Николай ДОРИЗО: Наталья Гончарова – жена и друг поэта.

Поэзия и красота –
Естественней союза нету.
Но как ты ненавистна свету,
Гармония живая та!
Одно мерило всех мерил,
Что
он
ей верил,
Верил свято
И перед смертью говорил, -
Она ни в чем не виновата.

Николай Доризо

Готовясь к интервью с Николаем Доризо, я выудил из инернета и газет больше половины нынешних публикаций о поэте. Многие отличались друг от друга не более, чем изделия, сходящие с одного конвейера. В основном это были под-юбилейные чествования, здравицы и незатейливые напоминания о творческих и житейских свершениях.

Писавшие о Доризо весело и запросто повествовали о том, как его стихи обрели колоссальную славу еще в годину Великой Отечественной, об истории его любви к примадонне оперетты - будущей супруге, о том, что «Дело было в Пенькове» и что «Парней так много холостых на улицах Саратова»…

В «московско-комсомольском стильном стебе», как бы по касательной, упоминалось о прежних лауреатствах Николая Константиновича, о том, что муза его, случалось, пела гимны не той общественно-экономической формации, что создавала ей «пропагандистский антураж», хотя при всем оном вовсе и не была бездарной простушкой.

Увы, ни поверхностная фактография, ни голые констатации вокруг имени замечательного поэта не давали читателям главного – понимания того, в чем сила Доризо как художника рифмы, как мастера поэтической мысли.

А главное, почти никто не упомянул о «пушкиниане» Доризо и о его книге «России первая любовь». Что и удручает – ведь это, пожалуй, главный и современниками, похоже, не оцененный труд поэта. Книга вышла в разгар перестройки и вскоре была погребена под обломками советской литературы, когда в стране начался культурный террор и под ее основание заложили здоровенный фугас…

В книгу вошли трагическая поэма «Третья дуэль», полемические раздумья под названием «Жена поэта», сборник посвященных пушкинской теме стихов – давший название всей книге, героическая поэма «Берестяное слово» и драматическая «Место действия Россия». Потом – снова мысли о Пушкине, Лермонтове, Маяковском, Есенине…

Книга прекрасно построена в композиционном плане, но поражает и пленяет прежде всего каждая ее строка. Любой поэтически мыслящий россиянин не может не испытать потрясения, читая «Третью дуэль» - драму в стихах о жизни Пушкина и вокруг нее во дни назревавшей трагедии.

Доризо говорит читателю в «Полемических раздумьях»:



«Трудно найти не только в русской, но и во всей мировой истории женщину, которая оставила бы такой неизгладимый след в людской памяти, которая вызывала бы столь противоречивые толки, яростные споры, длящиеся вот уже полтора столетия.

Слишком много у нее было обвинителей и почти не было адвокатов…»

Подобно Леониду Леонову, называвшему себя «следователем по особо важным делам человечества», Доризо называет себя его адвокатом. Повинуясь страстному чувству справедливости, он когда-то и взялся за дело, которое не по плечу ни одной адвокатской конторе – ни даже гильдии самой…

Не было ни корысти, ни честолюбия. А были два побуждения. Первое: «С Пушкиным я словно родился на свет, прожил всю свою жизнь. Побудил сам факт моего рождения. Во главе всего был Пушкин с его сказками и стихами. И вся жизнь, все творчество связаны с Пушкиным. От него идет вся наша литература». И второе: «Когда порою в наши дни ревнители «чистого Пушкина», без его жены, пытаются как бы отодвинуть ее в сторону, они оказываются беспомощными по-настоящему понять жизнь поэта… А для того чтобы понять, надо любить. Любить большой человеческой любовью не только самого Пушкина, но и его многострадальную жену…»



За спиной у России чуть не два века вымыслов и брани в адрес Натальи Николаевны. Но способны ли простые – порою хуже воровства – истолкования ее образа как пустой и недостойной гения не опорочить его самого? Это и тревожило Доризо как ничто иное, это и лежало раной на душе у всей России. Вот и решился некогда поэт уврачевать эту рану – развеять нелепые мифы и рассказать правду.



