«Золушка»
Восьмилетняя девочка, а глаза взрослые, рассудительные. С ней бы восьмилетней в догонялки побегать, да посмеяться, а в глаза посмотришь, и не хочется смеяться. Такой взгляд бывает у детей, порой совсем маленьких, но очень много чего уже испытавших, и повзрослевших до срока.
Оксану доставили к нам из районного центра. Из родителей одна только мама. До вчерашнего дня мама находилась под следствием, а вчера её, наконец, приговорили к пяти годам лишения свободы за распространение наркотиков.
На меня она не смотрит. Её взгляд ложится немного в сторону окна. Словно ей интересно, что там за стеклом. Я знаю, так смотрят, когда боятся более сильного спровоцировать на агрессию. Чтобы не ударили. Сейчас я для неё этот сильный человек.
- Как тебя зовут? – Хотя, конечно, можно было бы и не спрашивать. Её ещё совсем тоненькое личное дело лежало передо мной на письменном столе.
- Меня зовут Оксана, - спокойно, без каких-то бы ни было эмоций, отвечает девочка, и добавляет, - а фамилия Павлова.
- А моё имя - Татьяна Алексеевна. Можно просто: «мама Таня», меня здесь так многие зовут. Я директор N-ского детского дома. Можешь не бояться, здесь тебя никто не обидит, если захочешь, мы будем с тобой дружить.
Девочка отрывается взглядом от окна и переводит его на меня. Осторожно, опасаясь подвоха. Ей ещё никто не предлагал дружить. Я тут же вспомнила недавний разговор с дочерью. О чём-то мы с ней заспорили, увлеклись и незаметно перешли на повышенные тона. Смотрю, из-за мамки выглядывает моя семилетняя внучка, в глазах слёзы:
- Мама, бабушка, не ругайтесь, пожалуйста.
Вот и у этой в глазах что-то похожее, только без слёз.
Девочка оказалась тихой спокойной неконфликтной. Старалась учиться в школе, правда учёба давалась ей трудно, поскольку до того как ребёнок попал в детский дом ей было явно не до книжек. И ещё, она ела, и никак не могла наесться. Но это обычное дело, у тех, кто долго голодал, некоторое время после напрочь пропадает чувство насыщения. И вернуться оно может лишь многие месяцы спустя, а может, и годы.
Нужно было думать, и как-то решать дальнейшую судьбу девочки. Обычно дети, поступающие в детский дом, большей частью поступают от родителей, лишённых этих самых родительских прав. Если ребёнок маленький, его усыновление проходит безболезненно. Трёх, четырёх летний, а то и пятилетнее дитя полностью забывают прежних своих родителей, образ их жизнь. Словно, берёт кто-то и стирает им в памяти их прежнюю несчастную жизнь. А если человечек уже большой, хотя бы такой как восьмилетняя Оксана, то передача в новую семью такого ребёнка производится только с согласия самого ребёнка.
Оксаниной маме предстоял срок отсидки в пять лет. Вернувшись из мест заключения, она имеет право поселиться в своей прежней квартире, устроиться работать, и доказав службе опеки, что избавилась от вредных привычек, ставить, с согласия ребёнка, вопрос о воссоединении семьи. Процесс этот не быстрый, но и не слишком долгий.
Приглашаю девочку к себе и спрашиваю:
- Оксана, скажи, пожалуйста, ты свою маму любишь?
Вопрос этот для детского дома риторический. Каждый ребёнок продолжает надеяться на то, что мама обязательно за ним вернётся. Вернётся и заберёт. Ни у кого из них даже мысли такой не возникает, что мама способно его забыть. И мы здесь, весь работающий персонал, воспитатели, педагоги, эту мысль в ребёнке обязательно поддерживаем.
- Я её раньше любила, - ответила мне Оксана.
- Раньше, это когда?
- Когда она ещё не была наркошкой. Мы с мамой вдвоём жили. Мама работала на фабрике, а я ходила в детский сад. Так хорошо было.
Татьяна Алексеевна рассказывает, а отец Филипп сам помнит как к нему самому в храм приходила молоденькая женщина. Маленькая и очень худенькая. И очень несчастная, недели две назад её муж, и отец их ребёнка покончил с собой. Отчаявшийся наркоман. Так вот, в их разговоре батюшку поразила одна её фраза.
Они шли по дороге от храма к посёлку. Женщина рассказывала о том, как они жили, вспомнила время, когда муж был ещё нормальным человеком. И в какой-то момент просто, по-детски шмыгая носиком, сказала: «Так хорошо было…», и улыбнулась.
