Я буду странствовать, твоя добро, искореняя зло и смываясь прежде, чем поднимется шумиха.

Ручаюсь, вы не знали, что "мама" Вольхи Редной эпидемиолог. Хотя могли бы и догадаться. То есть, сужу сейчас по своей реакции. Удивление моментально сменилось понимающим: Ну конечно, как она рассказывает об эпидемии чумы в Белории! Страшные страницы воспоминаний сироты задают тон повествованию, с самого начала выводя книгу из-под юрисдикции юмористического фэнтези. На этом стоит остановиться подробнее, хотя бы за тем, насколько жуть карантинных меры, избранных тамошними властями, отличается от мягкого, прямо-таки матерински заботливого: "сидите дома" нашей реальности. А мы стонем, ругаемся, возмущаемся. Вот чес-слово, стоит прочесть начало "Профессии Ведьмы", чтобы понять, как мы феерически счастливы.

Признаюсь, очень долго не могла сподвигнуть себя на чтение Ольги Громыко, когда стопицот знакомых, захлебываясь восторгом, говорили о Белорских хрониках и всяком таком, не раз чувствовала себя тем единственным человеком, который не смотрел "Игру Престолов". Но вот не могла переломить идиосинкразии к жанру. Обилие юных дев непримечательной внешности в комплекте с красавцами вампирами в современной литературе превосходит пределы. А натужные шутки юмора, сопровождающие эти лавстори, смутили бы и Петросяна. Боялась, в общем.

Специально для снобски презирающих низкие жанры - Громыко не такая. Она умница с потрясающим, хотя несколько мрачноватым, чувством смешного. Она не боится детабуировать темы, которые традиционно принято обходить насупленным молчанием, делая это с изяществом и непринужденностью:

-Но мне не нравится расцветка! Она какая-то неживая! - возражала женщина.
-Так возьмите на саван! - тут же нашелся торговец.

С вами я соглашусь пойти только на кладбище, при условии, что вас будут нести, а меня подрядят заколачивать крышку.

-Был у древних такой обычай - хоронить живую жену вместе с почившим супругом.
-И жена не возражала?
-Возражала, но недолго.

И это немало примиряет с неизбежной предсказуемостью сюжета. Она незло посмеивается над героиней-рассказчицей, которую трудно не идентифицировать с автором, хотя бы отчасти:

Крина ободряюще кивнула и удалилась на кухню, оставив меня наедине с моим интеллектом, то есть практически в одиночестве.

И очень хороша в обращении со словом.

О, как она выражалась! Это были исключительно цензурные слова, но собранные воедино, производили ошеломляющее впечатление.