Доризо. Обвинители Натальи Николаевны не считаются с очевидным. И до сих пор молва считает, что Пушкин в своей любви был наивен и легковерен – что ослеплен был голой красотой. Это принижает великий пушкинский ум. Многие ошибались, размышляя об отношениях Александра Сергеевича и Натальи Николаевны. Ошибался Шеголев, написавший при всем ином обстоятельную монографию «Дуэль и смерть Пушкина». Ошибались Цветаева и Ахматова. М.Цветаева писала: «Тяга Пушкина к Гончаровой… тяга гения – переполненности к пустому месту. Чтоб было куда… Он хотел нуль, ибо сам был все». Ошибался М.Булгаков, написавший «Последние дни». Да что там – ошибались и современники Пушкина. Куда проще списать все на флирт, на любовную интригу, чем воссоздать истинное существо вещей.

«Третья дуэль» покоряет прозрачностью стиха, динамикой рассказа, колоссальным (просто титанически и тектонически огромным) владением историческим материалом, но главное – раскрытием образов. И в этом поэт приближается к самому Пушкину.

Далеко не простушка и не юная светская львица разделила с Пушкиным роковые тридцатые годы позапрошлого столетия. Хоть и несказанной красоты, но это была женщина и большой душевной красоты и зрелости. Чтобы понять это, достаточно вчитаться в их переписку. И хвала Николаю Доризо, который открывает это, разворачивая ее образ в поэтической строке.

Вот взволнованная беседа двух сестер – Натальи Николаевны и Александры Николаевны.

Александра Николаевна
Друзья
Все
Знают:
Этот пасквиль – ложь.
Зачем же придавать
Пустым наветам
Значенье роковое?
Наталья Николаевна
Это так.
И все ж
Не забывай,
Он Пушкин.
Дело в том.
Ведь имя Пушкин
Не кружку друзей
С их мненьем,
Как и жизнь их,
Быстротечным, -
Оно
Принадлежит России всей
И потому
Должно быть
Безупречным.
Дантесу
Мненье тех
Важней всего,
Кого
Сегодня
Он встречает в свете,
А Пушкин так тревожен оттого,
Что знает Пушкин –
Каждый шаг его
Судить потомки будут.
Он в ответе
Пред ними.
Потому он так раним.
Как страшно жить
С бессмертием своим...

Усыновленный бароном Луи де Геккереном кавалергард Жорж Дантес был не единственным обожателем Натальи Пушкиной. Сам царь Николай I был ею очарован. Что еще обсуждать в свете как не влюбленности? Такова, увы, природа великосветского общества (а в чем-то и человеческого общества вообще), ему подавай пищу для сплетен. Тем и тяготило Пушкина его камерпажество, его зависимость от сиятельных и влиятельных ничтожеств, от беспечных повес и сибаритов.



Г.С. …да он и сам был повесой… - всегда упрекала его молва, - вот и список его донжуанский… и поделом ему… В этом большая неправда: влюбленности Пушкина бывали безответны зачастую – и часто на уровне восторга, который испытываешь перед прекрасным вообще. А в Наталье Гончаровой он, видимо, разглядел одну из тех, в ком таилась готовность понять всю неохватность его личности – и вместе жизненную правду всех его побуждений.



Доризо. Он увидел в ней не только красавицу, достойную поклонения, но и верного друга, способного разделить его нелегкую судьбу, судьбу поэта…

Представьте себе робкую, застенчивую девушку, с детства привыкшую во все подчиняться властному характеру матери. И вдруг эта девушка решительно встает на сторону жениха, идет против воли матери с непримиримой смелостью (не тайна, что мать сопротивлялась браку дочери с Пушкиным)…

Чем как не большой самоотверженной любовью можно объяснить этот решительный поступок Натальи Николаевны в трудную минуту ее жизни. Такие решительные поступки людям, подобным Наталье Николаевне, людям не железного, а мягкого, послушного характера, даются нелегко, только в самую необходимую минуту. Их вызывает к жизни не взбалмошное своеволие, а большое, благородное, самоотверженное чувство. И поэтому у таких людей подобные поступки особенно ценны. О многом они говорят.

Со стороны Пушкина, это не была тяга гения «к пустому месту», это была великая пушкинская тяга к гармонии, гением которой он был… Он увидел в ней самоотверженную мать своих будущих детей. Он увидел в ней свою героиню, свою Татьяну. Татьяна Ларина и была гениальным предчувствием Натальи Гончаровой.

