. Потому что безумно люблю фантастику вообще и Стругацких в частности. А здесь и краткий обзор истории мировой фантастики, и о них. Как ему это удается настолько четко, ясно, компактно - тайна сия велика есть. Но может. А нам, читателям, чего еще и надо.

"Советская очень военная литература" потрясающий обзор, причем начинается он не с послевоенной прозы о Великой Отечественной, и даже не собственно с военной, но с предыстории, с Маяковского: "Возьмем винтовки новые" и Гайдара. А заканчивается книгой Алексиевич "У войны не женское лицо" и военными песнями Высоцкого.

И следующая развернутая тема посвящена Владимиру Семеновичу. Это надо читать (слушать, как вариант, потому что есть в аудио в авторском чтении). После "Джек Лондон", вы уже догадались, о ком. "1929" - восхитительный рассказ о "На западном фронте без перемен" Ремарка, "Смерти героя" Олдингтона, "Прощай, Оружие" Хемингуэя, "Шуме и яррости" Фолкнера - книгах, увидевших свет в значимом 1929-м году. Таки да, как фанатичная поклонница Стивена Кинга, не могу не добавить, что его одноименная повесть - одно из самых мощных и жутких книжных впечатлений десятых. не иначе, магия чисел.

"Огонь и агония" о советской исторической литературе, о книжном дефиците, о том, что читали и способах, какими пополняли домашние библиотеки. И о том, что мем о самой читающей стране был насквозь лживой выдумкой агитпропа (расслабьтесь, сокрушающиеся о том, куда катится этот мир).

Финальная часть "Запрещенный Фаддей Булгарин" позволит другими глазами взглянуть на человека, в котором нас с младых ногтей учили видеть подлеца и пройдоху (угу, еще душителя прогрессивной мысли). Если на клетке слона увидишь "Буйвол", не верь глазам своим. Думаю, прочту теперь "Ивана Выжигина". Веллер чудо как хорош. и уж эссеистику его непременно продолжу читать.

Фантастика полнее и мощнее реализма - тем, что в ней может быть все, что есть в реализме - плюс то, чего в реализме нет. (Ну - это в принципе, теоретически, сами понимаете. Большинство фантастов убогие графоманы - как и большинство реалистов)