О, женщина, дитя, привыкшее играть
И взором нежных глаз, и лаской поцелуя,
Я должен бы тебя всем сердцем презирать,
А я тебя люблю, волнуясь и тоскуя!

Люблю и рвусь к тебе, прощаю и люблю,
Живу одной тобой в моих терзаньях страстных,
Для прихоти твоей я душу погублю,
Все, все возьми себе - за взгляд очей прекрасных,

За слово лживое, что истины нежней,
За сладкую тоску восторженных мучений!
Ты, море странных снов, и звуков, и огней!
Ты, друг и вечный враг! Злой дух и добрый гений!

Константин Бальмонт.










О, женщина, услада из услад
и злейшее из порождений ада.
Мужчине ты и радость и награда,
ты боль его и смертоносный яд.
Ты добродетели цветущий сад
и аспид, выползающий из сада.
За доброту тебя прославить надо,
за дьявольскую ложь - отправить в ад.
Ты кровью нас и молоком взрастила,
но есть ли в мире своенравней сила?
Ты шелест крыл и злобных гарпий прыть.
Тобою нежим мы сердца и раним,
Тебя бы я сравнил с кровопусканьем,
оно целит, но может и убить.

Феликс Лопе Де Вега Карпью

Оправдаешь ли ты - мне других оправданий не надо!

Заблужденья мои и метанья во имя мечты?

В непробуженном сне напоённого розами сада

Наклоняясь ко мне при луне, оправдаешь ли ты?

Оправдаешь ли ты за слова, что шептались когда - то,

Пробуждая мечту под покровом ночной темноты?

Краток сон в мире грёз и надежды ушли без возврата.

Их теперь отвергаю без слёз... оправдаешь ли ты?

Оправдаешь ли ты, что опять столько разуверяясь,

Я однажды тебе возвращу полевые цветы.

Ведь и ты через год, через два ни на что ни надеясь,

Станешь чуждым, как те, что ушли... оправдаешь ли ты?

Ведь и ты через год, через два ни на что ни надеясь,

Станешь чуждым, как те, что ушли... оправдаешь ли ты?

автор Игорь Северянин.

Я, словно бабочка к огню
Стремилась так неодолимо
В любовь, в волшебную страну,
Где назовут меня любимой.
Где бесподобен день любой,
Где не страшилась я б ненастья.
Прекрасная страна - любовь, страна - любовь,
Ведь только в ней бывает счастье.

Пришли иные времена,
Тебя то нет, то лжешь, не морщась.
Я поняла, любовь - страна,
Где каждый человек - притворщик.
Моя беда, а не вина,
Что я - наивности образчик.
Любовь - обманная страна, обманная страна,
И каждый житель в ней - обманщик.

Зачем я плачу пред тобой,
И улыбаюсь так некстати.
Hеверная страна - любовь,
Там каждый человек - предатель.
Hо, снова прорастет трава
Сквозь все преграды и напасти.
Любовь - весенняя страна, весенняя страна,
Ведь только в ней бывает счастье,
Бывает счастье.

автор Эльдар Рязанов.

О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепости страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
Давно ль, гордясь своей победой,
Ты говорил: она моя...
Год не прошел — спроси и сведай,
Что уцелело от нея?
Куда ланит девались розы,
Улыбка уст и блеск очей?
Всё опалили, выжгли слезы
Горячей влагою своей.
Ты помнишь ли, при вашей встрече,
При первой встрече роковой,
Ее волшебны взоры, речи
И смех младенческо-живой?
И что ж теперь? И где ж всё это?
И долговечен ли был сон?
Увы, как северное лето,
Был мимолетным гостем он!
Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла!
Жизнь отреченья, жизнь страданья!
В ее душевной глубине
Ей оставались вспоминанья...
Но изменили и оне.
И на земле ей дико стало,
Очарование ушло...
Толпа, нахлынув, в грязь втоптала
То, что в душе ее цвело.
И что ж от долгого мученья,
Как пепл, сберечь ей удалось?
Боль злую, боль ожесточенья,
Боль без отрады и без слез!
О, как убийственно мы любим!
Как в буйной слепости страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!..

Первая половина 1851

Ф. Тютчев.

О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Перед мной сияло на столе.

Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.

Летели дни, крутясь проклятым роем...
Вино и страсть терзали жизнь мою...
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою...

Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.

Не знаю, где приют твоей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла...
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла...

Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.

30 декабря 1908
Александр Блок.


 

С Александровским парком прощались
Под конвоем мятежных солдат.
Было утро. Цветы распускались,
Источая хмельной аромат.

Превратиться бы вдруг в изваянье
У высоких коринфских колонн -
Разрывались сердца от страданья
У великих российских княжон.

Заключили бы сосны в объятья
И колючие ели, как мать.
Зацепились душою к несчастью…
Как болезненно, Господи, рвать.

У пруда под плакучей березой
Собрались покормить лебедей…
Не сдержал, как не силился, слезы,
Закаленный в скорбях, Алексей.

Буланчикова Татьяна.

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас за песнею твоей.

Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна - любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

И много лет прошло, томительных и скучных,
И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,
И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,
Что ты одна - вся жизнь, что ты одна - любовь,

Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой!

А. А. Фет.

Существует множество изданий, в популярном, научно-исследовательском, художественном жанре, рассказывающие о жизни Наталии Николаевны.







Старк В.П.Жизнь с поэтом. Наталья Николаевна Пушкина. - В 2 т. - Т.1./ Отв. ред. А. Дмитриенко - СПб.: Вита Нова, 2006. - 448 с.: ил.+ цв. ил. LXIV с.


Старк В.П.Жизнь с поэтом. Наталья Николаевна Пушкина. - В 2 т. - Т.2./ Отв. ред. А. Дмитриенко. - СПб.: Вита Нова, 2006. - 496 с.: ил.+ цв. ил. LXIV с.

Двухтомник — подробное документальное повествование о жизни жены первого русского поэта, основанное, прежде всего, на письмах самого Пушкина, архивных материалах семьи Гончаровых, переписке и мемуарах современников. Издание не имеет аналогов по охвату документального материала. Последовательно, от рождения Натальи Николаевны в день Бородинского сражения к венчанию в церкви Вознесения с Пушкиным, родившимся в день Вознесения, до рокового дня смерти поэта автор восстанавливает жизненный путь героини и осмысливает её судьбу. Издание снабжено многочисленными иллюстрациями, генеалогическими приложениями и аннотированным указателем, включающим около двух тысяч имён персонажей книг.




Рожнов В., Рожнова Т.Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и её потомки. - СПб.: Вита Нова, 2001. - 728 с.:ил. + ил.

Авторы книги хотели рассказать о малоизвестном периоде жизни Натальи Николаевны после гибели Пушкина. Увидеть её уже не женой, а вдовой поэта, противостоящей злословию света, матерью малолетних детей, по существу, одинокой среди родственников и друзей. Вторая часть книги посвящена потомкам Натальи Николаевны. Авторы представляют свой жанр как документально-художественное повествование. Они не навязывают своего мнения — просто выстраивают в хронологическую цепочку факты, документы, письма, фотографии, которые в таком сочетании говорят сами за себя.




Ровенский Г.В.Родословная Гончаровых и Роспись потомков Афанасия Авраамова сына Гончарова, основателя Полотняного завода и многих заводов и фабрик. - Фрязино, 1999.- 23 с.

Род Гончаровых неоднократно описывался в Родословиях, в обширных публикациях Пушкинианы и краеведческих материалах. Автор этого издания много лет работал с материалами различных российских и зарубежных архивов и впервые воедино собрал все изданные, но разбросанные по разным изданиям сведения. Но и это не полные данные — в издание не вошли Род орловских дворян Гончаровых и симбирский род писателя И.А. Гончарова. Автор живёт и работает в г. Фрязино, в 12 км от которого расположилось старинное село Каблуково с церковью Спаса Нерукотворного Образа, построенной Афанасием Абрамовичем Гончаровым. Обширной усадьбой с широким зеркалом пруда с 1746 по 1829 год владели три поколения рода Гончаровых, которым посвящена эта работа.




Ярополец: лица, история, судьбы: Родословные росписи/ Авт.-сост. Л.Б. Сомова; отв. pед. И.А. Ольшанская. - М.:МАИ-Принт, 2009. - 296 с.:ил.

Это издание — первая часть трёхчастной монографии «Ярополец: лица, история, судьбы». В книгу включены подробные родословные росписи владельцев двух подмосковных усадеб: Яропольца Гончаровых и Яропольца Чернышевых. Среди её персонажей, кроме названных владельцев имений, потомкам которых они принадлежали в начале XX века, - Дорошенко, Загряжские, Строгановы, Демидовы, Пушкины, Кругликовы, Мещерские, Васильчиковы, Безобразовы, Эйлеры и представители многих других известных фамилий. Прослеживаются их родственные связи на протяжении нескольких веков.




Коган Г. Полотняный Завод. По пушкинским местам: Очерк - М.: Культпросветлитература, 1951.- 104 с.: ил.

Полотняный Завод — одно из замечательных мест нашей Родины, связанные с именем Александра Сергеевича и Натальи Николаевны Пушкиных. С историей этого старинного фабричного села связаны воспоминания о деятельности Петра I, в годы Отечественной войны 1812 года близ Полотняного Завода происходили военные операции, завершившиеся провалом планов Наполеона проникнуть в плодородные и не разорённые войной губернии России и бесславным бегством французской армии. Особенно дорого это село воспоминаниями о Пушкине. Поэт приезжал в имение родных Натальи Николаевны в 1830 и 1834 годы на короткое время. Представленный очерк написан на основе собственных впечатлений, в результате изучения опубликованных и неопубликованных на то время документов и литературы.




Пантелеев В.М., Сидоренков А.И.Полотняный Завод: Исторический очерк. - Тула: Приокское книжное изд.-во, 1970.- 176 с.: ил.

В 35 километрах от города Калуги на живописной реке Суходрев раскинулся посёлок Полотняный Завод. На две части разделяет его лента реки. В её прозрачных водах купают своё отражение прибрежные ивы и древние липы, помнящие бродящих по аллеям старинного парка Александра Сергеевича Пушкина и Наталью Николаевну Гончарову. На центральной аллее парка набирают силу молодые деревья — правнуки пушкинских дубов и вязов. Здесь по-прежнему жива память о великом поэте и его избраннице.




Трефилов В.В.Полотняный Завод: Опыт путеводителя. - Калуга: Золотая аллея, 2000 — 96 с.: ил. - ( По Пушкинским местам)

Альбом поможет читателю совершить заочную экскурсию по музею-усадьбе, мысленно пройти по местам, где бывал великий русский поэт, где он переживал счастливые мгновения своей жизни, где выросла и жила Наталья Николаевна Гончарова.




Ободовская И.М., Дементьев М.АВокруг Пушкина: Неизвестные письма Н.Н. Пушкиной и её сестёр Е.Н. и А.Н. Гончаровых. - Изд. 2-е, доп. - М.: Сов. Россия, 1978. - 304 с.: ил.

В 1963 году авторы начали работать над архивом семьи Гончаровых. Среди фамильной переписки были найдены неизвестные ранее письма, дающие материал для осмысления образа жены поэта, дают характеристики обстановки в доме Пушкиных с 1832 по 1837 годы, многие письма уточняют и дополняют данные к биографии А.С. Пушкина.




Ободовская И.М., Дементьев М.А.После смерти Пушкина: Неизвестные письма / ред. Авт. Вступ. ст. Д.Д. Благой - М.: Сов. Россия, 1980. - 382 с.: ил.

Эта книга является продолжение книги «Вокруг Пушкина. Изученные авторами письма Натальи Николаевны и её сестёр, относящиеся к периоду после смерти Пушкина, позволили во многом расширить и углубить представление о Наталье Николаевне, познакомится с её мыслями и чувствами, с жизнью её и детей Пушкина после смерти поэта.




Ободовская И.М., Дементьев М.А.Пушкин в Яропольце. / Худ. А. Белюкин. - М.: Сов. Россия, 1982. - 160 с.: ил.

В книге публикуются обнаруженные авторами в архивах письма и другие материалы, позволяющие осветить посещение А.С. Пушкиным Яропольца, куда он приезжал дважды. В книге приведены письма самого А.С. Пушкина, письма Н.Н. Пушкиной, дочери поэта М.А. Гартунг, Гончаровых и др. Значительный интерес представляют письма, связанные с декабристским движением членов семьи Чернышёвых, поместье которых находилось в Яропольце рядом с усадьбой Гончаровых.




Ободовская И.М., Дементьев М.А.Наталья Николаевна Пушкина: По эпистолярным материалам. - Изд. 2-е. / ред., авт. Предисл. В.И. Кулешов. - М.: Сов. Россия, 1987. - 365 с.: ил.



Авторы книги первыми взяли на себя труд — тщательно прочитать письма Пушкина к жене, выявить все интересующие реалии. Через письма поэта можно до некоторой степени реконструировать общий характер не дошедших до нас писем Натальи Николаевны и представить её внутренний мир. Другими источниками подлинных сведений о Натали стала её переписка с родными периода супружеской жизни с Пушкиным, письма тёщи Пушкина и письма Натальи Николаевны периода её второго замужества за П.П. Ланским.




Ободовская И.М., Дементьев М.А.Наталья Николаевна Пушкина-Ланская: К семейной хронике жены А.С. Пушкина / Сост., авт. примеч. и послесл. Г. Пикулева. - М., 1994. - 128 с.: ил.

Автор книги — дочь Натальи Николаевны от второго брака, решившая в память и в защиту своей матери написать воспоминания о её жизни. «Перед беспристрастным судом истории и потомства я попытаюсь восстановить этот кроткий, светлый облик таким, как он запечатлелся в тесном кругу семьи и редких преданных друзей. … Бессмертное имя Пушкина продолжает сиять по-прежнему даже в страждущей России, а память матери неразрывно связана с ним...»




Беляев М.Д. Наталья Николаевна Пушкина в портретах и отзывах современников. - СПб.: Опыты, 1993. - 112 с.: ил.

С давних времён известен ряд имён женщин, чья красота, роковым образом повлияла на судьбы исторических личностей. В Росси такую роль суждено было сыграть Наталье Николаевне Пушкиной. А так как Наталья Николаевна и самого Пушкина и всех его современников поражала своей красотой, то значительная доля внимания уделяется именно этой стороне её личности. Автор попытался собрать по возможности все свидетельства современников о наружности Натальи Николаевны, а также дать описание всех дошедших до нас её портретов.




Козеев В.А.В призывном кружении. - СПб.: СПбГТУ, 1997. - 142 с.

Это издание является отрывком из шеститомной книги автора о Пушкине, под общим названием «Предать забвению». В этой книге рассказано о великосветской жизни Пушкина и Натальи Николаевны в Петербурге, о материальном положении семьи Пушкиных, о хитросплетениях великосветской жизни.






Черкашина Л.А.Пушкин и Натали. - М.: Алгоритм, 2007. - 320 с.: ил.

Книга — история трагической земной любви русского гения и его Мадонны. Натали предстояло стать женой и музой Пушкина. Судьба увенчала её блистательным алмазным венцом. Но так ненадолго. Словно примерила. И сменила — на терновый. Но в награду за веру, любовь и страдания оставила её имя в истории русской поэзии. На века.






Черкашина Л.А.Наталия Гончарова. Счастливый брак. - Ростов-на-Дону: Феникс, 2009. - 320 с. - (Музы Пушкина)

«Творец тебя мне ниспослал, моя Мадонна, чистейшей прелести чистейший образец...» - в этих строках поэт предвосхитил свою избранницу — тихого гения красоты и материнства, жену и Музу.



Ободовская И.М., Дементьев М.А.Сёстры Гончаровы. Которая из трёх. - Ростов-на-Дону: Феникс; М.: Алгоритм-Книга, 2009. - 288 с. - (Музы Пушкина)

Жизнь Пушкина, подробности его биографии запечатлены во множестве воспоминаний и писем его современников. Особый интерес представляют письма жены поэта, а также её сестёр Александры и Екатерины, составляющие основу этой книги. Написанные до гибели Пушкина, они являются бесценными свидетельствами его взаимоотношений с Гончаровыми. Проливая свет на многие обстоятельства личной жизни поэта.




Пиголицына Ф.В.Дева Наталья: Роман. - М., 2006. - 304 с. - (Маленький роман о большой любви)

Эта книга — о спутнице Пушкина. Ей было восемнадцать, когда она вышла замуж за Пушкина, и двадцать четыре года, когда осталась вдовой с четырьмя детьми на руках и без средств к существованию. Потоки клеветы терзали её при жизни, чернили после смерти, а Пушкин назвал её Мадонной и душу её любил больше её прекрасного лица. И этот роман — о Наташе, Таше, Натали Гончаровой, московской девочке, прилежной ученице, шестнадцатилетней чаровнице, какой её увидел Пушкин.