Вот как описывает знакомая Натальи Николаевны Н.Еропкина ее портрет: «Глаза добрые, веселые, с подзадоривающими огоньками из-под длинных бархатных ресниц. Но покров стыдливой скромности всегда останавливал вовремя слишком резкие порывы».



Г.С. Но скажите тогда – этим ли, а если нет – то чем же она очаровала светское общество, в котором оказалась?



Доризо. Да этим и очаровала. Думаю, неудивительно, что Наталья Гончарова затмила всех великосветских красавиц своей красотой. И дело не только в правильности черт или тонкости стана. Пресыщенное светское общество увидело в ней неподдельную молодость со здоровым провинциальным румянцем на щеках, застенчивость, скромность. То, что в этом обществе редко встречается…



Г.С. В вашей «пушкиниане» дана и новая версия Дантеса. Это не охамевший ловелас, а запутавшийся в своих чувствах юноша – любимая игрушка Геккерена. Да и тот у вас в поэме тоже не одномерен. Да, он интриган, но движимый не столько коварством, сколько сложным чувством к Дантесу. Подметную же интригу против Пушкина (нацеленную в сердце поэта) затевают иные люди – и они у вас тоже в числе персонажей…

Вот ваш Дантес выговаривает приемному отцу, убеждающему его жениться на Екатерине, сестре Натальи Николаевны. Геккерен это делает, чтобы спасти лицо и избежать дуэли Дантеса и Пушкина. Той первой дуэли – несостоявшейся. (Задача – усмирить гнев Пушкина. Навязчивый интерес Дантеса к Наталье Николаевне теперь должен показаться поэту как естественное стремление к общению с будущей родственницей).



Геккерен


…Катрин согласна,
я с ней говорил.





Дантес

(в бешенстве)
Катрин согласна.
Не согласен я.
Я не давал
Таких вам полномочий.
По-видимому, сударь,
Вы забыли,
Что вы не мой посланник,
А голландский.



Геккерен
Как раз об этом
Я не забывал,
Когда тебя
Почти что на коленях
Одуматься просил,
Унять любовный пыл.
Из-за тебя
Коварный этот пасквиль
Мне приписали,
Мне –
Посланнику голландского двора.
А в пасквиле,
Где Пушкин назван рогоносцем,
Намек
На связь его жены
С державным венценосцем.
Как отнесется царь
К подобному намеку?
В его глазах
Я гнусный лжец
И пасквилянт…



Но он же, Геккерен, и затеял когда-то эту интригу – предложив Дантесу поволочиться за Натальей Пушкиной и тем обратить на себя внимание света… Такова ваша версия.



Доризо. Дантес нравился Наталье Гончаровой. Сперва она не могла разобраться в своих чувствах, не могла сразу осознать, что за тот срок, который она прожила с мужем, она приняла его нравственное вероисповедание, находясь под гипнотическим влиянием его гения.

Для нее, едва достигшей совершеннолетия в пору замужества, Пушкин был и мужем, и любящим отцом, и мудрым наставником.

Он понимал, что его юная, неопытная в светских кознях жена – первая красавица Петербурга, молва о которой прошла по всей России. Эта беззащитная и вместе с тем легендарная женщина нуждается в его мудрой опеке. Поэтому Пушкин и требовал от нее полной откровенности. Но откровенности не может быть без доверия. Пушкин нежно и мудро старался заслужить это доверие.



Г.С. Она невольно стала достоянием великосветского общества – и оно уже требовало своих прав на нее. И вот еще что – не было ли то, что Пушкина не оттолкнула сразу же ухаживания Дантеса, желанием оживить ее отношения с мужем? Вот и вы приводите упоминания знавших ее людей о том, что она ревновала Пушкина.



Доризо. Возможно в какой-то мере. И в этой связи одновременно важно обратить внимание на чувства Пушкина. Думаю, что если Пушкин даже и ревновал сперва жену к остроумному красавцу, ее сверстнику Дантесу, он нашел в себе силы противостоять чувству ревности. И тем сохранил откровенность жены. Ведь такая откровенность предполагает невозможность измены.

А самое главное – окруженный врагами Пушкин не мог оставить в их руках по-юному доверчивую свою жену.