Батюшка помнит, как они шли. Он слушал молодую вдову, сочувствовал её горю, и как эта безыскусная фраза неожиданно глубоко процарапала ему по душе.

- А теперь? Теперь ты любишь маму?
- Нет, теперь я её не люблю.
- А я, - нужно сказать, что Татьяна Алексеевна совсем недавно проводила в последний путь свою старенькую маму, - а я люблю. И буду любить всю свою жизнь.
- Мама Таня, но ведь тебя не били шнуром от утюга, и ты не оставалась на несколько дней одна в холодном доме. Знаешь, как страшно быть одной в доме с проломанной входной дверью. Сидишь под дверью и плачешь. Приедет полиция, и везут в приют. Там покормят.
Я просила маму снова стать хорошей. Много раз просила. Она обещала, что исправиться, а потом меня снова били. Мне хорошо здесь в детском доме.
- Оксаночка, а если мама после того как освободится, снова станет хорошей, ты бы хотела жить вместе с ней?
- Не знаю, мама Таня. Время придёт, посмотрим.
- А если приёмные родители предложат тебе пожить в их семье? Год – другой, до маминого освобождения. А там ты сама будешь вольна решать с кем тебе оставаться. Что ты скажешь, станем искать тебе родителей?
- Я соглашусь, мама Таня. Найди мне маму с папой.
В те дни к нам зачастили семейные пары, и бездетные, и те, у кого собственные дети уже выросли, а без детского смеха им очень плохо. Приехала и одна пара, муж и жена, обоим под пятьдесят. Хотя, сказать приехали, было бы неправильно, они прилетели к нам на собственном вертолёте.
Он бизнесмен, она – домохозяйка. Единственный взрослый сын уже вырос и живёт в Лондоне.
- Современный молодой человек, жениться не спешит, внуков нет, - сетует мама, - а я вот, пожалуйста, собачкам косички вынуждена заплетать. Нам бы девочку, такую, не совсем малышку, чтобы если брать, то и успеть воспитать, и выучить, и как-то по жизни устроить.
Мы поговорили, и я предложила им временный вариант опёки над Оксаной. Поживёте, друг ко другу присмотритесь, и решайте потом полюбовно. Моё предложение их вполне устроило. Единственной моей просьбой была возможность в любое время связываться с девочкой по телефону. И ещё, если родная мама будет звонить дочери из мест заключения, то не препятствовать их общению. Они согласились.
С момента как забрали Оксану в семью, прошло уже более полугода, а может и больше. Звоню. Девочка обрадовалась:
- Мама Таня! Как хорошо, что ты позвонила. У меня всё очень хорошо. Я хожу в специальную школу. Сейчас к нам домой приходят репетиторы, чтобы подтянуть меня по всем предметам. Я стараюсь учиться, мне нравиться учиться. А по английскому у меня пятёрка!
Мама Таня, мама Катя и папа Боря очень хорошие. Мне столько всего надарили! Алёша, это мой старший брат, он в Лондоне живёт. Приезжал, мы с ним подружились! Он меня на спине как лошадка катал. Он такой добрый! Ещё мы с мамой Катей ходим в бассейн. Он у нас здесь же под домом. На крыше вертолётная площадка, а внизу бассейн. Ещё меня записали в театральную студию.
Маме Кате подарили двух лошадок, они живут в конюшне в деревне. На Василисе меня уже катали. Василиса смирная, а Буй знаешь какой! Летом мы отдыхали в Италии, у них своя вилла на берегу моря. Мама Таня, я купалась в море! Оно тёплое ласковое.
Папа Боря хотел нанять для меня тётеньку гувернантку, но мама Катя сказала, что сама будем меня растить, не нужно никаких гувернанток.
Чем сейчас занимаюсь? Мы с папой Борей готовимся к юбилею мамы Кати и готовим ей подарки. Я учу стихи и рисую картину «Букет цветов». Очень красиво получается. Папа Боря сказал, что я стану художником. Он хочет учить меня рисованию.
Как мама? Какая мама? А… моя мама. – Восторженное детское щебетание моментально прекращается. Я снова слышу голос маленького и одновременно взрослого рассудительного человека. - Нет, она мне не звонила. За всё это время ни разу не позвонила.
Мама Таня, ты за меня не беспокойся. Меня никто не обижает, не бьёт, здесь много еды. А ещё, я, наконец, узнала, что это такое, когда тебя любят.

http://alex-the-priest.livejournal.com/221884.html