Пиголицына Ф.В.Погибельное счастье: Роман. - М., 2009. - 384 с. - (Маленький роман о большой любви)



Этот роман — продолжение предыдущей книги, закончившейся свадьбой Пушкина и Гончаровой. Новая книга — о семейной жизни Александра Сергеевича и Натальи Николаевны, в которой главным героем является жена поэта. Они прожили вместе всего шесть лет. У них было четверо детей. Когда Пушкина не стало, старшей их дочери было четыре года, младшей — восемь месяцев и ей предстояла долгая жизнь. Без него...



Сергеев-Ценский С.Невеста Пушкина. Каменский В. Пушкин и Дантес: Исторические романы. - М.: Вече, 1999. - 480 с. - (Пушкинская библиотека)

В серию, посвящённую 200-летию со дня рождения великого русского писателя, вошли два романа о пушкинской драме и последних годах жизни поэта, написанные в 1934 и 1927 годах. Их авторы сумели ярко и увлекательно воссоздать живую палитру пушкинской эпохи и нарисовать запоминающиеся образы поэта и его жены.

автор Илья Резник.

Прекрасен опыт материнства:
быть мамой женщине дано -
любви и мудрости единство
в ее душе заключено.
Она заботой согревает
свое любимое дитя
и даже в мыслях охраняет,
порой забыв и про себя.
В ее глазах увидишь счастье,
и сердце вдруг на миг замрет,
когда кровинушка родная
своими ножками пойдет.

Всю нежность, ласку отдавая
и не щадя душевных сил,
она ребенка опекает
и украшает его мир.

По сердцу слезки протекают,
когда ребенку тяжело,
капризы, шалости прощает
неописуемо легко.

Его успехи как награда,
его удачи за труды,
когда бессонными ночами
за ним ухаживала ты.

Тебе любимая, родная,
от нас от всех земной поклон -
в таком красивом слове"Мама"
сакральный смысл заключен.

автор неизвестен.

На солнце гляжу и слёзы из глаз Весна без тебя что осень Тебя я люблю, так любят лишь раз И ветер мечту уносит И только во сне приходишь ко мне О большем и думать не смею Люблю и тону, в глазах-синеве Иначе я не умею. Невежда-судьба, не вовремя так Представила нас друг другу Тайком прикоснись и будет мне знак Что вместе несём эту муку Я выдержу все удары судьбы Стараясь быть ей послушной Запретной любви жестокая быль Безропотны наши души. И буду любить тебя я всегда Прости мне такую смелость И пред алтарём не скажем мы "Да" Как нам бы того не хотелось Отдам свой покой, и мир этот весь Я буду безмерно рада И счастлива тем, что ты просто есть, И большего мне не надо.

автор неизвестен.

Ты отстрадала, я еще страдаю,
Сомнением мне суждено дышать,
И трепещу, и сердцем избегаю
Искать того, чего нельзя понять.
А был рассвет! Я помню, вспоминаю
Язык любви, цветов, ночных лучей.-
Как не цвести всевидящему маю
При отблеске родном таких очей!
Очей тех нет - и мне не страшны гробы,
Завидно мне безмолвие твое,
И, не судя ни тупости, ни злобы,
Скорей, скорей в твое небытие

А. А. Фет

* * *

В благословенный день, когда стремлюсь душою
В блаженный мир любви, добра и красоты,
Воспоминание выносит предо мною
Нерукотворные черты.

Пред тенью милою коленопреклоненный,­
В слезах молитвенных я сердцем оживу;
И вновь затрепещу, тобою просветленный,
Но все тебя не назову.

И тайной сладостной душа моя мятется;
Когда ж окончится земное бытие,
Мне ангел кротости и грусти отзовется
На имя нежное твое.

А. А. Фет.

Нет, я не изменил. До старости глубокой
Я тот же преданный, я раб твоей любви,
И старый яд цепей, отрадный и жестокий,
Еще горит в моей крови.
Хоть память и твердит, что между нас могила,
Хоть каждый день бреду томительно к другой,-
Не в силах верить я, чтоб ты меня забыла,
Когда ты здесь, передо мной.
Мелькнет ли красота иная на мгновенье,
Мне чудится, вот-вот тебя я узнаю;
И нежности былой я слышу дуновенье,
И, содрогаясь, я пою.





А. А. Фет.

* * *
Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть

Желтые дожди,

Жди, когда снега метут,

Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера.

Жди, когда из дальних мест

Писем не придет,

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждет.


Жди меня, и я вернусь,

Не желай добра

Всем, кто знает наизусть,

Что забыть пора.

Пусть поверят сын и мать

В то, что нет меня,

Пусть друзья устанут ждать,

Сядут у огня,

Выпьют горькое вино

На помин души...

Жди. И с ними заодно

Выпить не спеши.


Жди меня, и я вернусь,

Всем смертям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть

Скажет: — Повезло.

Не понять, не ждавшим им,

Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасла меня.

Как я выжил, будем знать

Только мы с тобой, —

Просто ты умела ждать,

Как никто другой.


Константин Симонов

1941 год.

По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.

Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бесмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.

А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
"In vino veritas!" кричат.

И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.

Александр Блок

­
Корона Императорской России была одной из самых блистательных в мире, сияя драгоценнейшими камнями и являясь символом могущественной страны, раскинувшейся на одну шестую часть земного шара. Но в начале прошлого века, когда силы зла восстали на эту могучую страну, на этот оплот Православия, и когда затмилась и осквернилась царская корона, тогда еще ярче засиял венец Святой Руси, вылитый из чистейшего золота Новомучеников и Исповедников Российских. И украсили этот великолепный венец самые сверкающие и прекрасные алмазы на свете: царственные дети-мученики.




Дети царственной семьи Романовых - Великие Княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия, и наследник Цесаревич Алексей - были необыкновенны своей обыкновенностью. Несмотря на то, что с мирской точки зрения они были рождены в одном из самых высоких положений в мире и имели доступ ко всем земным благам, они росли как обычные дети. И еще удивительнее то, что, окруженные гнилой и богоотступной дворцовой знатью, они все же выросли верующими и богобоязненными. Их царственный отец заботился о том, чтобы их воспитание было похожим на его собственное: чтобы к ним не относились как к тепличным растениям или хрупкому фарфору, а давали им делать уроки, учить молитвы, играть в игры, и даже умеренно драться и шалить. Таким образом, они росли нормальными, здоровыми детьми, в атмосфере дисциплины, порядка и почти аскетической простоты.




Они также росли в атмосфере необычайной духовной любви. Брак их родителей поистине снискал Божие благословение, и Господь даровал императорской чете редкое счастье на земле - крепкий и тесный союз, т.ч. в течение десяти лет они были блаженно счастливы и в браке, и в семейной жизни, и все дети рождались в эту атмосферу любви, блаженства и нежности. Кроме того, эта образцовая семья представляла собой истинную домашнюю церковь. Оба родителя были глубоко верующими и выражали собой идеал обоих аспектов Православия - урожденного и принятого.
Царь Николай, конечно, был рожден православным, вырос в крепкой православной среде и имел за спиной тысячелетнее наследство Православия. Но это наследство дало в нем такие обильные плоды главным образом благодаря его личным душевным качествам: набожности, скромности, милосердия, доверчивости, нежности души и сострадания ко всякому Божьему творению. И это-то наследство, преемственное и личное, он передал и своим детям, которые воплотили его в себе с такой же красотой.
Царица Александра, хотя и родилась в лютеранстве, но также выросла в глубоко верующей семье. Поэтому-то, восприняв свою веру искренно и честно, она так долго не соглашалась перейти в иную веру, даже при всей своей великой любви к Царю. И только после того, как она осознала православие как единую истинную веру, она смогла перейти в него. Но перейдя в Православие, Царица восприняла новую веру полностью, со всей искренностью своей души, и стала по-настоящему православной христианкой. И эту-то искренность и честность веры она передала своим детям, и вера стала неотъемлемой принадлежностью их жизни.
Царственные дети были прекрасны - не только своей внешностью, но главным образом своими душевными качествами. От отца они унаследовали доброту, скромность, простоту, непоколебимое сознание долга и всеобъемлющую любовь к родине. От матери они унаследовали глубокую веру, прямоту, дисциплину и крепость духа. Сама Царица ненавидела леность и научила своих детей быть всегда плодотворно занятыми. Когда началась первая мировая война, Царица с четырьмя дочерями целиком посвятили себя военному делу: они без устали посещали военные лазареты, принося радость и утеху раненным солдатам, а кроме того, Царица и две старшие дочери стали еще и сестрами милосердия, часто работая в качестве помощников хирурга. «Чем выше положение человека в обществе», - говорил Царь-Мученик, - «тем больше он должен помогать другим, никогда не напоминая им о своем положении». Будучи сам прекрасным образцом мягкости и отзывчивости к нуждам других, Царь-Мученик и детей своих воспитал в том же духе.
Обладая общими семейными качествами, царские дети одновременно разнились характером и темпераментом.




Старшая дочь, Ольга, родилась в 1895-ом году. У нее были золотисто-каштановые волосы и красивые голубые глаза. Она была скромна, невинна, искренна и добра. Она любила простоту и не интересовалась нарядами. Она больше всех была похожа на своего отца, которого беззаветно любила. Ольга отличалась быстротой ума и обладала рассудительностью; отец часто с ней советовался по важным делам. По свидетельству ее учителей, у нее была хрустально-чистая душа и светлая улыбка; она излучала внутреннюю радость, которая имела окрыляющее действие на окружающих. Как и ее отец, Ольга преданно любила Россию и русский народ. Когда перед ней встала возможность замужества с иностранным принцем, она наотрез отказалась, говоря: «Я никогда не хочу покидать Россию. Я - русская, и навсегда останусь таковой». Так она осталась на своей любимой родине для того, чтобы стяжать мученический венец.




Вторая дочь, Татьяна, родилась в 1897-ом году. Она была высокой, тонкой и элегантной девицей. У нее были более темные волосы и глаза, чем у остальных детей. Она была немного сдержанной, послушной и задумчивой, но часто была решительнее своих сестер. Она была талантливой пианисткой, а также хорошо рисовала и вышивала. Татьяна была любимицей своей матери, унаследовав ее благородство и чувство долга. Младшие дети прозвали Татьяну «гувернанткой».

­
Третья дочь, Мария, родилась в 1899-ом году. Она была крепкой, крупной и красивой, со светло-серыми глазами. Она хорошо рисовала и играла на рояле. Она очень любила детей и домашнюю жизнь, и была бы прекрасной женой и матерью. Мария обладала редким качеством быть довольной при любых обстоятельствах, даже когда семья находилась в заключении в Тобольске. По этой причине родители выбрали именно ее сопровождать их, когда они вынуждены были временно разлучиться с детьми и отправиться в свой последний путь в Екатеринбург.




Младшая дочь, Анастасия, родилась в 1901-ом году. Поначалу она была сорванцом и семейным шутом. Ростом она была ниже других; у нее был прямой нос и красивые серые глаза. Позже она отличалась благовоспитанностью и тонкостью ума, обладала талантом комика и любила всех смешить. Она также была крайне добра и любила животных. У Анастасии была маленькая собачка японской породы, любимица всей семьи. Анастасия несла эту собачку на руках когда она спустилась в екатеринбургский подвал в роковую ночь 4/17 июля, и маленькая собачка была убита вместе с ней.

Наследник-Цесаревич Алексей был особым ребенком. Он родился в 1904-ом году, в ответ на усердные молитвы императорской семьи и множества верующих, просивших у Господа Бога, в дни прославления преподобного Серафима Саровского, даровать России наследника. Однако, родившись наследником Российской Империи, Алексей не мог ее унаследовать, т.к. Россия уже вступила на свой апокалипсической путь; вместо этого он стал наследником несравненно высшего царства - Царства Небесного. Алексей был предназначен на мученичество с самого момента своего рождения: единственный и любимый сын, он стал жертвенным агнцем, достойным искупить грехи своего народа. Он родился со страшным недугом гемофилии, который проявился у него уже с шестинедельного возраста, и который причинял ему ужасные боли и страдания в течение всех 14-ти лет его короткой жизни. Этот недуг явился причиной душевных мучений для всей семьи, особенно для родителей, а также способствовал падению Империи.

­
Однако, юный отрок нес свой тяжелый крест с твердостью духа, молчаливо и безропотно, истинно по-христиански. Одновременно он был похож на любого мальчика: любил игры и шалости, особенно на дворе с другими мальчишками, любил кататься на лодке со своим отцом, дразнить сестер, смотреть кинофильмы, делать бумажные лодочки, и хотя был весьма умен, не очень любил сидеть за книгами. У него было очень доброе сердце, он любил делать всем подарки и очень любил животных. Он был живым и веселым ребенком, всеобщим любимцем. Мать любила его беззаветно, переживая невероятные душевные муки в связи с его мучениями и болезнью, которую он унаследовал с ее стороны.
Господь даровал этим удивительным царственным детям духовно-царственную судьбу на земле: проведя детство и юность в богатстве православного образа жизни, в абсолютной чистоте и невинности, они приготовили себя к сияющему венцу мученичества. Их крестный путь начался 2-го марта 1917-го года - в день отречения Царя-Мученика. В продолжение нескольких этапов заключения - сперва в своем дворце в Царском Селе, затем в доме губернатора в Тобольске, и наконец в ипатьевском доме - «Доме Особого Назначения» - в Екатеринбурге, они терпели все возрастающие травлю, унижения и лишения. Их стражи становились все более и более дерзкими, бессердечными и жестокими, подвергая их оскорблениям, насмешкам и мучениям. Царственные мученики все претерпевали со стойкостью, христианским смирением и полным принятием воли Божией. Они искали утешения в молитве, богослужениях и духовном чтении. Они были злодейски убиты, эти чистые и невинные дети, в ночь на 4-ое июля 1918-го года, и из залитого кровью подвала в Екатеринбурге они ликующе переселились в царские палаты Царя Небесного.


Источник:http://www.holy-transfiguration.org/ru/library_ru/royal_child_ru.html

Более тысячи лет тому назад вся местность, где Петр Великий заложил новую русскую столицу, была заселена славянами и финскими племенами. Начальная летопись и древние скандинавские саги знают Неву, Ладогу, Ильмень, Лугу. Еще святая Ольга установила размеры дани и устроила административные центры в приневской области.





Земли по берегам Луги, Наровы, Невы и ее притоков, Славянки, Ижоры, Мьи были в течение многих столетий во владении лиц из все слоев новгородских граждан, владыки, князя, церквей и монастырей. Все время трехвековой борьбы Новгорода со шведами и с немецкими рыцарями, земли до Наровы не знали другой власти, кроме Новгородской. Территория, на которой в XVIII веке возникла пышная загородная резиденция Императорского Двора - Царское Село, входила издревле в состав внутренних Новгородских земель. Во второй четверти XIII века, с одной стороны немецкие рыцари, а с другой - шведы, пользуясь бедствиями Русской земли, решаются подчинить своей власти новгородских данников и захватить ключ к новгородской торговле - течение реки Невы.
Конец XVI и начало XVII веков ознаменовываются крупным успехом шведов. Впервые берега Невы и города Иван-Город, Копорье, Яма и Корела должны признать власть Шведского короля.
Петр Великий повел решительную борьбу со Швецией и, едва заняв своими войсками течение Невы, основал на ее устье столицу. Война со Швецией еще далеко не была кончена, когда царь считал себя настолько крепким в возвращенном России крае, что вокруг своего "парадиза" стал строить "увеселительные замки", поощряя к тому же своих приближенных. Ораниенбаум, Царское Село, Петергоф, Екатерингоф возникли задолго до окончания Великой Северной войны. Cпор со Швецией продолжался еще целое столетие.






Петр Великий нашел край обезлюдевшим, запустевшим: многие деревни сохранили еще старые русские названия, но были заселены финнами и немцами колонистами. Заняв исток Невы, Петр назначает своего любимца Александра Даниловича Меньшикова Генеральным Губернатором Ингерманландии, Карелии и Эстляндии. В 1710 году Петр решил часть владения Меньшикова передать Екатерине Алексеевне, еще не объявленной государыней. Датой основания Царского Села является 24 июня 1710 года, о чем говорится в письме:"Его Царское Величество соизволил отдать Катерине Алексеевне в Копорском уезде Сарскую и Славянскую мызы с принадлежащими к ним деревнями, со крестьяны и со всеми угодьи, и по получении сего те мызы со всеми принадлежащими к ним деревнями и прочим ей Катерине Алексеевне отдайте, и из окладных книг те мызы выпишите; а что в тех мызах в отдаче будет дворов и пашни, и лесу, и сенных покосов, и всяких угодий о том о всем ведомость пришлите". Как только Екатерина Алексеевна






вступила во владение Сарской мызой, которая стала с 1725 годы официально именоваться Царским Селом, она деятельно принялась за ее улучшение. Еще при жизни Петра Великого Императрица Екатерина Алексеевна положила начало небольшому парку вокруг новых каменных палат и, назначив часть леса под зверинец, приказала огородить его тыном. Кроме ольховой рощи и елевых "першпектив", посаженных по границе парка, садовых дел мастеру Яну Розену было поручено развести вдоль нынешней Садовой улицы обширный плодовый сад, а у ограды зверинца устроить парники и оранжереи.
По смерти Екатерины I, в силу ее духовного завещания, Царское Село перешло в собственность Цесаревны Елизаветы.