Г.С. Николай Константинович, в своих полемических раздумьях вы писали в этой связи, что это бережение и мудрая мужеская опека происходили оттого, что Пушкин обладал гениальным умом психолога и даже стратега. Но почему же сам себя, обладая этими качествами, не смог защитить? А не проще было бы хотя бы морду набить тому же Дантесу? Таково банальное мнение многих…



ДОРИЗО. Вопрос не праздный. Во многом поэт превзошел и опередил свой век – и об этом прекрасно сказано и Гоголем, многими иными. Но жить ему приходилось в условиях общества, которые формально нельзя было не принимать. И во многом он должен был подчиняться тому кодексу чести, который был принят.

Да, вопрос не праздный – но и в чем-то упрощенный. И стоит в одном ряду с рассуждениями и трактовками, наивность которых преодолеть порой нелегко. Когда-то я получил письмо от женщины, между прочим, доктора филологических наук. Она полемизировала с моими размышлениями о Натальи Николаевне. Вот что она писала: Если бы Наталья Николаевна действительно была заботливой , любящей женой, то не ходила бы по балам, а сама бы вместо нянек готовила семье обед и стирала пеленки, так как семья поэта пребывала в нужде…

Но представьте себе, если бы жена потомственного аристократа, принадлежавшего к высшему обществу, не ходила бы на балы, а сама стирала пеленки, ее посадили бы в сумасшедший дом. Я об этом тоже писал.



Г.С. Согласен, с условиями общества нельзя было не считаться. Но все же – представления о мужской чести слишком часто побуждали поэтов браться за дуэльные пистолеты. Тот же случай и с Лермонтовым, который сам в своих стихах дал точный образный анализ того, что есть гибель Пушкина для России.



ДОРИЗО. С Лермонтовым вот что интересно. Юный Лермонтов (так случилось, что в России почти одновременно родились два близнеца-гения), человек не признававший авторитетов, человек гордый и своенравный, однажды пришел к дому Пушкина. Но постоял и ушел. Он понимал подлинное величие Пушкина, и, видимо, то был единственный раз, когда он оробел. Это преклонение перед стоящим выше тебя в литературе. И единственным поэтом, перед которым он мог преклоняться, был Пушкин. Это все можно прочитать в стихах «Погиб поэт, невольник чести». И он, еще не написав «Демона», еще не написав «Мцыри», не написав свои гениальные стихи, не мог прийти к Пушкину. А вот если б он это написал уже, он мог бы с Пушкиным разговаривать…

И вот что важно. Известен факт. Уезжая на Кавказ, Лермонтов встретился у Карамзиных с Пушкиной. И весь вечер с ней проговорил. Это подтверждение того, что он преклонялся перед ней как перед женой Пушкины. А мы знаем, что недоброжелателей у нее после гибели Пушкина было много. И Лермонтов, как известно, вообще был довольно резок в отношениях с женщинами, пиететом не баловал. А вот общению. С Пушкиной он отдал весь вечер. О чем они могли говорить? Только о Пушкине. Он видел в ней часть самого Пушкина, а не женщину, которая (вспомним Щеголева) «была так красива, что могла позволить себе роскошь не иметь никаких других достоинств».



Г.С. «Третью дуэль» прочел на одном дыхании. Прежде мне бы показалось невозможным прикасаться к этим тонким материям иначе, как в жанре исследования. А когда прочитал, то понял, как много вы сделали. А расскажите – как работалось с архивами, с историческим материалом? Ведь столько поднято и понято… чувствуется, что автор знает о своих героях все до мелочей – и сверх того еще столько же.



Доризо. Я сейчас пишу эссе «Ложь и правда Самозванца». Здесь я тоже пишу о том, что мало кто знает. Это делается годами. Чтобы написать о Пушкине, собирал все знания по крупицам – и самых разных авторов, часто споря с ними. И то же с историей Самозванца – с Карамзиным, с Соловьевым, с Костомаровым. И Самозванец ведь не просто проходимец, нет – он породил самозванство как явление на Руси. Потому что было чему подражать, и он был по-своему гениален. И сам Пушкин относился к нему не только с интересом – но где-то даже и с любовью, возьмите «Бориса Годунова». И если бы Пушкин начал писать о Самозванце, то была бы замечательная трагедия о Самозванце. Она не написана…

Вот это предчувствие правды – так у меня было и есть с Пушкиным. И до сегодняшнего дня – предощущение правды, того, о чем еще не сказали верного слова. И эта потребность восстановить справедливость в отношении чего-то оклеветанного, оболганного, непонятого чего-то в литературе – мой самый главный долг, который и заставляет меня браться за перо.