Как ни старалась цесаревна возможно меньше тратиться на содержание Царскосельских палат и усадьбы, все же ей приходилось расходоваться на их ремонт. Плодовый сад, сенокосы, парники, оброк все шло на покрытие расходов. Каждый рубль был на счету у цесаревны. Она очень тщательно рассчитывала свои расходы и тратила их с большой осторожностью. Ей в течение 18 лет пришлось жить почти исключительно на доходы от своих вотчин. Единственная роскошь, которую она дозволила себе в Царском Селе за этот тяжелый период своей жизни, была постройка каменной Знаменской церкви, в которой она намеревалась поместить особо чтимую ею икону Знамения Божией Матери.
Поразителен контраст скромных расходов Цесаревны на любимую свою вотчину в эти трудные долгие годы с теми сказочными тратами, которые она допускала, став императрицей. Ничто не казалось ей достаточно великолепным для украшения В Царском Селе возникает великолепное каменное здание с мраморными колоннами, с светлыми залами, паркетными и мраморными полами, с блестящем куполом и монументальными лестницами, украшенными золочеными перилами, баллюстрадами и статуями. Растрелли окружает весь зверинец каменной стеной и строит в нем охотничьи павильоны по углам (люстгаузы) и великолепный каменный Монбижу в центре; всё блещет позолотой , мрамором; художники расписывают стены, богатая резьба украшает двери и потолки. Императрица не любит большого количества прислуги во время стола - Растрелли проектирует Эрмитаж, где столы, блюда, тарелки невидимой рукой подаются в залу и прислуга не нужна. Вокруг дворца быстро увеличивается слобода - Царское Село со множеством жителей, так или иначе кормящихся дворцом. Тут живут рабочие, подрядчики, мастера, художники, архитекторы, придворные служители, войсковые команды, чиновники и лица царицыной свиты.
За время тридцатичетырехлетнего царствования императрицы Екатерины II






Царское Село не только не пришло в упадок, но достигло высшей степени процветания. Чем лучше шли государственные дела, тем больше тратила Императрица на свою любимую резиденцию. К концу царствования Царское Село изменилось до неузнаваемости: выстроен Александровский дворец; Большой дворец увеличен пристройкой Агатовых комнат, Камероновой галереи, Великокняжеского корпуса, надстройкой Церковного корпуса и возведением Зубовского; сады расширены и украшены множеством новых зданий и памятников в честь сподвижников императрицы; по другую сторону озера возник новый уездный город София. Город София и Софийский собор должны были славить победы России в русско-турецкой войне, подобно памятникам, установленным в Царскосельском парке
. Лучшие архитекторы того времени были выписаны императрицей из-за границы: А.Ринальди, Ч.Камерон, Дж.Кваренги - украсили своими работами дворец и парк. В.Неелов был послан за границу вместе с сыном для усовершенствования. Обратив внимание на недостаток воды в Царском Селе, Екатерина повелела провести водопровод от Таиц, достаточный для питания прудов и для снабжения питьевой водой Царского Села и Софии. Словом все, что сделала Екатерина в Царском Селе, было исполнено прочно, широко, тщательно отделано и выдержано в деталях.
Из всех загородных резиденций Екатерина больше всего любила Царское Село. Начиная с 1763 года, она, за исключением 2-3 лет, жила в Царском Селе весну, проводила почти все лето и уезжала осенью, когда наступали холода. Екатерина, переезжая в Царское с небольшой свитой, делила время между занятиями государственными делами и всевозможными развлечениями. Ежедневно совершала она прогулки пешком по парку, в сопровождении придворных кавалеров и фрейлин. В ноябре 1796 года государыню постиг апоплексический удар, от которого она скончалась. Она еще дышала, когда Наследник Престола уже занялся ломкой всего, сделанного императрицей. Наступило пятилетие тяжелого времени Императора Павла. Все неоконченные постройки в Царском Селе остановились.
В первые годы царствования Александра I






Царское Село было, как будто, забыто. Двор жил летом на Елагином острове или в Петергофе; только в 1808 году император обращает внимание на запустение Царского Села.
Император Александр I, проведший все детство и юность в Царском Селе, как известно, в манифесте о вступлении на престол объявил, что будет царствовать "по закону и по сердцу в Бозе почивающей Августейшей Бабки Государыни Императрицы Екатерины Великой". В отношении к Царскому Селу слова эти, как будто, руководили императором во всех мероприятиях.
В память войны с французами были поставлены монументальные ворота "Любезным Моим Сослуживцам"; пришедшие в ветхость Большие оранжереи капитально перестроены одним из лучших архитекторов того времени - Стасовым; неподалеку от Александровкаго Дворца возникла Императорская ферма; на месте старого Люстгауза, была выстроена искусственная руина - Шапель; старая каменная ограда зверинца разобрана и материал от нее пошел на постройку фермы, Шапели и здания лам. По мысли императора Александра, в самом Большом дворце, во флигеле, построенном в конце царствования Екатерины для детей Павла Петровича, было учреждено новое высшее учебное заведение - Императорский Царскосельский Лицей.
Последний раз ночевал император в Царском Селе в1825 году по дороге в Таганрог, простившись уже, столь необыкновенным образом, с Петербургом. Здесь ранней весной 1826 года, встретили его бренные останки император Николай I и царская семья.
Родившись в Царском Селе, "Рыцарь Николай", став Императором, делил свой летний отдых между Петергофом и Царским Селом. Государь жил всегда в Александровском дворце.
При императоре Николае продолжалось украшение и развитие Царского Села. В самом Царском Селе построен был, по повелению Государя, городской Екатериниский собор; в парке, на месте старого Монбижу, закончена постройка Арсенала, в котором сосредоточилась богатейшая коллекция оружия, лично принадлежавшая Императору. На месте упраздненного благородного Лицейского пансиона, был помещен Александровский кадетский корпус для малолетних ; парк украсился красивыми воротами, Турецкой баней и значительно расширился.
В царствование императора Николая I, в Царское Село была проведена первая в России железная дорога, на которую публика смотрела как на новое развлечение, а специалисты - как на вполне непрактичную в нашем климате затею. В царствование Императора Александра II город продолжал развиваться и в нем была открыта классическая гимназия, не было возведено каких-либо новых больших дворцовых зданий, но все существовавшее поддерживалось в образцовом порядке и разбит новый Баболовский парк.
В царствование императора Александра III Двор мало жил в Царском Селе. Государь избрал для своего пребывания левый флигель Александровского дворца. В это царствование на долю Царского Села выпала честь быть первым городом не только в России, но и в Европе, который весь был освещен электричеством. С 1894 года Царское Село развивается чрезвычайно быстро. До 1905 года Двор проводил в Царском Селе начало зимы и раннюю весну, а с этого года проводит всю зиму. По повелению Его Величества, в 1895 году были произведены значительные переделки в Александровском дворце. Царское Село получило образцовый водопровод и канализацию. Царское Село к началу XX века становится одним из наиболее здоровых и благоустроенных городов России.






Николай II, которому суждено было стать последним Российским Государем, родился Александровском дворце. Это был его любимый дворец в Царском Селе и сюда Николай II привез в 1895 году свою невесту, принцессу Алису Гессенскую. С 1905 года Александровский Дворец становится постоянным домом для царской семьи. Здесь родились четыре дочери императорской семьи. В Александровском Дворце проходили заседания Государственного Совета и аудиенции иностранных посланников, сюда приезжали с докладами министры, с этого времени Царское Село - малая столица царской империи.






2 марта 1917 года Николай II отрекся от престола. Через несколько дней, вернувшись из ставки главнокомандующего, стал арестантом в собственном дворце. Царская семья провела в заточении здесь несколько месяцев. В августе 1917 года семья была отправлена в Сибирь. В ночь с 17 на 18 июля 1918 царская семья была расстреляна в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге..
1917-й год разрушительным вихрем пронесся над Царским Селом. И изменил всю жизнь в Царском Селе. Город превратился в один из многих провинциальных городов России. Но все сокровища дворцов были открыты для обозрения. С 1919 года, после отстранения от должностей ведущих искусствоведов Детскосельских дворцов, начинается разбазаривание музейных ценностей. Как свидетельствуют документы, открывшиеся в последние годы, был разработан подробный план перевозки целого ряда картин в Эрмитаж. Тогда же многие, считающиеся «малоценными», предметы, принадлежащие ранее императорской фамилии, были розданы по решению Наркомпроса сотрудникам музея - Екатерининского Дворца.
Но особенно большой урон музейным коллекциям принесла деятельность Экспертной комиссии, созданной в феврале 1919 года и возглавляемой А.М.Горьким. В ее функции входило комплектование Антикварного экспортного фонда из национализированных культурных ценностей для продажи их за границу. За два года работы комиссия отобрала сотни тысяч экспонатов на сумму в несколько миллиардов золотых рублей. Затем для организации и налаживания связей с крупнейшими антикварными фирмами Запада в Берлин была направлена М.Ф.Андреева, а в Париж, Лондон, Флоренцию, Рим - другие члены комиссии.
Изъятием ценнейших предметов из дворцовых коллекций занимались в первые послереволюционные годы многочисленные ведомства. Об этом говорят постановления Совета Обороны от 10 октября 1919 года «об использовании ценностей для товарооборота», тезисы Совнаркома о создании «налогового фонда» из драгоценных камней для получения кредита от заграничных банков, постановление Совнаркома от 26 октября 1920 года, установившего премию за «Быстрейшую продажу за границей вещей, отобранных Петроградской экспертной комиссией».
В дальнейшем изъятие отдельных произведений искусства производилось не только по письменным распоряжениям, но и на основании простых телефонограмм. Но, несмотря на все сложности и проблемы, связанные с новым историческим периодом в жизни страны, в музеях и парках города налаживается музейная жизнь. В 30-е годы развернулась исследовательская и экскурсионная работа, издавались очень скромные путеводители, открывались новые выставки. Впервые миллионы экскурсантов увидели сокровища русской культуры.
В 1937 году в год 100-летия со дня гибели А.С.Пушкина город стал именоваться именем великого поэта - город Пушкин.
Страшное слово «война» ворвалось в мирную жизнь 22 июня 1941 года в солнечный день в разгар большого народного гулянья в Пушкинских парках. 17 сентября фашисты захватили город Пушкин. Оккупанты заняли под казармы и жилье для офицеров залы Екатерининского и Александровского дворцов, многие особняки, санатории, детские учреждения. В здании Лицея разместились танкисты, в павильоне «Эрмитаж» - зенитчики.
Свой штаб фашисты разместили в Александровском дворце, здесь же расположилось гестапо, в подвалах дворца тюрьма. Нижний этаж Екатерининского дворца был превращен в гигантский гараж, Дворцовая церковь - в стоянку и мастерскую для велосипедов и мотоциклов.
Два с половиной года находились оккупанты в городе Пушкине. Многие пушкинцы были отправлены в концлагеря. Людей расстреливали за любое нарушение оккупационного режима. Казни проводились в центре города. На одном из мест казни в 1998 году возведена Часовня Святого Благоверного Князя Игоря Черниговского. Летом 1942 года была вывезена облицовка стен знаменитой Янтарной комнаты, поиски которой ведутся и по сей день.
14 января 1944 года началось наступление советских войск по снятию блокадного кольца Ленинграда, а 24 января город Пушкин был освобожден от фашистских захватчиков. В послевоенные годы город Пушкин - сокровищница русской архитектуры, литературы и искусства, подобно птице фениксу, был возрожден из руин.






И в наши дни особенно хороши уютные улицы Пушкина в теплые тихие весенние вечера, когда в парковых аллеях, вдоль городских магистралей, во дворах буйно цветет сирень, на деревьях появляется молодая зелень, наполняя воздух неповторимым ароматом.



источник:http://www.pushkin-town.net/.pushkin/rus/nowhist.htm

К Н. Я. Плюсковой

На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И силе в гордости свободной
Кадилом лести не кадил.
Свободу лишь учася славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рожден царей забавить
Стыдливой музою моей.
Но, признаюсь, под Геликоном,
Где Кастилийский ток шумел,
Я, вдохновленный Аполлоном,
Елисавету втайне пел.
Небесного земной свидетель,
Воспламененною душой
Я пел на троне добродетель
С ее приветною красой.
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.


1818 году Пушкин написал любопытное стихотворение, которое было напечатано в следующем году в журнале "Соревнователь просвещения и благотворения" (книжка 10) под немного странным и непривычно тяжеловесным названием - "Ответ на вызов написать стихи в честь ее императорского величества государыни императрицы Елисаветы Алексеевны". "Вызов" этот скорее всего последовал от фрейлины императрицы Натальи Яковлевны Плюсковой, которая предложила поэту написать поздравительные стихи императрице, и впоследствии это стихотворение публиковалась под названием "К Н. Я. Плюсковой".
Б. Томашевский с полным основанием считал его политическим вызовом Пушкина, поскольку в те годы Елизавета Алексеевна пребывала на положении опальной царицы, и в ранних декабристских кружках обсуждалась даже возможность возведения ее на русский престол после политического переворота [1]. Но, согласитесь, есть в нем и нечто другое - субъективная лирическая интонация, может быть, даже некоторая своевольная дерзость, словно юный поэт дает себе право выбирать среди "земных царей" по достоинствам и воспевать "тайно" "приветную красу" русской императрицы. Недаром есть мнение, что Пушкин был очарован Елизаветой Алексеевной еще в ту пору, когда видел ее во время лицейских экзаменов (так считал И.Пущин), а современная исследовательница К. Нестерова полагает даже, что есть основания видеть в Елизавете Алексеевне предмет "утаенной любви" поэта и прототип его Татьяны [2].
Стихотворение Пушкина, посвященное императрице, появилось не вдруг. Впервые Елизавету Алексеевну поэт увидел на торжественном акте открытия Лицея 19 октября 1811 года. Поскольку есть мнение, что эта встреча оказалась решающей и навеки привязала его сердце к императрице, попытаемся представить, какой он мог ее увидеть.



Елизавета Алексеевна, урожденная немецкая принцесса, выбранная Екатериной II в жены любимому внуку Александру из многих претенденток, вряд ли прожила в России жизнь счастливую, хотя полюбила свою новую родину и всячески стремилась наладить непростые отношения со своим державным супругом. Баденская принцесса Луиза прибыла в Россию в 1792 году вместе со своей младшей сестрой и сумела быстро очаровать всех своей красотой и мягким нравом. По отзывам современников, она была высока, стройна, обладала грациозностью и такой легкой походкой, что ее сравнивали с нимфой и с Психеей. Греческий профиль, правильный овал лица, большие голубые глаза, пепельно-белокурые волосы - все это довершало ее очарование и не могло не увлечь юного жениха, которому не исполнилось еще и 16 лет. 28 сентября 1793 года состоялось торжественное бракосочетание принцессы, получившей после православного крещения имя Елизаветы Алексеевны, и великого князя Александра Павловича. Первые их годы были относительно безоблачны. Правда, брак долго оставался бездетным. Получилось так, что в 1796 году свекровь Елизаветы Алексеевны, императрица Мария Федоровна, родила сына-богатыря Николая, будущего русского императора. А Елизавета Алексеевна стала матерью только спустя три года. Великая княжна Мария Александровна родилась 18 мая 1799 года, но родительское счастье оказалось недолгим: через год, в июле 1800 года, малютка скончалась. Это горе оказалось началом целой череды бедствий.
Павел в конце своего царствования явно изменил отношение к сыну и невестке, которые чувствовали себя в его обществе крайне напряженно. Во время ужинов в сыром и мрачном Михайловском замке, который Павел сделал своей резиденцией, Елизавета Алексеевна неизменно была холодна и молчалива.
После трагических событий 1801 года Елисавета Алексеевна пыталась оказать своему мужу всяческую нравственную поддержку. Вряд ли ей была известна истинная подоплека свершившегося государственного преступления, но она, как и большинство, чувствовала явное облегчение и смотрела в будущее с надеждой. В числе сторонниц бывшего императора она явно не была, хотя, разумеется, не могла одобрять и цареубийства. Но нам никогда уже не узнать, до какой степени простиралась ее осведомленность. В той зловещей истории еще немало тайн.


В сентябре 1801 года двор переселился по случаю коронации в Москву. Елизавета Алексеевна тяготилась постоянными балами, обедами и ужинами и вернулась в Петербург в крайнем утомлении Здесь ее ждала весть о несчастье - в Швеции скончался ее отец, маркграф Баденский Карл-Людвиг. В течение следующей зимы она из-за траура мало выезжала в свет. В это время начинается увлечение Александра I княжной Марией Антоновной Нарышкиной, и уже на исходе 1803 года в письмах Елизаветы Алексеевны начинают звучать грустные нотки, полунамеки и жалобы на тягостные предчувствия.
У императрицы детей не было, а М. Нарышкина хвасталась перед нею своей очередной беременностью. 10 июня 1804 года императрица писала своей матери: " Говорила ли я вам, что первый раз она имела нахальство сама сообщить мне о своей беременности, которая была еще в начале, так что я могла бы отлично не заметить ее. Я нахожу, что для этого нужно обладать невероятным нахальством, это было на балу, и ее положение было не так заметно, как теперь. Я разговаривала с ней, как со всеми остальными, и осведомилась о ее здоровье. Она ответила, что чувствует себя не совсем хорошо, "так как я, кажется, беременна". Не правда ли, дорогая мама, что нужно было иметь удивительное нахальство, чтобы сказать это, ибо она отлично знала, что мне известно, от кого она могла быть беременна. Не знаю, что будет дальше и чем все это кончится; знаю только, что я не стану портить характер и здоровье ради человека, того не стоящего, но терпение может иногда превзойти человеческие силы" [3].
Несомненно, все это доставляло Елизавете Алексеевне особые страдания, потому что отсутствие детей в семье царствующего монарха превращалось в проблему государственного значения. Демонстративное поведение М. А. Нарышкиной могло убедить всех, что виновна в таком положении именно императрица Елизавета Алексеевна.



Вполне понятная горечь и для всех явное, даже демонстративное охлаждение к ней императора Александра Павловича заставляли ее порой искать утешения в мимолетных связях. Так, известны ее близкие отношения с князем Адамом Чарторижским (1770-1861), одним из сподвижников Александра I, который занимал в 1801-1805 г. г. пост российского министра иностранных дел. Была у ней связь и с офицером Охотниковым, от которого в 1806 году она родила дочь. Быть может, это был некий способ самоутверждения.
Это долгожданное материнство на какое-то время вернуло ей счастье. 1807 год прошел для Елизаветы Алексеевны в заботах о ребенке. Она нянчилась со своей малюткой целыми днями и отдавала ей все свое внимание. В это время умерла от чахотки ее любимая фрейлина и подруга Н. Ф. Голицына, и Елизавета Алексеевна взяла на попечение ее старшую дочь, тоже Лизу, чтобы воспитать ее вместе со своей дочерью.
Но этим мечтам не суждено было сбыться: через полтора года погиб и этот ребенок( у девочки резались зубы, и врачи не смогли справиться с возникшим воспалением).
Горе Елизаветы Алексеевны было безмерным. Четыре дня и четыре ночи она провела без сна у тела дочери, пока оно не было перенесено в Невскую лавру.
Сардинский посланник при русском дворе Жозеф де Местр вспоминал, как врач Виллие, утешая императора, сказал, что он и императрица еще молоды и у них еще могут быть дети. "Нет, друг мой, - ответил император, - Господь не любит моих детей". (Эти слова оказались пророческими, потому что детей у супругов больше не было. - Н. З.)
Горе, постигшее императрицу, самым тяжелым образом отразилось на ее здоровье, потому что она переживала его в полном духовном одиночестве. Александр I возобновил отношения с М. А. Нарышкиной, причем оказывал ей все внешние знаки внимания, что глубоко ранило императрицу. Вдовствующая императрица Мария Федоровна явно недолюбливала свою невестку, часто публично высказывала ей всякого рода замечания. Это отдаляло императрицу и от остальных членов царской семьи, находившихся под влиянием Марии Федоровны.
Она предпочитала уединение, жила очень замкнуто, и, погрузившись в свое горе, молча и безропотно покорилась судьбе, стараясь не роптать.
 На торжественном акте Лицея императрица Елизавета Алексеевна появилась как раз в этот нелегкий момент своей жизни. Отчуждение ее от императорской семьи для приближенных было очевидно. Но и лицеисты смогли почувствовать в ее манерах и поведение нечто неформальное, не диктуемое только этикетом. После того, как закончилась официальная часть церемонии, императорское семейство отправилось осматривать новое заведение. Предоставим слово очевидцу, И. Пущину: "Царь беседовал с министром. Императрица Мария Федоровна попробовала кушанье. Подошла к Корнилову, оперлась сзади на него плечом, чтоб он не приподнимался, и спросила его: "Карош суп?" Он медвежонком отвечал: "Oui, monsieur!" (фр. :Да, месье). Сконфузился ли он и не знал, кто его спрашивал, или дурной русский выговор, которым сделан был ему вопрос, - только все это вместе почему-то побудило его откликнуться на французском языке и в мужском роде. Императрица улыбнулась и пошла дальше, не делая уже бо
льше любезных вопросов, а наш Корнилов соника попал на зубок; долго преследовала его кличка: monsieur. Императрица Елизавета Алексеевна тогда же нас, юных, пленила непринужденною своею приветливостию ко всем - она как-то умела и успела каждому из профессоров сказать приятное слово. Тут, может быть, зародилась у Пушкина мысль стихов к ней:
На лире скромной, благородной... - пр. [4].

­
Здесь прекрасно передан контраст, очевидный для лицеистов, между Елизаветой Алексеевной, с ее непринужденностью и врожденной грацией, и властной Марией Федоровной, привыкшей безоговорочно царить, и не только в собственной семье. И. Пущин считал, что стихи, посвященные Елизавете Алексеевне, Пушкин сочинил еще в Лицее, в 1816 году, храня эти первые детские впечатления, но позднейшие изыскания вывели на новую дату - 1818 год [5].
В 1812 году Елизавета Алексеевна вряд ли появлялась в Царском Селе. Разыгравшиеся драматические события вынужденно оторвали ее от личных переживаний, вызвали в ней небывалый подъем духа и подвигли ее к совершенно новой деятельности. В письмах к матери в Германию она подробно описывала ход военных действий, восхищалась героизмом русских воинов и признавала, что именно теперь окончательно почувствовала Россию своим подлинным отечеством.
Ей открылась и оборотная сторона войны: сотни раненых и искалеченных воинов наполнили Россию, многие семьи остались без кормильца. По ее инициативе возникает патриотическое общество, которое официально начало свою деятельность 12 ноября 1812 года. Его задачи были многообразны: выдача пособий, размещение больных и раненых в больницах, создание сиротских домов и казенных школ для обучения детей погибших офицеров. В этом же году было создано Сиротское училище и при нем Дом трудолюбия для обучения и содержания на казенный счет дочерей офицеров, павших на войне. Впоследствии это учебное заведение, постоянное опекаемое императрицей, стало называться Елизаветинским институтом. Все это усилило ее популярность в русском обществе.



В годы войны Елизавета Алексеевна виделась с императором Александром I лишь урывками, потому что он постоянно находился при армии. Но в 1813 году она все-таки побывала в Царском Селе. В программе автобиографии Пушкина есть любопытная запись: "Государыня в Царском Селе. 1813". Скорее всего императрица появилась в один из летних месяцев. Чем запомнился Пушкину этот ее приезд? Сторонникам гипотезы об "утаенной любви" поэта к Елизавете Алексеевне есть над чем пофантазировать.
По воле императора в 1813 года Елизавета Алексеевна отправилась в Германию, где почти два года провела у своих родных. Но в Лицее по-прежнему дни ее рождения и именин оставались табельными: занятия в честь праздников официально отменялись. В честь именин императрицы 5 сентября 1814 года Пушкин вместе с Малиновским и Пущиным тайком изготовили гоголь-моголь с ромом, за что чуть не подверглись серьезному наказанию.
В 1816 году, когда в Европе утихли наконец военные бури, двор на лето вернулся в Царское Село. Именно к этому времени относится забавный эпизод, когда Пушкин в темном дворцовом коридоре по ошибке наградил поцелуем почтенную фрейлину императрицы Елизаветы Алексеевны, приняв ее за молоденькую горничную Наташу. Но К. Викторова, а за ней и Л. Краваль полагают, что поцелуй этот мог быть адресован вовсе не горничной, а самой императрице: ведь именно в ее покоях вся эта сцена разыгралась. Признаться, такое предположение кажется нам весьма сомнительным.
Этим летом императору Александру I пришла в голову мысль посылать лицеистов дежурить при императрице в качестве пажей. Он считал, что это придаст им, по выражению И. Пущина, больше "развязности", т. е. светской непринужденности и ловкости. Энгельгардт такому проекту воспротивился и был, вероятно, абсолютно прав. Но лицеисты, сновавшие по царскосельскому парку, так или иначе приобщались к придворным будням и праздникам. Если Пушкин действительно был влюблен в Елизавету Алексеевну, то именно этим летом, когда он имел все возможности если не общаться с ней, то видеть ее постоянно. Собственно, в таком почтительном преклонении перед женщиной, которая была на двадцать лет старше, не было ничего странного: среди увлечений юного Пушкина и Евдокия Голицына, и Екатерина Андреевна Карамзина - дамы того же возраста.
За годы, проведенные в разлуке с Россией, Елизавета Алексеевна еще больше отдалилась от императора и от царской семьи, где она как никогда чувствовала себя чужой и одинокой. По складу своего характера склонная к меланхолии и отрешению, она помышляла чуть ли не о разводе, мечтая закончить жизнь где-нибудь в тихом уединении, но непременно в России. Ее отчаяние усилилось вследствие нового постигшего ее несчастья. Маленькая Лиза Голицына, которую она воспитывала после смерти Н. Ф. Голицыной и которая неотлучно при ней находилась, стала хворать и в декабре 1816 года умерла. Это новое горе воскресило воспоминания о собственной дочери, и Елизавета Алексеевна буквально не находила в себе сил и далее сопротивляться судьбе и подчинила свою жизнь девизу - souffrir en silence (страдать молча).



Елизавета Алексеевна целиком предалась благотворительной деятельности в рамках созданного ею Женского патриотического общества, в ведении которого к 1821 году были уже упомянутое Сиротское училище и еще шесть школ в Петербурге. По воспоминаниям приближенной к императрице фрейлины Саблуковой, она тратила на цели благотворительности почти все свои личные средства, предпочитая делать это без огласки, тайно, что соответствовало особенностям ее характера.
Внутри царской семьи положение Елизаветы Алексеевны оставалось весьма сложным. В июле 1817 года состоялось бракосочетание великого князя Николая Павловича, будущего русского императора, с принцессой Шарлоттой Прусской. В письме от 3 мая этого же года Николай, давая своей невесте наставления, подчеркивал, что та должна неукоснительно повиноваться Марии Федоровне, но не допускать ни малейшей откровенности с императрицей Елизаветой. Ей в семье попросту не доверяли.
В 1817 году Елизавета Алексеевна познакомилась с Н. М. Карамзиным, который сделался ее постоянным посетителем и лектором.
Отношения императрицы с историком заслуживают внимания, потому что они сразу стали довольно сердечными и приняли характер взаимного доверия. Карамзин сумел заинтересовать Елизавету Алексеевну своими беседами, читал ей "Историю государства Российского". Частенько для практики в русском языке императрица сама читала вслух произведения историка, и при этом происходил оживленный обмен мыслями. За последующие годы доверие Елизаветы Алексеевны к историку настолько возросло, что она начала читать ему свои дневники за все время пребывания в России. Бывали случаи, когда она не решалась читать вслух некоторые отрывки слишком интимного свойства, тогда она передавала тетрадь Николаю Михайловичу, и он молча прочитывал отмеченные строки. Этот свой дневник императрица хотела завещать Карамзину. Но ее желание не было исполнено. Карамзин скончался через две недели после нее, доверив на смертном одре ее волю князю Александру Николаевичу Голицыну.
Только тогда все обстоятельства этой многолетней дружбы императрицы с русским историком стали известны царскому семейству. После смерти Карамзина дневники Елизаветы Алексеевны оказались в руках людей, не понимавших и не любивших ее при жизни. Император Николай I нашел более целесообразным предать все забвению и лично сжег эти дневники, по соглашению с императрицей Марией Федоровной. Остается только пожалеть об исчезновении этого драгоценного исторического материала.
В письме к поэту И. Дмитриеву от 30 сентября 1821 года Н. М. Карамзин писал, что счастлив общаться с этой "редкой женщиной" и что посвятил ей, быть может, последние в своей жизни стихи:
Здесь все мечта и сон, не будет пробужденья!
Тебя узнал я здесь, в прелестном сновиденье:
Узнаю наяву!

Положение "опальной царицы" укрепило репутацию Елизаветы Алексеевны в среде дворянской оппозиции. Федор Глинка, редактор журнала "Соревнователь Просвещения и благотворения", в котором было напечатано послание Пушкина Н. Я. Плюсковой, всерьез обдумывал возможность дворцового переворота и возведения на престол Елизаветы Алексеевны. Проект этот обсуждался и перед восстанием декабристов. В частности, во время следствия по делу декабристов о С. Трубецком сообщалось следующее: "За два дни он говорил, чтобы действовать как можно тише и не лить крови; и тут и во время известия о смерти проговаривал, что нельзя ли императрицу Елизавету на трон возвести" [6].
На фоне подобных проектов пушкинская строка "я пел на троне добродетель" должна была звучать особенно дерзко. Более того, Пушкин противопоставил Елизавету Алексеевну всем прочим земным владыкам, недостойным хвалы. В его стихотворении благородный и неподкупный певец, не рожденный "царей забавить", и Елизавета, воплощающая "добродетель на троне", оказываются достойными друг друга. Поэт, обозревая земных владык, делает свободный выбор, повинуясь лишь вдохновению:
Я, вдохновленный Аполлоном,
Елисавету втайне пел.

С голосом певца сливается и голос народа: в последних строках стихотворения акцентирован его гражданский пафос. Но "простому гимну" предан и несколько необычный лирический тон.
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой.

О какой любви говорит поэт?
Л. Краваль, исследуя рисунки Пушкина, приходит к выводу, что есть основания говорить о тайной любви поэта к императрице [7]. Во-первых, она обратила внимание на явное сходство известного портрета еще юной Елизаветы Алексеевны (гравюра Турнера с портрета Монье), где императрица изображена возле зеркала перед вазой цветов, и описания пушкинской Людмилы в поэме "Руслан и Людмила":
Увы, ни камни ожерелья,
Ни сарафан, ни перлов ряд,
Ни песни лести и веселья
Ее души не веселят;
Напрасно зеркало рисует
Ее красы, ее наряд;
Потупя неподвижный взгляд,
Она молчит, она тоскует.

Портрет императрицы Л. Краваль обнаруживает в "адских" рисунках Пушкина 1823 года: "Елизавета Алексеевна изображена со склоненной головой на гибкой шее в ожерелье. Этот женский портрет - один из красивейших в пушкинской графике. ... Этот образ похож на Психею, на прообраз той виньеты, которую желал Пушкин к первому изданию своих стихов ("Виньетку бы не худо; даже можно, даже нужно - даже ради Христа сделайте, именно: Психея, которая задумалась над цветком", - писал он брату Льву и П. Плетневу 15 марта 1824 года). Такая виньетка, понятно, означала бы посвящение, и та, которую называли Психеей, поняла бы это". Кстати, если уж Пушкин и желал сделать тайное посвящение, то расчет его был точным. Издания его произведений неизменно преподносились Елизавете Алексеевне. В 1824 году А. Тургенев просил Вяземского прислать ему экземпляр "Бахчисарайского фонтана", какой "получше", специально для вручения императрице. Вяземский выполнил поручение и посоветовал А. Тургеневу через Карамзина посодействовать, чтобы поэта "отблагодарили". Но А. Тургенев сообщил, что "все испортил" Уваров, всех опередивший и уже успевший вручить Елизавете Алексеевне экземпляр поэмы. В 1825 году Елизавета Алексеевна в письме поблагодарила Карамзина, приславшего ей "новую" поэму Пушкина (вероятно, речь шла о "Евгении Онегине").
Елизавета Алексеевна, разумеется, помнила о поэте, столь ее возвеличившем, и в 1820 году, по совету друзей поэта, Н. Карамзин обратился к ней с просьбой содействовать смягчению участи Пушкина. Может быть, и ей обязан поэт тем, что оказался не в сибирских снегах, а у брегов Тавриды.
Отправленный в многолетнюю ссылку, поэт вернулся в Петербург, когда уже наступила эпоха нового царствия...