Г.С. А что же Ахматова и Цветаева – почему же они такой безнадежный вердикт вынесли Наталье Николаевне? Почему им не хватило этого чувства правды – ведь обе были замечательными и тонко мыслящими поэтами.



ДОРИЗО. Это была ревность. Они обе как девочки были влюблены в Пушкина. И окружили его женским преклонением. И поэтому не могли поставить рядом с ним никого из женщин. И, наверное, внутренне были убеждены, что они одни только и могли быть его женами. Вспомним, что писала Е.Хитрово, дочь Кутузова, верный друг Пушкина, женщина страстно в него влюбленная. Она писала, что ее страшит прозаическая сторона брака. Что гению придает силы лишь полная независимость. Что полное и продолжительное счастье убивает способности и лишает поэта его великого дара.

Были люди, которые прямо или косвенно отговаривали поэта от женитьбы, но Пушкин при всей его гениальности был нормальным человеком и не мог не стремится к счастью. И обрел это счастье.

Те, кто говорит, что Наталья Николаевна была равнодушна к мужу, прежде всего умаляют не ее достоинство, а достоинство самого Пушкина. Ведь это был интереснейший, очень обаятельный человек, общению с которым радовались самым искренним образом. А вспомним, что о нем писал Гоголь: В последнее время набрался он много русской жизни и говорил обо всем так метко и умно, что хоть записывай всякое слово: оно стоило его лучших стихов; но еще замечательнее было то, что строилось внутри самой души его и готовилось осветить перед ним еще больше жизнь.

Г.С. А ведь зачем-то и Булгакову нужно было писать целую пьесу – «Последние дни», доказывая, что Наталья Николаевна не любила мужа…



ДОРИЗО. Увы, самое необдуманное его произведение. Бог ему судья. Хотелось придать большего драматизма, в угоду этому желанию он и писал.



Г.С. Хорошо, молва держится еще за одну версию. Любить любила, но позволяла себе кокетничать на балах с другими. Чем и навлекла на себя сплетни и измышления. А там – цепная реакция…



ДОРИЗО. Пушкин вовсе не стремился навсегда спрятать свое сокровище в золотом ларце. Он знал подлинную цену свободы – и не хотел ограничивать свободу близкого человека. Известно, что он любил бывать с ней на балах, любил видеть ее блистательной. И он ей писал, будучи в отъезде: не отказывай себе в удовольствии общения с людьми. Будь молода – и царствуй, потому что ты прекрасна.



Г.С. Самым убедительным мне представляется такой ваш резон в полемических раздумьях… что на этих балах бывали и кокетничали с кавалерами те самые светские красавицы, которые потом добровольно поехали за сосланными мужьями в Сибирь. Убеждает и все остальное, конечно. То, что открыли сами, что вы почерпнули у других – скажем, у И.Ободовской и М.Дементьева. Исполняешься просто какого-то семейного патриотизма. Так и хочется крикнуть клеветникам и сплетникам: гениев на Руси жены не предавали. А если тебя жена предала – значит не гений, потому что гений гениален во всем - в том числе и в этом….

Убеждают их письма друг к другу. Письма Пушкина – само собой, но главное, нам хочется понять ее. Вот две из множества эпистолярных выдержек, которые вы приводите. Наталья Николаевна пишет ему:

«…Теперь пойду отдохнуть, я очень устала сегодня – эти образчики большого света заставляют меня с ужасом думать о предстоящих выездах этой зимой…»

«Если бы ты знал, как я была счастлива вернуться домой; я разделась и села писать тебе. Мои так называемые успехи нисколько мне не льстят. Я выслушала, как всегда, множество комплиментов…».