В начале 1820-х годов Елизавета Алексеевна пережила несколько тяжелых потерь: умерла верная ее подруга графиня Варвара Головина, а вслед за ней - сестра Амалия, которая приехала с Елизаветой Алексеевной в Россию еще в ту далекую пору, когда Екатерина выбирала среди них невесту для любимого внука и наследника, и прожила при русском дворе всю жизнь. "Императрица Елизавета от горести похудела и не перестает плакать о сестре", - писал Карамзин И. Дмитриеву 27 ноября 1823 года. С этого времени она почувствовала признаки серьезного недомогания, стали повторяться сердечные приступы. Для нее стали утомительны пешие прогулки, и врачи запретили ей ее любимое развлечение - верховую езду.
1824 год принес ей много новых огорчений. В январе император заболел тяжелым рожистом воспалением и жизнь его оказалась в опасности. Елизавета Алексеевна во все время болезни самоотверженно за ним ухаживала, и с этого началось новое сближение супругов. В июне они пережили новое горе: скончалась от чахотки восемнадцатилетняя дочь М. А. Нарышкиной, к которая была последней из оставшихся в живых дочерей императора и к которой он был очень привязан. Елизавета Алексеевна отнеслась к переживанию императора с полным пониманием и совершенно искренне скорбела о юной девушке, умершей накануне своей свадьбы. Какая-либо ревность уже была неуместна, потому что позади было слишком много общих потерь.


Весной и летом здоровье Елизаветы Алексеевны ухудшилось: она ослабела, потеряла аппетит и сон.
Но на этот раз император был по-настоящему обеспокоен и советовался с врачами, где бы лучше было больной провести зиму. Говорили об Италии, но, помимо политических соображений, сама императрица и слышать не хотела о поездке за границу. Совещания ничем не закончились, тем более внимание было отвлечено страшным наводнением, происшедшим в Петербурге. Зиму Елизавете Алексеевне пришлось провести в тяжелом петербургском климате, и это окончательно подорвало ее здоровье. К весне положение стало настолько серьезным, что врачи решительно заявили, что она не больше сможет провести осень и зиму на севере.
После долгих переговоров выбор пал на Таганрог. Вопрос о ее местопребывании был решен императором с врачами без участия Елизаветы Алексеевны. Верная своему принципу ни во что не вмешиваться, она молча согласилась на все.
Конец лета 1825 года прошел в приготовлениях к дальней поездке. Архитектору Шарлеманю было поручено съездить в Таганрог и, выбрав соответствующее помещение, привести все в порядок к приему высоких гостей.
Император отправился из Царского Села на юг 1 сентября 1825 года и прибыл в Таганрог 13 сентября. Два дня спустя, 3 сентября, покинула столицу Елизавета Алексеевна; она ехала тем же путем, но гораздо тише, чтобы не утомляться, и приехала в Таганрог десятью днями позже, чем император.
На третий день путешествия она писала матери, что благодаря заботливости императора, который сам составил маршрут и, проезжая вперед, делал все нужные распоряжения и предусматривал все до мельчайших подробностей, ее путешествие было обставлено всевозможными удобствами и она не чувствовала ни малейшего утомления. Напротив, она высказывала матери свою радость по поводу того, что уехала из Петербурга и могла отдохнуть от той жизни, которая ее тяготила: "Никаких визитов, никаких записок, на которые нужно отвечать, никого, кто бы постоянно отвлекал по пустякам".
23 сентября она благополучно прибыла в Таганрог и была встречена на последней станции перед городом Александром Павловичем. Сначала супруги отправились в греческий Александровский монастырь, где выслушали благодарственный молебен. Елизавета Алексеевна чувствовала себя настолько хорошо, что без посторонней помощи вышла из экипажа и выслушала богослужение стоя. Оттуда они направились в приготовленный дом градоначальника Папкова, называвшийся Таганрогским дворцом, но по скромности и простоте своей представлявшим не более как благоустроенное хозяйство, или усадьбу, зажиточного провинциального помещика.
В этом доме Александр Павлович и Елизавета Алексеевна почти целый месяц прожили тихо и уютно. В октябре император на несколько дней ездил на Дон и посетил Новочеркасск. Возвращаться в Петербург ему явно не хотелось, и это было по душе Елизавете Алексеевне, которой явно понравилось на новом месте. Вероятно, это был самый счастливый месяц за последние двадцать лет их жизни.
А развернувшиеся дальше трагические события нашли отражение в дневнике Елизаветы Алексеевны, который, к счастью, не был отправлен в огонь. Как известно, Александр Павлович заболел после поездки по приглашению М. С. Воронцова в Крым. Елизавета Алексеевна вела подробные записи о его болезни, которые помогают нам лучше понять и ее отношение к мужу, и ее характер. В эти дни, словно чувствуя неизбежность скорой и вечной разлуки, они впервые наслаждались тихим семейным счастьем. Елизавета Алексеевна почувствовала себя почти здоровой, полюбила морские прогулки. Ее глубоко трогали постоянные знаки внимания, на которые не скупился Александр Павлович. Им впервые со времен молодости было хорошо вдвоем. Елизавета Алексеевна далеко не сразу поняла, что болезнь ее мужа смертельна. Она не отходила от умирающего, сама закрыла ему глаза, приняв его последний вздох.
Письма ее этих дней полны неподдельного отчаяния. В них вылились те чувства, которые Елизавета Алексеевна питала к своему супругу всю жизнь и которые таила в глубине души. Потеря была особенно непереносимой потому, что именно в последние месяцы началось ее новое сближение с мужем.
Через два дня после кончины Александра Павловича она писала матери: "Пишу вам, дорогая мама, не зная, что сказать. Я не в состоянии дать отчет в том, что я чувствую: это одно непрерывное страдание, это чувство отчаяния, перед которым, я боюсь, моя вера окажется бессильной. Боже мой! Это кажется выше моих сил! Если бы он не оказывал мне столько ласки, если бы он не давал мне до последней минуты столько доказательств своего нежного расположения. Мне суждено было видеть, как испустил дух этот ангел, сохранивший способность любить, когда он уже потерял способность понимать. Что мне делать с моей волей, которая была подчинена ему, что мне делать с жизнию, которую я готова была посвятить ему! Мама, мама, что делать, как быть! Впереди все темно...
... Здесь все окружающее напоминает мне его нежную заботливость, его радость, которую он испытывал, когда ему казалось, что он нашел какую-нибудь вещь, которая могла доставить мне лишнее удобство, когда он спрашивал меня раза три, четыре в день: "Хорошо ли тебе? Все ли у тебя есть?"
...Что касается меня, я могу сказать совершенно искренно: для меня, отныне, не существует ничто. Для меня все безразлично, я ничего не жду, я ничего не желаю, я не знаю, что я буду делать, куда я поеду, я знаю одно, что я не вернусь в Петербург: для меня это немыслимо!
... Я давно уже принесла ему в жертву свою волю, как в повседневной жизни, так и в более важных делах: вначале это требовало усилия, со временем это стало отрадою; я смешивала свою покорность его воле с покорностью воле Божией, так как я считала это своим долгом; когда я колебалась в чем-нибудь, я говорила: он этого хочет! И хотя это не совпадало с моим желанием, но я была довольна. Теперь я не знаю, как устроить свою жизнь".
Эти письма разрушают все сомнения насчет правдивости легенды, превратившей императора Александра в сибирского старца Федора Кузьмича. Елизавета Алексеевна явно не могла быть сообщницей своего супруга и так натурально изображать безмерное горе. Она вообще не была способна к притворству.
Она действительно не могла решить ничего определенного насчет устройства своей будущей жизни. В Петербург она отказалась возвращаться категорически. По завещанию Александра Павловича, ей достались два дворца - Ораниенбаумский и Каменноостровский. Она уступила их великому князю Михаилу Павловичу и его супруге. Она отказалась и от оклада в миллион рублей в год, который был назначен ей императором Николаем. Обсуждался вопрос о том, чтобы поселиться в каком-нибудь из подмосковных имений, и ей было предложено несколько вариантов. Но к решениям она пока была не готова.
Тело Александра Павловича было отправлено в Петербург, а Елизавета Алексеевна оставалась в Таганроге до конца апреля 1826 года, потому что состояние ее здоровья исключало возможность переезда. Она выехала из Таганрога 22 апреля, и в Калуге должна была встретиться с вдовствующей императрицей Марией Федоровной, выехавшей ей навстречу. Но она успела доехать только до Белева. О последних ее днях сохранились подробные записки ее секретаря Н. М. Лонгинова, сопровождавшего императрицу в этом путешествии.
Долгая дорога, по-видимому, оказалась для нее непосильным испытанием. За день до смерти Елизаветы Алексеевны ее кортеж прибыл в Орел, и она пожелала тут же отправиться дальше, в Белев.
"Ее Величество, на мой взгляд, выглядела очень плохо; на ней была шляпа с большими полями, и она старалась скрыть под ними свое лицо. Хотя в комнате был полумрак, но я все-таки заметил, что ее лицо горело, глаза ввалились и были тусклы; голос ее прерывался и был беззвучен, словно она охрипла. Баронесса Розен получила позволение стать в зале на ее проходе и стояла подле Валуевой. Государыня подошла к ней и, когда баронесса нагнулась, чтобы взять руку Ее Величества и поцеловать ее, императрица отняла руку и нагнулась, чтобы поцеловать ее. Это движение, вероятно, очень утомило государыню, которая, наклонясь, чувствовала всегда сильную боль в желудке. К тому же императрица не любила, чтобы ей целовали руку даже тогда, когда она была здорова. Государыня была так слаба, что, отходя от баронессы, она шаталась.
Дойдя до половины зала, Ее Величество попросила подать ей мантилью. Лакей набросил ее на плечи государыни так ловко, что поправлять ее не было надобности, но государыня не двигалась с места, делая вид, что она оправляет вуаль и мантилью то с одной, то с другой стороны. Я прекрасно видел, что она делала это только для того, чтобы отдышаться. Сделав три-четыре шага и не будучи в состоянии идти дальше, она села в кресло, неподалеку от дверей, и , просидев минуты две, встала и пошла. Пройдя переднюю, она попросила князя Волконского дать ей руку, чтобы сойти с лестницы. Это было необычайно, так как ее величество спускалась всегда одна. На лестнице она снова была вынуждена остановиться, чтобы отдышаться, но не пожелала сесть в предложенное ей кресло. Отдохнув с минуту, она сошла с лестницы и села в карету. Из Орла в Белев поездка была не по ее силам, дальняя и трудная, тем более что дорога была испорчена дождями...".
Откуда брались силы у умирающей женщины не только выдерживать тяготы такого путешествия, но и пытаться сохранять то достоинство и независимость, которые ей всегда были свойственны? Но по приезде в Белев, вечером, она поняла, что не сможет продолжать путь, и велела известить об этом Марию Федоровну, ожидающую ее в Калуге, прося ее приехать в Белев. Поистине драматично описание Н. М. Лонгиновым ее последней трапезы, когда, пытаясь скрыть от присутствующих свое состояние, она совершала поистине героические усилия: "Я сидел за столом напротив Ее Величества и был в самом затруднительном положении, боясь взглянуть на нее, ибо это заставляло ее говорить, а говорить ей уже было трудно: она насилу дышала....За обедом Ее Величество кушала только суп, но всякая ложка супа производила жесточайший кашель, и это так утомляло ее, что от этого одного у ней мог пропасть аппетит. ... Подали вареную рыбу. Ее Величество долго ловила ее вилкой, пока ей удалось захватить и положить в рот кусочек величиной с горошинку".
 Отправившись спать, Елизавета Алексеевна не разрешила никому ночевать в ее комнате, ссылаясь на то, что ей это может помешать. Она уверила всех, что у ней хватит сил позвонить, если понадобится какая-то помощь. Ночью она звонила несколько раз, прося то поправить подушки, потому что она могла спать только в полусидячем положении, то дать ей лекарства. В последний раз она вызвала к себе горничную в четыре часа утра, спросив, нет ли поблизости кого-нибудь из врачей. Но когда ей предложили врача привести, она отказалась. Горничная тем не менее отправилась за врачом, и он явился через пятнадцать минут, но императрица уже спала вечным сном, и ему оставалось только констатировать смерть. Это произошло в ночь с 3 на 4 мая 1826 года. ...

Она ушла так же тихо, как и жила. "Ее мало знали при жизни, - говорил князь П. Вяземский. - Как современная молва, так и предания о ней молчаливы".
Людям, плохо ее знавшим, она казалась безучастной и холодной. А Карамзину она как-то призналась, что ее нежелание быть на виду доходило даже до того, что она сетовала на собственную женскую привлекательность: "... нередко стоя перед зеркалом для убранства, когда она готовилась на царский выход или на бал, она сетовала и почти досадовала на дары природы, которые должны были обратить на нее общее внимание".
Все современники, лично знавшие императрицу, единодушно свидетельствовали, что она была очень хороша собой, стройна, грациозна, до конца жизни сохраняла величественную осанку и мелодичный голос. При этом она была прекрасно образована, в совершенстве владела французским языком, на котором обычно писала, была сведуща во многих науках, следила за литературными новинками. В то же время, по самим свойствам своего характера, она была совершенно не приспособлена к тому, чтобы защищать собственные мнения и интересы, неизменно предпочитала уходить в сторону и замыкаться в горделивом одиночестве. Она не любила давать волю чувствам, страдала молча, скрыто и оттого казалась холодной и бесцветной. Не исключено, что люди такого типа черпают сладость в самом страдании. И потому вся жизнь ее прошла под флером неизбывной печали и молчаливого самопожертвования.
Вероятно, она просто не была создана для той роли, которую ей назначила судьба, а изначально нуждалась только в обычном женском счастье, которое скорее всего могла бы обрести в детях, если бы Бог дал ей счастливое материнство, и в тихих семейных радостях. И, может быть, эту именно эту сокровенную женственность ее натуры юный Пушкин выразил как всегда точно - словами "приветная краса".
1 мая 1829 года Пушкин отправился из Москвы на Кавказ. В "Путешествии в Арзрум" он писал, что сделал большой крюк в двадцать верст, поехав на Калугу, Белев и Орел. В Белеве было похоронено сердце Елизаветы Алексеевны. Он проезжал через этот город как раз в печальную годовщину. Может быть, он изменил маршрут не только для того, чтобы встретиться с генералом Ермоловым, но и для того, чтобы отдать дань памяти той, которую он когда-то "втайне пел"?





[1]Томашевский Б. Пушкин. Т. 1-2. М., 1990. Т. 1, С. 160-164.
[2]К. Нестерова. Неизвестный Пушкин (фрагмент)/ Российская газета, 10 февраля 1995 г.; Она же. "Лампада чистая любви"// Наука и религия. 1995. №6.
[3]Автором наиболее полной биографии Елизаветы Алексеевны был великий князь Николай Михайлович, выпустивший в 1909 году книгу "Императрица Елисавета Алексеевна, супруга Императора Александра I". Т. I-II. Все ссылки на переписку и дневники императрицы даются по этому изданию.
[4]Пущин И. И. Записки о Пушкине. Письма. М. 1988. С. 37.
[5]Шебунин А. Н. Пушкин и "Общество Елизаветы" - Пушкин. Временник пушкинской комиссии. Т. 1. М.-Л. 1936; Костин В. И. Пушкин и журнал "Соревнователь Просвещения и благотворения" (о датировке стихотворения Пушкина "К Н. Я. П.")// А. С. Пушкин: Статьи и материалы. Горький. 1971.
[6]Восстание декабристов. Материалы. Т. 1. М.-Л. 1925. С. 136.
[7]Краваль Л. Рисунки Пушкина как графический дневник. М. 1997. С. 130-138.

Источник:http://www.relga.sfedu.ru/n26/cult26.htm

В старом вальсе штраусовском впервые
Мы услышали твой тихий зов,
С той поры нам чужды все живые
И отраден беглый бой часов.

Мы, как ты, приветствуем закаты,
Упиваясь близостью конца.
Все, чем в лучший вечер мы богаты,
Нам тобою вложено в сердца.

К детским снам клонясь неутомимо,
(Без тебя лишь месяц в них глядел!)
Ты вела своих малюток мимо
Горькой жизни помыслов и дел.

С ранних лет нам близок, кто печален,
Скучен смех и чужд домашний кров...
Наш корабль не в добрый миг отчален
И плывет по воле всех ветров!

Все бледней лазурный остров — детство,
Мы одни на палубе стоим.
Видно грусть оставила в наследство
Ты, о мама, девочкам своим!

1907-1910

Марина Цветаева.

Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я поэт…

Многие сборники Марины Цветаевой начинаются сегодня с этого стихотворения. В этих строках юная Цветаева выразила предопределение своей судьбы ещё с рождения, то, что не даётся образованием, воспитанием, трудом, а дарится как дар, будто бы даже незаслуженный, будто бы даже случайный — на кого укажет «перст рока гениальности». Марина оказалась в числе редких счастливчиков, и уж совсем редчайших среди женщин, которым Бог подарил истинный поэтический талант. Гений поэта — сама по себе штука весьма таинственная, странная, неуправляемая, подчас жестокая. Но от настоящего дара убежать невозможно, он, как рука или нога человека — болит, но и не избавишься, не отрубишь.

­
Мария Александровна Цветаева, мать Марины, записала в дневнике: «Четырехлетняя моя Муся ходит вокруг меня и все складывает слова в рифмы, — может быть, будет поэт?» Впрочем, это мимолётное признание вскоре забылось, а Марину мать с ранних лет учила музыке и, как видно, весьма успешно. Девочка проявляла незаурядное дарование, радуя своих родственников виртуозной игрой на пианино.

­
Её воспитывали по всем правилам порядочной, очень интеллигентной семьи конца XIX — начала XX века. Иван Владимирович Цветаев, профессор, заведующий кафедрой Московского университета, известный учёный филолог, увлёкся идеей создания в Москве Музея изящных искусств, идеей почти безумной, невозможной, а потому и такой привлекательной. Ему было сорок шесть лет, когда родилась Марина, и он запомнился ей и её младшей сестре Асе добродушным, всегда жизнерадостным, не позволявшим себе распущенности быть дома усталым или раздражённым от работы, вечно погруженным в дела будущего музея. Жена, Мария Александровна, стала верной его помощницей. Она прекрасно рисовала, музицировала, знала четыре языка, а потому не раз ездила вместе с Иваном Владимировичем в художественные центры Европы, вела деловую переписку, занималась бумагами. Замуж она, по сути дела, вышла без любви, как Татьяна Ларина — за «заслуженного перед отечеством генерала», за друга и соратника отца, и чтобы забыть, как водится, свою первую, страстную юношескую любовь, от которой в дневнике Марии Александровны остались только инициалы «С.Э.». По странному, почти мистическому совпадению эти же инициалы были и у суженого её старшей дочери Марины — Сергея Эфрона.

Марина с отцом И. В. Цветаевым.

В их доме всегда чувствовалась атмосфера скрытой трагедии. Смерть от родов первой жены Ивана Владимировича, красавицы Иловайской, оставившей двоих детей — девочку Леру и младенца Андрюшу, сделала Цветаева безутешным вдовцом, и несмотря на то, что в дом пришла молодая жена, художнику был заказан огромный портрет умершей. Мария Александровна не могла справиться с горечью отравленного самолюбия, она была здесь второй, после той, дух которой витал в доме, и, заглушая боль, молодая женщина часами играла на пианино под портретом своей невольной соперницы. Мария Александровна, как человек умный, тонкий и благородный, пыталась увещевать свою ревность: «К кому же? К бедным костям на кладбище?» — писала она в дневнике. Однако подавить собственные дикие чувства порой труднее, чем понимать их, и отношения с падчерицей складывались чрезвычайно напряжённо.

 Марина с сестрами Валерией и Анастасией.

И всё же семейные проблемы не омрачили раннего детства маленьких девчонок — детей Цветаева от второго брака. Они росли как настоящие московские барыньки — с маскарадами, ёлками, няньками, театрами и выездами на лето в деревню. Сто лет, без малого, русское дворянство воспитывало так своих дочерей.

 Марина с любимой сестрой Анастасией ( Асей).

И когда любящая и любимая матушка заболела чахоткой, они, по всегдашней традиции приличных семейств, отправились в Италию на лечение. Были многочисленные пансионы в Швейцарии, Германии, России, было изобилие книг, интересных знакомств, лучшие музеи Европы. Но Марина жила всегда какой то своей особой внутренней жизнью, не похожая ни на кого из окружавших её людей.

­
Она страстно, до болезненности влюблялась, причём пол предмета её увлечённости был неважен, неважно было также и его физическое присутствие. Она сгорала от любви к родственнице Наде Иловайской и оклеивала все стены портретами Наполеона. Однажды отец, зайдя к Марине в комнату, увидел в киоте иконы в углу над её письменным столом Наполеона. Гнев поднялся в нём от это бесчинства! Иван Владимирович, всегда такой мягкий и интеллигентный, не выдержал, закричал. Но неистовство Марины превзошло все ожидания: она схватилась за подсвечник. Эти культы, эти влюблённости прошли через всю жизнь Цветаевой, она не знала меры в своей страсти, она хотела владеть всем и всеми, Вселенной, каждым человеком в отдельности и искала самовыражения в любви и не находила… Но остались гениальные строки — чувства, переплавленные в слова.

­
По видимому, во всех своих увлечениях Марина проявлялась как поэт — странное существо, с неземными, непонятными простому человеку реакциями. Пожалуй, только к Сергею Эфрону, за которого она девятнадцатилетней вышла замуж, Марина испытывала вполне человеческие чувства. С ним Цветаева реализовалась, как обычная женщина. Её сестра Ася писала, что Марина была по настоящему красива и счастлива в первые годы жизни с Сергеем.

Марина и Сергей

Они познакомились в Коктебеле, в чарующей южной беззаботности, в компании Волошина и его жены.

 Марина в Коктебеле со старшей дочерью Ариадной ( Алей).

По воспоминаниям современников, Сергей Яковлевич был строен, с огромными серо зелёными глазами, с добродушной улыбкой и сострадательным сердцем. Его любили в компаниях, к нему тянулись, он всегда был весел и непосредственен, легко увлекался. Правда, при внешней несерьёзности он всё таки не был этаким безответственным «милашкой» и легкомысленным обаятельным повесой. Марина всегда подчёркивала порядочность и даже высокое рыцарство Сергея. Ему посвящены многочисленные строки цветаевских шедевров. И хотя Эфрону не позавидуешь — роль мужа при гениальной поэтессе очень непроста — тем не менее именно Марина увековечила его имя в сердцах потомков: «…Ты уцелеешь на скрижалях», — написала Цветаева в одном из своих стихотворений, обращённых к мужу.

Марина, Сергей и Аля 1916 г

А жизнь уготовила их союзу серьёзные испытания. После революции кипучая энергия Эфрона нашла применение в рядах белого движения. Сергей надолго исчез из семьи, где к тому времени росли уже две девочки.

 Ариадна и Ирина Эфрон.

Цветаевой, неумелой и непрактичной в хозяйственных делах, пришлось в одиночку справляться со сложностями быта. Постепенно из Москвы исчезли её прежние друзья, и осень 1919 года застала Марину врасплох — надвигался голод. В отчаянии Цветаева решилась на страшный шаг: она отдала дочерей в приют. Но вскоре они тяжело заболели, и Марине пришлось принять ещё более жуткое решение. Она забирает из приюта старшую Алю в ущерб младшей Ирине и два месяца выхаживает дочь. Зимой 1920 года младшая умерла в приюте. Для Марины это было хождение по первым кругам ада. Прошло всего лишь несколько месяцев, и голос Цветаевой поэта резко изменился. Из её стихов навсегда ушла прозрачная лёгкость, певучая мелодика, искрящаяся жизнью, задором и вызовом.

 Марина с дочерью Алей.

Вечером 20 ноября 1920 года Марина присутствовала на спектакле в Камерном театре. В антракте на авансцену вышел режиссёр и объявил, что гражданская война закончена, белые разгромлены, остатки Добровольческой армии сброшены в море. Посреди шумного зала, грянувшего «Интернационал», Цветаева сидела как окаменевшая. Убит? Жив? Ранен? В эти тяжёлые для неё дни родились первые строфы «Плача Ярославны»:

Буду выспрашивать воды широкого Дона,

Буду выспрашивать волны турецкого моря,

Смуглое солнце, что в каждом бою им светило,

Гулкие выси, где ворон, насытившись, дремлет…

Спустя несколько месяцев Цветаева передала вместе с Эренбургом, выезжавшим за границу, письмо на случай, если Эфрон отыщется. «Если вы живы — я спасена. Мне страшно Вам писать, я так давно живу в тупом задеревенелом ужасе, не смея надеяться, что живы, — и лбом — руками — грудью отталкиваю то, другое. — Не смею. — Все мои мысли о Вас… Если Богу нужно от меня покорности — есть, смирения — есть, — перед всем и каждым! — но отнимая Вас у меня, он бы отнял жизнь…»

Однако Богу, по видимому, угодно было обрушить на Марину новые испытания.

 Марина с мужем и дочерью в Чехии.

Весной 1922 года Цветаева уехала вместе с десятилетней дочерью Алей к мужу в Берлин. За четыре года разлуки Цветаева, конечно, не могла забыть, что её семейная жизнь в предреволюционные годы уже была далека от идиллии, но издали казалось, что теперь, может быть, все сложится иначе. Цветаева искренне верила, что своими заклинаниями, своей верностью она спасла жизнь Сергею, но семейная жизнь оказалась очень непростой. Они переехали в красивейшее, но глухое местечко под Прагой, потому что жизнь здесь была дешевле, а самой постоянной проблемой их существования теперь на долгие годы стали деньги.

Неустроенный быт стал для Цветаевой настоящей Голгофой. Необходимо было стирать, готовить, выгадывать на рынках дешёвую еду, латать прохудившуюся одежду. «Живу домашней жизнью, той, что люблю и ненавижу, — нечто среднее между колыбелью и гробом, а я никогда не была ни младенцем, ни мертвецом», — писала она в письме одному из своих корреспондентов. Но это было лишь начало. Жизнь в Чехии позже ей казалось счастливой. Здесь она пережила страстную и мучительную любовь к другу Сергея, Константину Родзевичу. Радостный, уверенный, земной Родзевич покорил Цветаеву, увидев в ней не поэта, а просто женщину. Он, по видимому, мало понимал её стихи, не стремился быть тоньше и значительнее, чем есть на самом деле, всегда оставался собой. «Я сказала Вам: есть — Душа. Вы сказали мне: есть — Жизнь». Ему посвящена одна из самых пронзительных поэм Цветаевой — «Поэма конца».
Разразился настоящий скандал. Эфрон тяжело переносил очередное увлечение жены, для него стали настоящей пыткой метания Марины, её раздражение, отчуждение. Они слишком срослись, слишком многое было пережито, слишком одиноки они были в мире, чтобы он мог её оставить. Но и жить с неуравновешенной, не умевшей лгать, преувеличенно все воспринимавшей талантливой поэтессой становилось всё труднее. Чаша весов при решающем выборе Марины всё таки качнулась в сторону Эфрона. Цветаева смогла отойти от Родзевича, но отношения с Сергеем никогда уже не стали прежними:

Ты, меня любивший дольше

Времени. — Десницы взмах! —

Ты меня не любишь больше:

Истина в пяти словах.

У неё были и потом романы, но больше не на деле, а в письмах. Она просто не могла жить, не заполняя душу кумирами и восхищением. Когда этот источник иссяк, засохло и её творчество, а значит, и жизнь покинула её, ибо для Цветаевой земное бытие невозможно было без поэзии. Со своими корреспондентами, Борисом Пастернаком и Рильке, которым она писала потрясающие по интимной откровенности письма, она практически не встречалась. Несколько тягостных встреч с Пастернаком, и никогда — с Рильке. Тем не менее, читая сегодня её строки, трудно поверить в это обычному читателю, как не верила своему мужу жена Пастернака, запретившая однажды в порыве ревности переписку с Цветаевой. Сегодня много говорят о романах Марины, о её лесбийской любви, но часто забывают, что имеют дело с поэтом, которому очарованность тем или иным человеком нужна была так же, как обывателю еда и сон, нужна была, чтобы пребывать в высоком, самосжигающемся накале творческого вдохновения.
Франция, куда семья Эфронов, к тому времени состоявшая уже из четырех человек (в 1925 году у Цветаевой родился сын), переехала, встретила русских эмигрантов неласково. Ещё сильнее сжимались тиски нищеты. Многие современники отмечали, как рано постарела Марина, как обносилась её одежда, и только на неухоженных, красных руках по прежнему блестели, переливались дорогие перстни, с которыми Цветаева не могла расстаться даже по бедности. Её максимализм, несдержанность, неумение улыбнуться в нужный момент нужному человеку, полное отсутствие того, что называется «политикой», сделали Цветаеву одиозной фигурой в обществе русских писателей и издателей, которое уже успело сложиться к тому времени в Париже. Семья жила в основном на подачки друзей и на постоянно вымаливаемое пособие из Чехии.
Она устала от быта. Самое драгоценное для писания время — утро — она вынуждена была проводить в неблагодарных занятиях по дому. «Устала от не своего дела, на которое уходит жизнь»; «Страшно хочется писать. Стихи. И вообще. До тоски». К тому же то, что было написано, не печаталось, а если и печаталось, то с такими купюрами, унижениями, отсрочками, что это приводило Цветаеву в бешенство.
В семье тоже не всё было благополучно. Деятельный Эфрон сблизился с прокоммунистическими организациями. Он обратился в советское посольство в Париже с просьбой о возвращении на родину. Но сталинской машине нужны были жертвы, и доверчивый Сергей стал агентом НКВД. Тень неблаговидной деятельности мужа пала и на Цветаеву. Она, чуждая всякой политике, оказалась в изоляции. Дома она ещё пыталась сопротивляться, понимая интуитивно, в какую яму затягивает семью муж, но было слишком поздно.

 Ариадна Эфрон.

Подросшая, умная, талантливая дочь Аля заняла сторону отца, она считала мать безнадёжно отставшей от жизни мечтательницей, поэтессой, пережившей свою эпоху. Поистине, нет пророка в отечестве своём. И даже маленький сын Мур канючил об отъезде в Россию. Марина, отчаявшись убедить близких, только бумаге могла доверить свои сомнения:

Не нужен твой стих —

Как бабушкин сон.

А мы для иных

Сновидим времён.

* * *

Насмарку твой стих!

На стройку твой лес

Столетний!

— Не верь, сын!

Единственной верой, которая осталась у Цветаевой, была вера в своё предназначение, в свой дар, данный ей Богом. Она надеялась, что придёт время и сын, её наследник, будет «богат всей моей нищетой и свободен всей моей волей». Но даже этой надежды не пощадил злой рок. Троих детей родила Цветаева, и никто не уцелел в молохе войн и революций XX века.

 Аля.

Первой уехала в Москву Аля. От неё приходили восторженные письма, ей нравилось там все, она сотрудничала в журнале, правда, нештатно, но обещали вскоре взять и в штат. За ней тайно последовал и Сергей. В октябре 1939 года Цветаеву вызвали в полицию по делу об убийстве сотрудника НКВД Игнатия Рейсса. Во время допроса во французской полиции Марина все твердила о честности мужа, о столкновении долга с любовью и цитировала наизусть Корнеля и Расина. Вначале чиновники думали, что она хитрит, но потом, усомнившись в её психическом здоровье, вынуждены были отпустить поэтессу. Уходя, Марина бросила сакраментальную фразу о своём муже: «Его доверие могло быть обмануто, моё к нему остаётся неизменным». Что ж, в то страшное время идеи ценились выше человека и предавали самых близких людей по убеждению, а не из подлости. И нам перед ценностями Цветаевой можно только преклоняться. Поэзия стала последним убежищем человеческой духовности и достоинства.
­
Через несколько месяцев после приезда Цветаевой в Москву, на даче НКВД в Болшево, где поселилась семья, была арестована Аля, а потом Сергей. Это был последний круг ада, который Марина не могла пережить. Она ещё сопротивлялась долгие два года. Стихи, её драгоценные дети, больше не появлялись на свет. Она существовала ради ежемесячных передач дочери и мужу в тюрьму и ради подростка сына.

- Георгий Эфрон ( Мур).

Она покончила с собой в Елабуге в последний день лета сурового 1941 года.

источник: книга " 100 великих женщин".

Не сольются никогда зимы долгие и лета:
У них разные привычки и совсем несхожий вид.
Не случайны на земле две дороги - та и эта,
Та натруживает ноги, эта душу бередит.

Эта женщина в окне в платье розового цвета
Утверждает, что в разлуке невозможно жить без слез,
Потому что перед ней две дороги - та и эта,
Та прекрасна, но напрасна, эта, видимо, всерьез.

Хоть разбейся, хоть умри - не найти верней ответа,
И куда бы наши страсти нас с тобой не завели,
Неизменно впереди две дороги - та и эта,
Без которых невозможно, как без неба и земли.

Булат Окуджава.

Люблю?, не знаю может быть и нет,
Любовь имеет множество примет,
А я одно сказать тебе могу
Повсюду ты, во сне, в огне, в снегу,
В молчанье, в шуме, в радости, в тоске,
В любой надежде, в любой строке и в любой звезде,
Во всём! Всегда! Везде!
Ты памятью затвержен наизусть
И ничего нельзя забыть уже.
Ты понимаешь? Я тебя боюсь,
Напрасно я бежать, спастись хочу,
Ведь ты же сон, тепло, дыханье, свет...
Хочу прижаться к твоему плечу.
Люблю?, не знаю, нет других примет!


автор Вероника Тушнова.

Кто ошибется, кто угадает -
Разное счастье нам выпадает.
Часто простое кажется вздорным,
Черное - белым, белое - черным.

Мы выбираем, нас выбирают,
Как это часто не совпадает!
Я за тобою следую тенью,
Я привыкаю к несовпаденью.