ДОРИЗО. Такого типа человек повстречался и Маяковскому – это Вероника Полонская. Это было одно возможное спасение в его жизни… Она была прелестна, мне довелось встречаться с ней. Если вы видели фильм «Три товарища» - она там играла героиню. Это была светлое и нежное существо, очень порядочное и чистое. Они были близки, но она была замужем за Яншиным. Тот обожал ее, а она его жалела. Маяковский же в резкой – буквально ультимативный форме - (однажды мне об этом рассказал Катаев, у которого это в доме и происходило, об этом писала и она в своих воспоминаниях) потребовал ее оформить их отношения. Оставайся в чем есть – или… И еще сказал, что она должна бросить театр. И еще – что застрелится, если все этого не произойдет…А она спешила на репетицию…

В тот период поэт находился в депрессии – и не было никакого сифилиса - это все клеветники выдумали. А Горький подхватил этот вымысел… У этой депрессии были иные причины личностные … И вот если б он воссоединился с Полонской, она бы и составила подлинное счастье его…



Г.С. И несчастье Яншина – это, должно быть, и объясняет ее нерешительность... Но получается, что и здесь клеветники постарались…



ДОРИЗО.. Да, Маяковский был очень ранимый человек. Впрочем, это отдельная тема… Я просто хотел сказать, возвращаясь к тем о том, как собирается материал. Очень часто изустно – со слов людей, которые лично знали того или иного человека. Или когда рассказы передаются из поколения в поколение…

О Пушкине мне много и горячо рассказывал Гейченко, который всего себя посвятил Пушкину. Удивительный человек, очень хороший рассказчик. Приезжая в Москву, он бывал у меня, а я специально к нему приезжал – причем приезжал зимой, когда не было этих туристических потоков. Бывал, впрочем, и председателем на «Пушкинских днях». Так вот Гейченко мне рассказывал удивительные истории. О том, например, что ему рассказывала известная художница, бывшая одно время во Франции…



Г.С. Не Остроумова-Лебедева?



ДОРИЗО. Может, и она, точно не вспомню. Однажды она решила поучиться мастерству в студии одного известного мастера. Пришла к нему и сказала, что хочет у него учиться рисовать. Она говорила на французском и вдруг обмолвилась случайно на русском. И он ее спросил – вы русская? Да. Я вас учить не буду. Но как – почему, вы так ненавидите русских? Вы думаете – я ненавижу русских… это русские ненавидят меня… Но за что они меня ненавидят? За то, что я правнук Дантеса. Но я перед Пушкиным преклоняюсь, я обожаю Пушкина… Я выучил русский язык специально… Да, он убил Пушкина, но я-то тут причем?



Г.С. Но в общем это в чем-то реплика с того, что вами изображено в «Третьей дуэли» - в ее концовке, в том, что можно назвать «отраженной кульминацией». Там дочь Дантеса Леони выучила русский и возненавидела самого отца, осознав содеянное им… Неужели так оно и было? Вот эти ваши строки:
И это так меня ошеломило –
Я не могла ни есть, ни спать.
Все время
Стоял передо мною
с укоризной
Печальный образ
гения-поэта,
Убитого моим отцом.
И я решила
Узнать,
узнать
во что бы то ни стало,
Что написал он,
чем он так велик.
Вот для чего
с таким упорством изучала
Я столько лет
его родной язык…



ДОРИЗО. Да, абсолютная правда. То, что я там написал, не выдумано. Действительно, дочь Дантеса сошла с ума и окончила жизнь в клинике, куда он ее и упрятал. Это не было в полном смысле больницей – просто он как мог изолировал ее жизнь и круг ее общения…







Все, что имеет конец, так кратко… - сокрушался Августин Великий. Беседа с Николаем Константиновичем Доризо подошла к концу, он ждал встречи с редактором. Что будет издаваться – об этом спрошено не было, да и незачем – ведь главные вопросы уже заданы, и ответы на них получены. (А главные ли – не вразнобой ли получилось и связалось ли завершение? Все таки Пушкин…). Ну да ничего страшного – оно ведь наше все, а всего объять не получится. А тема сама себя выстроит.

И надо ли трясти поэта за руку, в которой чаша с драгоценным напитком из удивительного источника… Ведь и без того интервью - не лучший способ общения с поэтом. Интервью – это для спортсмена или политика, жанр проникновенной беседы с поэтом должен называться как-то иначе… А ведь так и суфлирует на ухо внутренний голос: …а что вы пишите… а какая у вас тусовка – кто друзья, кто враги…а какие у вас творческие планы… Так и хочется сплюнуть на него через левое плечо – ну-ка брысь… чего суетишься, чего тараторишь, как ведущий с модного телеканала… Речь-то о вечном, о подлинном, о человеческом…Все узнается, всему свое время.



Геннадий Старостенко
Project:
Moloko
Author:
Доризо Н.
Год выпуска:
2005
Выпуск:
3