Я привыкаю, я тебе рада!
Ты не узнаешь, да и не надо!
Ты не узнаешь и не поможешь,
Что не сложилось - вместе не сложишь!

Счастье - такая трудная штука:
То дальнозорко, то близоруко.
Часто простое кажется вздорным,
Черное - белым, белое - черным.

Михаил Танич.

Казалось мне, что песня спета
Средь этих опустелых зал.
О, кто бы мне тогда сказал,
Что я наследую все это:
Фелицу, лебедя, мосты,
И все китайские затеи,
Дворца сквозные галереи
И липы дивной красоты.
И даже собственную тень,
Всю искаженную от страха,
И покаянную рубаху,
И замогильную сирень.

20 ноября 1959. Ленинград

Анна Ахматова.

Загадочная русская душа,
Вновь задаёт мне вечные вопросы.
Я снова ТАМ, где мусором шурша
Пришла весна и пьяные матросы.

Ре-во-лю-сьён! Зловещий красный бант,
Удавкою мою сжимает шею...
При Государе - флигель-адьютант,
Но при Княжне Марии, я робею.

Ещё есть год, потом их всех распнут,
Не по-людски засыплют по могилам,
Ещё я жив! Как ваши пальцы жгут...
Рисунок на салфетке, право, мило.

Вагон Сибирь. Кого-то увели.
Да сколько нас по станциям стреляли
И нет крестов, лишь мак да ковыли
Над нами год от года зацветали.

Ваш медальон, уверен сохранят...
Си ву плие. Улыбкою беспечность.
Я говорил, за мной уже спешат...
Мне на расстрел, а Вам дорога в вечность.

И сознавая возрождений круг,
С безвременьем, что над землёй парил я,
Тепло вдруг вспомнил, Ваших нежных рук
И вас Княжна Великая, Мария!

автор неизвестен.

Сегодня День рождения АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВИЧА ПУШКИНА.




Все, для кого поэзия Пушкина «не простой для сердца звук» в этот День ощущает причастность к пушкинской эпохе, и слышит «дыханье светлых именин» среди будней и суеты нашей быстротечной жизни…
В каждом из произведений Пушкина сокрыта тайна чуда, о том Великом вдохновении, которое вспыхнуло, как озарение в смуглом курчавом отроке, затем молодом человеке и, наконец, провидце, познавшим гармонию природы и проникшим в тайну человеческой души.
О Пушкине сказано много. От «Солнца нашей поэзии» Владимира Одоевского до «Веселого имени Пушкин» - Александра Блока. Но все же более емкого, глубинного, проникновенного и истинно народного слова «кормилец» найти трудно. Так называют Пушкина в заповедных местах на Псковщине. Действительно, Кормилец. Уже более 200 лет Кормилец всех литературоведов и писателей, музыкантов и композиторов, художников и исполнителей…

Поэзия Пушкина – это неиссякаемый Кастальский ключ, из которого черпали и черпают свое вдохновение все последующие поколения поэтов, в том числе и поэты Серебряного века:

Есть давно утерянные годы
Есть давно умолкнувшее детство.
Есть стихами прозвеневший город
- Пушкинское стройное наследство

В мае там сирень, в апреле- вербы,
В сентябре- рябины, дождик, слякоть…
Как туда вернуться я хотел бы –
Просто для того, чтобы заплакать –

- так писал поэт Дмитрий Кленовский, один из поэтов Серебряного века.

Поэтическая Пушкиниана поэтов Серебряного века обширна и разнообразна.

Муза Ахматовой неразрывно связана с Царским Селом, и по выражению Марины Цветаевой сама «златоустая Анна всея Руси» стала «царскосельской музой».
Но и сама Марина Цветаева стала провозвестником пушкинской музы. Именно ей принадлежит выражение «Мой Пушкин». Она открыто и смело заявила об этом, будто имела на это право. А вслед за ней, вот уже более ста лет, кто только не повторял это емкое и крылатое выражение. Да, у каждого из нас есть свой Пушкина, своя Ахматова, своя Марина Цветаева…

Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.
Иглы сосен густо и колко
Устилают низкие пни...
Здесь лежала его треуголка
И растрепанный том Парни.

Кто же не помнит эти чеканные строчки!? И бывая в Царском Селе, не повторял их вслед за Ахматовой, не слышал шелеста шагов «смуглого отрока», не стоял перед грустной девушкой сидящей на холодном камне и не смотрел на вечно струящуюся струйку воды из разбитого кувшина…
Этот год для Царского Села особенный, юбилейный. В этом году исполняется 200 лет со дня открытия Царскосельского Лицея, навечно связанного с именем Пушкина. Юбилей еще впереди, в октябре, но вспоминания Пушкина, невозможно не вспомнить Царское Село, так как имя Пушкина и Царское Село слилось воедино… «скажите Царское Село и улыбнемся мы сквозь слезы…».
Здесь издавна, еще со времен Державина и Хераскова, литературу чувствовали, как воздух, а поэтические строки, рождавшиеся под сенью муз искрились, как струи золотого Аи.. . «Там- игры Вакха и Киприды», «шипенье пенистых бокалов и пунша пламень голубой», и смех и споры, и клятвы в дружбе:
Куда бы нас не бросила судьбина
И счастие куда б не завело,
Все те же мы: нам целый мир чужбина,
Отечество нам Царское Село.
Этот «Город Муз», по выражению знаменитого историка и искусствоведа Сергея Голлербаха имеет необыкновенную притягательную силу Gеnius Loci – Гения места. Его парки, куртины и дорожки, цветники, великолепные дворцовые ансамбли, причудливый ажур кованых решеток, обелиски и стройные портики, отражающиеся в глади озер и прудов, создают особую атмосферу – атмосферу «поэтического бреда», длящегося в русской поэзии вот уже более двух веков.

Все души милых на высоких звездах.
Как хорошо, что некого терять
И можно плакать. Царскосельский воздух
Был создан, чтобы песни повторять.

У берега серебряная ива
Касается сентябрьских ярких вод.
Из прошлого восставши, молчаливо
Ко мне навстречу тень моя идет.

Здесь столько лир повешено на ветки...
Но и моей как будто место есть...
А этот дождик, солнечный и редкий,
Мне утешенье и благая весть.

Эти строчки из «Царскосельского цикла» принадлежат Анне Ахматовой.

­
Анна Ахматова

Имя Пушкина и поэтов Серебряного века: Ахматовой и Гумилева, Кленовского и Оцупа, Голлербаха и Анненского неотделимо от Царского Села и Петербурга, города Северной Пальмиры, раскинувшегося по обе стороны широководной Невы…

Но на другом, южном берегу Черного моря, в диких, пустынных горах Коктебеля, такой же поэтической Меккой, как Царское Село для Ахматовой и ее друзей, стал Дом поэта- Максимилиана Александровича – Макса Волошина. Дом поэта никогда не пустовал, приезжали ото всюду, из Петербурга, Москвы, городов провинции. Макс Волошин, человек многогранный – поэт, художник, философ, исследователь, критик. Человек-скала, человек-глыба. В его стихах – зоркость и наблюдательность живописца, его пейзажи – воспринимаются, как поэзия. Он жадно хотел объять необъятное, понять сущность Бытия:
« Все видеть, все понять, все знать, все пережить,
Все формы, все цвета, вобрать в себя глазами,
Пройти по всей земле горящими ступнями
Все воспринять и снова воплотить».
Для многих начинающих поэтов Макс был одновременно Зевсом, восседающем на поэтическом Олимпе, и Пигмалионом, творящим чудо.
И именно здесь в горах Коктебеля расцвел поэтический Дар Марины Цветаевой. Она заняла в жизни Макса Волошина особое место. Да и он, оставил неизгладимый след в ее жизни, душе, ее поэтической судьбе.


­
Марина Цветаева

Марина Цветаева. Это она оставила воспоминания о Максе Волошине, назвав их: «Живое о живом» Он для нее таким и остался на всю жизнь.
Их знакомство состоялось в 1909 г., когда совсем юная, 17 летняя Марина, выпустила свою первую книгу стихов: «Вечерний альбом». Для многих она осталась незамеченной, но только не для Макса. Он безошибочно смог предугадать рождение нового поэта в России, поэта небывалого до ныне. В своей рецензии о Цветаевой он писал: «Цветаева не думает, она в стихах – живет…».
«Вся статья Макса – беззаветный гимн женскому творчеству и семнадцатилетью». Далее Марина Цветаева вспоминает о нем: «существование поэта с поэтом – равенство известного с неизвестным. Я сама тому живой пример, ибо никто никогда не относился к моим так называемым зрелым стихам, как 36-летний Макс к моим шестнадцатилетним» Он любил меня и за мои промахи. Как всякого, кто чем-то был».
И здесь в горах Коктебеля родилось Маринино стихотворение о Пушкине:

Я подымаюсь по белой дороге,
Пыльной, звенящей, крутой.
Не устают мои легкие ноги
Выситься над высотой.
Слева - крутая спина Аю-Дага,
Синяя бездна - окрест.
Я вспоминаю курчавого мага
Этих лирических мест.
Вижу его на дороге и в гроте...
Смуглую руку у лба...
- Точно стеклянная на повороте
Продребезжала арба... -
Запах - из детства - какого-то дыма
Или каких-то племен...
Очарование прежнего Крыма
Пушкинских милых времен.
Пушкин! - Ты знал бы по первому взору,
Кто у тебя на пути.
И просиял бы, и под руку в гору
Не предложил мне идти.
Не опираясь о смуглую руку,
Я говорила б, идя,
Как глубоко презираю науку
И отвергаю вождя,
Как я люблю имена и знамена,
Волосы и голоса,
Старые вина и старые троны,
- Каждого встречного пса!
Полуулыбки в ответ на вопросы,
И молодых королей...
Как я люблю огонек папиросы
В бархатной чаще аллей,
Комедиантов и звон тамбурина,
Золото и серебро,
Неповторимое имя: Марина,
Байрона и болеро,
Ладанки, карты, флаконы и свечи,
Запах кочевий и шуб,
Лживые, в душу идущие, речи
Очаровательных губ.
Эти слова: никогда и навеки,
За колесом - колею...
Смуглые руки и синие реки,
- Ах, - Мариулу твою! -
Треск барабана - мундир властелина -
Окна дворцов и карет,
Рощи в сияющей пасти камина,
Красные звезды ракет...
Вечное сердце свое и служенье
Только ему, Королю!
Сердце свое и свое отраженье
В зеркале... - Как я люблю...
Кончено... - Я бы уж не говорила,
Я посмотрела бы вниз...
Вы бы молчали, так грустно, так мило
Тонкий обняв кипарис.
Мы помолчали бы оба - не так ли? -
Глядя, как где-то у ног,
В милой какой-нибудь маленькой сакле
Первый блеснул огонек.
И - потому что от худшей печали
Шаг - и не больше - к игре! -
Мы рассмеялись бы и побежали
За руку вниз по горе.

Марина права: так оно и было бы…


И сегодня в День Памяти Поэта будем благодарны Богу и Судьбе, что Он «меж нами жил» и оставил нам в наследство бесценное сокровище: свое вдохновение и чеканные строчки классического ямба.
Из Вдохновения Поэта родилось вдохновение многих поколений Великих артистов, создавших прекрасные пушкинские образы на сцене и на экране или кто оживил своим голосом незабываемые пушкинские строки. Не потонула в Лету строфа, сложенная Поэтом. Она зазвучала с новой силой и проникновением, страстью и необыкновенным лиризмом в пушкинских образах, созданных Иннокентием Смоктуновским и Николем Симоновым, Сергеем Юрским и Владимиром Рецептером, Михаилом Козаковым и Владимиром Высоцким, Аллой Демидовой и АЛИСОЙ фРЕЙНДЛИХ…



автор Ирина Иванченко.
источник: http://vkontakte.ru/#/topic-4410189_24893603

20 августа 1833 г. Из Торжка в Петербург.

Торжок. Воскресение.
Милая женка, вот тебе подробная моя Одиссея. Ты помнишь, что от тебя уехал я в самую бурю. Приключения мои начались у Троицкого мосту. Нева так была высока, что мост стоял дыбом; веревка была протянута, и полиция не пускала экипажей. Чуть было не воротился я на Черную речку. Однако переправился через Неву выше и выехал из Петербурга. Погода была ужасная. Деревья по Царскосельскому проспекту так и валялись, я насчитал их с пятьдесят. В лужицах была буря. Болота волновались белыми волнами. По счастию, ветер и дождь гнали меня в спину, и я преспокойно высидел всё это время. Что-то было с вами, петербургскими жителями? Не было ли у вас нового наводнения? что, если и это я прогулял? досадно было бы. На другой день погода прояснилась. Мы с Соболевским шли пешком 15 верст, убивая по дороге змей, которые обрадовались сдуру солнцу и выползали на песок. Вчера прибыли мы благополучно в Торжок, где Соболевский свирепствовал за нечистоту белья. Сегодня проснулись в 8 часов, завтракали славно, а теперь отправляюсь в сторону, в Ярополец — а Соболевского оставляю наедине с швейцарским сыром. Вот, мой ангел, подробный отчет о моем путешествии. Ямщики закладывают коляску шестерней, стращая меня грязными, проселочными дорогами. Коли не утону в луже, подобно Анрепу, буду писать тебе из Яропольца. От тебя буду надеяться письма в Симбирске. Пиши мне о своей груднице и о прочем. Машу не балуй, а сама береги свое здоровье, не кокетничай 26-го. Да бишь! не с кем. Однако всё-таки не кокетничай. Кланяюсь и целую ручку с ермоловской нежностию Катерине Ивановне. Тебя целую крепко и всех вас благословляю: тебя, Машку и Сашку.
Кланяйся Вяземскому, когда увидишь, скажи ему, что мне буря помешала с ним проститься и поговорить об альманахе, о котором буду хлопотать дорогою.

Примечания
«и это я прогулял...» — во время наводнения 7 ноября 1824 г. Пушкин находился в ссылке, в Михайловском,
Анреп — Р. Р., офицер; в припадке сумасшествия утонул в болоте (1830 г.).
26 августа — день обычного придворного бала.
Катерина Ивановна — см. примеч. 500.
Вяземский предполагал издать с Пушкиным альманах.

21 августа 1833 г. Из Павловского в Петербург.
Ты не угадаешь, мой ангел, откуда я к тебе пишу: из Павловска; между Берновом и Малинников, о которых, вероятно, я тебе много рассказывал. Вчера, своротя на проселочную дорогу к Яропольцу, узнаю с удовольствием, что проеду мимо Вульфовых поместий, и решился их посетить. В 8 часов вечера приехал я к доброму моему Павлу Ивановичу, который обрадовался мне, как родному. Здесь я нашел большую перемену. Назад тому пять лет Павловское, Малинники и Берново наполнены были уланами и барышнями; но уланы переведены, а барышни разъехались; из старых моих приятельниц нашел я одну белую кобылу, на которой и съездил в Малинники; но и та уж подо мною не пляшет, не бесится, а в Малинниках вместо всех Анет, Евпраксий, Саш, Маш etc. живет управитель Парасковии Александровны, Рейхман, который попотчевал меня шнапсом. Вельяшева, мною некогда воспетая, живет здесь в соседстве. Но я к ней не поеду, зная, что тебе было бы это не по сердцу. Здесь объедаюсь я вареньем и проиграл три рубля в двадцать четыре роббера в вист. Ты видишь, что во всех отношениях я здесь безопасен. Много спрашивают меня о тебе; так же ли ты хороша, как сказывают, — и какая ты: брюнетка или блондинка, худенькая или плотненькая? Завтра чем свет отправляюсь в Ярополец, где пробуду несколько часов, и отправлюсь в Москву, где, кажется, должен буду остаться дня три. Забыл я тебе сказать, что в Яропольце (виноват: в Торжке) толстая M-lle Pojarsky {См. перевод}, та самая, которая варит славный квас и жарит славные котлеты, провожая меня до ворот своего трактира, отвечала мне на мои нежности: стыдно вам замечать чужие красоты, у вас у самого такая красавица, что я, встретя ее (?), ахнула. А надобно тебе знать, что M-lle Pojarsky ни дать ни взять M-me George {См. перевод}, только немного постаре. Ты видишь, моя женка, что слава твоя распространилась по всем уездам. Довольна ли ты? будьте здоровы все; помнит ли меня Маша, и нет ли у ней новых затей? Прощай, моя плотненькая брюнетка (что ли?). Я веду себя хорошо, и тебе не за что на меня дуться. Письмо это застанет тебя после твоих именин. Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете, — а душу твою люблю я еще более твоего лица. Прощай, мой ангел, целую тебя крепко.

Переводы иноязычных текстов
м-ль Пожарская. (Франц.)
мадам Жорж. (Франц.)
Примечания
Вульф — Александр И.
Павел Иванович — Вульф.
Анета — Анна Н. Вульф.
Евпраксия — Е. Н. Вульф.
Саша — А. И. Осипова.
Маша — М. И Осипова.
Прасковья Александровна — Осипова.
Вельяшева — Е. В. (ей посвящены стихотворения Пушкина «Подъезжая под Ижоры...» и «Я ехал к вам...»).
Мадам Жорж — вероятно, акушерка Натальи Николаевны.

26 августа 1833 г. Из Москвы в Петербург.

26 авг. Москва.
Поздравляю тебя со днем твоего ангела, мой ангел, целую тебя заочно в очи — и пишу тебе продолжение моих похождений — из антресолей вашего Никитского дома, куда прибыл я вчера благополучно из Яропольца. В Ярополец приехал я в середу поздно. Наталья Ивановна встретила меня как нельзя лучше. Я нашел ее здоровою, хотя подле нее лежала палка, без которой далеко ходить не может. Четверг я провел у нее. Много говорили о тебе, о Машке и о Катерине Ивановне. Мать, кажется, тебя к ней ревнует; но хотя она по своей привычке и жаловалась на прошедшее, однако с меньшей уже горечью. Ей очень хотелось бы, чтоб ты будущее лето провела у нее. Она живет очень уединенно и тихо в своем разоренном дворце и разводит огороды над прахом твоего прадедушки Дорошенки, к которому ходил я на поклонение. Семен Федорович, с которым мы большие приятели, водил меня на его гробницу и показывал мне прочие достопамятности Яропольца. Я нашел в доме старую библиотеку, и Наталья Ивановна позволила мне выбрать нужные книги. Я отобрал их десятка три, которые к нам и прибудут с варением и наливками. Таким образом, набег мой на Ярополец был вовсе не напрасен.

Теперь, женка, послушай, что делается с Дмитрием Николаевичем. Он, как владетельный принц, влюбился в графиню Надежду Чернышеву по портрету, услыша, что она девка плотная, чернобровая и румяная. Два раза ездил он в Ярополец в надежде ее увидеть, и в самом деле ему удалось застать ее в церкви. Вот он и полез на стены. Пишет из Заводов, что он без памяти от la charmante et divine comtesse {См. перевод}, что он ночи не спит, et que son charmant image etc. {См. перевод} и непременно требует от Натальи Ивановны, чтоб она просватала за него la charmante et divine comtesse {См. перевод}; Наталья Ивановна поехала к Кругликовой и выполнила комиссию. Позвали la divine et charmante {См. перевод}, которая отказала наотрез. Наталья Ивановна беспокоится о том, какое действие произведет эта весть. Я полагаю, что он не застрелится. Как ты думаешь? А надобно тебе знать, что он дело затеял еще зимою и очень подозревал la divine et charmante comtesse {См. перевод} в склонности к Муравьеву (святому). Для сего он со всевозможною дипломатическою тонкостию пришел однажды спросить его, как Скотинин у своего племянника: Митрофан, хочешь ли ты жениться? Видишь, какой плут! и нам ничего не сказал. Муравьев отвечал ему, что скорей он будет монахом, а брат и обрадовался, и ну просить у графини son coeur et sa main {См. перевод}, уверяя ее письменно qu’il n’est plus dans son assiette ordinaire {См. перевод}. Я помирал со смеху, читая его письмо, и жалею, что не выпросил его для тебя.
Из Яропольца выехал я ночью и приехал в Москву вчера в полдень. Отец меня не принял. Говорят, он довольно тих. Нащокин сказывал мне, что деньги Юрьева к тебе посланы. Теперь я покоен. Соболевский здесь incognito {См. перевод} прячется от заимодавцев, как настоящий gentleman {См. перевод}, и скупает свои векселя. Дорогой вел он себя порядочно и довольно верно исполнил условия, мною ему поднесенные, а именно: 1) платить прогоны пополам, не обсчитывая товарища; 2) не - - - - - - - ни явным, ни тайным образом, разве во сне и то ночью, а не после обеда. В Москве пробуду я несколько времени, то есть два или три дня. Коляска требует подправок. Дороги проселочные были скверные; меня насилу тащили шестерней. В Казани буду я около третьего. Оттоле еду в Симбирск. Прощай, береги себя. Целую всех вас. Кланяйся Катерине Ивановне.

Переводы иноязычных текстов
прелестной и божественной графини. (Франц.)
и что ее прелестный образ и т. д. (Франц.)
прелестную и божественную графиню. (Франц.)
божественную и прелестную. (Франц.)
божественную и прелестную графиню. (Франц.)
ее сердца и руки. (Франц.)
что он не в своей тарелке. (Франц.)
инкогнито. (Латин.)
джентльмен. (Англ.)
Примечания
Наталья Ивановна — мать Натальи Николаевны.
Маша — дочь Пушкиных (1832 — 1919).
Катерина Ивановна — см. примеч. 500.
Дорошенко — Петр Дорофеевич, соратник Богдана Хмельницкого; похоронен в Яропольце.
Семен Федорович — управляющий.
Дмитрий Николаевич — брат Натальи Николаевны.
Чернышева — Н. Г., в замужестве кн. Долгорукая.
Кругликова — замужняя сестра Чернышевой.
Муравьев — А. Н., автор «Путешествия ко святым местам».
Отец довольно тих — душевнобольной Н. А. Гончаров.

27 августа 1833 г. Из Москвы в Петербург.
Вчера были твои именины, сегодня твое рождение. Поздравляю тебя и себя, мой ангел. Вчера пил я твое здоровье у Киреевского с Шевыревым и Соболевским; сегодня буду пить у Суденки. Еду послезавтра — прежде не будет готова моя коляска. Вчера, приехав поздно домой, нашел я у себя на столе карточку Булгакова, отца красавиц, и приглашение на вечер. Жена его была также именинница. Я не поехал за неимением бального платья и за небритие усов, которые отрощаю в дорогу. Ты видишь, что в Москву мудрено попасть и не поплясать. Однако скучна Москва, пуста Москва, бедна Москва. Даже извозчиков мало на ее скучных улицах. На Тверском бульваре попадаются две-три салопницы, да какой-нибудь студент в очках и в фуражке, да кн. Шаликов. Был я у Погодина, который, говорят, женат на красавице. Я ее не видал и не могу всеподданнейше о ней тебе донести. Нащокина не видал целый день. Чаадаев потолстел, похорошел и поздоровел. Здесь Раевский Николай. Ни он, ни брат его не умирали — а умер какой-то бригадир Раевский. Скажи Вяземскому, что умер тезка его князь Петр Долгорукий — получив какое-то наследство и не успев его промотать в Английском клобе, о чем здешнее общество весьма жалеет. В клобе я не был — чуть ли я не исключен, ибо позабыл возобновить свой билет. Надобно будет заплатить 300 рублей штрафу, а я весь Английский клоб готов продать за 200. Здесь Орлов, Бобринский и другие мои старые знакомые. Но мне надоели мои старые знакомые. Никого не увижу. Важная новость: французские вывески, уничтоженные Растопчиным в год, когда ты родилась, появились опять на Кузнецком мосту. По своему обыкновению, бродил я по книжным лавкам и ничего путного не нашел. Книги, взятые мною в дорогу, перебились и перетерлись в сундуке. От этого я так сердит сегодня, что не советую Машке капризничать и воевать с нянею: прибью. Целую тебя. Кланяюсь тетке — благословляю Машку с Сашкой.

Примечания
Киреевский — И. В.
Булгаков — А. Я., московский почт-директор;
красавицы — дочери его, Е. А. и О. А.
Шаликов — см. примеч. 52.
Погодин в 1833 г. женился на Е. В. Вагнер.
Брат Н. Раевского — А. Н. Раевский.
Долгорукий — П. М., умер от холеры.
Орлов — М. Ф. (см. примеч. 14).
Ростопчин — Ф. В., был Московским главнокомандующим во время войны 1812 года.


8 сентября 1833 г. Из Казани в Петербург.

8 сен. Казань.
Мой ангел, здравствуй. Я в Казани с пятого и до сих пор не имел время тебе написать слова. Сейчас еду в Симбирск, где надеюсь найти от тебя письмо. Здесь я возился со стариками, современниками моего героя; объезжал окрестности города, осматривал места сражений, расспрашивал, записывал и очень доволен, что не напрасно посетил эту сторону. Погода стоит прекрасная, чтоб не сглазить только. Надеюсь до дождей объехать всё, что предполагал видеть, и в конце сентября быть в деревне. Здорова ли ты? здоровы ли все вы? Дорогой я видел годовую девочку, которая бегает на карачках, как котенок, и у которой уже два зубка. Скажи это Машке. Здесь Баратынский. Вот он ко мне входит. До Симбирска. Я буду говорить тебе о Казани подробно — теперь некогда. Целую тебя.

Примечания
Мой герой — Пугачев,
«быть в деревне» — в Болдине.
Баратынский — Е. А., поэт.

8 октября 1833 г. Из Болдина в Петербург.
Мой ангел, сейчас получаю от тебя вдруг два письма, первые после симбирского. Как они дошли до меня, не понимаю: ты пишешь в Нижегородскую губернию, в село Абрамово, оттуда etc. А об уезде ни словечка. Не забудь прибавлять в Арзамасском уезде; а то, чего доброго, в Нижегородской губернии может быть и не одно село Абрамово; так, как не одно село Болдино. Две вещи меня беспокоят: то, что я оставил тебя без денег, а может быть и брюхатою. Воображаю твои хлопоты и твою досаду. Слава богу, что ты здорова, что Машка и Сашка живы и что ты хоть и дорого, но дом наняла. Не стращай меня, женка, не говори, что ты искокетничалась; я приеду к тебе, ничего не успев написать — и без денег сядем на мель. Ты лучше оставь уж меня в покое, а я буду работать и спешить. Вот уж неделю, как я в Болдине, привожу в порядок мои записки о Пугачеве, а стихи пока еще спят. Коли царь позволит мне Записки, то у нас будет тысяч 30 чистых денег. Заплотим половину долгов и заживем припеваючи. Очень благодарю за новости и за сплетни. Коли увидишь Жуковского, поцелуй его за меня и поздравь с возвращением и звездою: каково его здоровье? напиши. Карамзиным и Мещерским мой сердечный поклон. Софье Николаевне объясни, что если я не был к ним в Дерпт, то это единственно по недостатку прогонов, которых не хватило на лишних 500 верст. А не писал им, полагая всё приехать. Жаль, что ты Смирновой не видала; она должна быть уморительно смешна после своей поездки в Германию; Безобразов умно делает, что женится на княжне Хилковой. Давно бы так. Лучше завести свое хозяйство, нежели волочиться весь свой век за чужими женами и выдавать за свои чужие стихи. Не кокетничай с Соболевским и не сердись на Нащокина; слава богу, что он прислал 1500 р. — а о 180 не жалей; плюнь, да и только. Что такое 50 р., присланных тебе моим отцом? уж не проценты ли 550, которых он мне должен? Чего доброго? Здесь мне очень советуют взять на себя наследство Василья Львовича; и мне хочется, но для этого нужны, во-первых, деньги, а во-вторых, свободное время; а у меня ни того, ни другого. Какова Краевская? недаром Отрежков за ней волочился. Не думал я попасть в ее мемории и таким образом достигнуть бессмертия. Кланяйся ей от меня, если ее увидишь. Да кланяйся и всем моим прелестям: Хитровой первой. Как она перенесла мое отсутствие? Надеюсь, с твердостию, достойной дочери князя Кутузова. Так Фикельмон приехали? Радуюсь за тебя; как-то, мой ангел, удадутся тебе балы? В самом деле, не забрюхатела ли ты? что ты за недотыка? Прощай, душа. Я что-то сегодня не очень здоров. Животик болит, как у Александрова. Целую и благословляю всех вас. Кланяюсь и от сердца благодарю тетку Катерину Ивановну за ее милые хлопоты. Прощай.
8 окт.
Примечания
Жуковский — вернулся из-за границы и был награжден орденом св. Станислава I степени.
Софья Николаевна — дочь Карамзина.
Смирнова — А. О., урожденная Россет.
Безобразов — С. Д., флигель-адъютант, женился на кн. Л. А. Хилковой,
Василий Львович — Пушкин.
Отрежков — Н. И. Тарасенко-Отрешков.
Хитрова — Е. М. Хитрово.
Фикельмон — К. Л., австрийский посол в Петербурге, и его жена, Д. Ф.
Катерина Ивановна — см. примеч. 500.

30 октября 1833 г. Из Болдина в Петербург.
Вчера получил я, мой друг, два от тебя письма. Спасибо; но я хочу немножко тебя пожурить. Ты, кажется, не путем искокетничалась. Смотри: недаром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона. В нем толку мало. Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая тебе з- - - - - -; есть чему радоваться! Не только тебе, но и Парасковье Петровне легко за собою приучить бегать холостых шаромыжников; стоит разгласить, что-де я большая охотница. Вот вся тайна кокетства. Было бы корыто, а свиньи будут. К чему тебе принимать мужчин, которые за тобою ухаживают? не знаешь, на кого нападешь. Прочти басню А. Измайлова о Фоме и Кузьме. Фома накормил Кузьму икрой и селедкой. Кузьма стал просить пить, а Фома не дал. Кузьма и прибил Фому как каналью. Из этого поэт выводит следующее нравоучение: красавицы! не кормите селедкой, если не хотите пить давать; не то можете наскочить на Кузьму. Видишь ли? Прошу, чтоб у меня не было этих академических завтраков. Теперь, мой ангел, целую тебя как ни в чем не бывало; и благодарю за то, что ты подробно и откровенно описываешь мне свою беспутную жизнь. Гуляй, женка; только не загуливайся и меня не забывай. Мочи нет, хочется мне увидать тебя причесанную la Ninon {См. перевод}; ты должна быть чудо как мила. Как ты прежде об этой старой к---- не подумала и не переняла у ней ее прическу? Опиши мне свое появление на балах, которые, как ты пишешь, вероятно, уже открылись. Да, ангел мой, пожалуйста, не кокетничай. Я не ревнив, да и знаю, что ты во всё тяжкое не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю всё, что пахнет московской барышнею, всё, что не comme il faut {См. перевод}, всё, что vulgar {См. перевод}... Если при моем возвращении я найду, что твой милый, простой, аристократический тон изменился, разведусь, вот те Христос, и пойду в солдаты с горя. Ты спрашиваешь, как я живу и похорошел ли я? Во-первых, отпустил я себе бороду: ус да борода — молодцу похвала; выду на улицу, дядюшкой зовут. 2) Просыпаюсь в семь часов, пью кофей и лежу до трех часов. Недавно расписался, и уже написал пропасть. В три часа сажусь верхом, в пять в ванну и потом обедаю картофелем да грешневой кашей. До девяти часов — читаю. Вот тебе мой день, и всё на одно лицо.
Проси Катерину Андреевну на меня не сердиться; ты рожала, денег у меня лишних не было, я спешил в одну сторону — никак не попал на Дерпт. Кланяюсь ей, Мещерской, Софье Николаевне, княгине и княжнам Вяземским. Полетике скажи, что за ее поцелуем явлюсь лично, а что-де на почте не принимают. А Катерина Ивановна? как это она тебя пустила на божию волю? Ахти, господи Сусе Христе! Машу целую и прошу меня помнить. Что это у Саши за сыпь? Христос с вами. Благословляю и целую вас.
30 окт.

Переводы иноязычных текстов
на манер Нинон. (Франц.)
(что) отзывается невоспитанностью. (Франц.)
вульгарно. (Англ.)
Примечания
Басня А. Е. Измайлова — «Заветное пиво».
Нинон — Нинон де Ланкло, французская куртизанка.
Все, что пахнет московской барышнею, и далее — слова из «Евгения Онегина».
Катерина Андреевна — вдова Карамзина.
Мещерская Е. Н. (см. примеч. 466) и
София Николаевна — дочери Карамзина.
Полетика — И. Г.

6 ноября 1833 г. Из Болдина в Петербург.
6 ноября, Болдино.
Друг мой женка, на прошедшей почте я не очень помню, что я тебе писал. Помнится, я был немножко сердит — и, кажется, письмо немного жестко. Повторю тебе помягче, что кокетство ни к чему доброму не ведет; и хоть оно имеет свои приятности, но ничто так скоро не лишает молодой женщины того, без чего нет ни семейственного благополучия, ни спокойствия в отношениях к свету: уважения. Радоваться своими победами тебе нечего. К- - - -, у которой переняла ты прическу (NB: ты очень должна быть хороша в этой прическе; я об этом думал сегодня ночью), Ninon {См. перевод} говорила: Il est crit sur le coeur de tout homme: la plus facile {См. перевод}. После этого, изволь гордиться похищением мужских сердец. Подумай об этом хорошенько и не беспокой меня напрасно. Я скоро выезжаю, но несколько времени останусь в Москве, по делам. Женка, женка! я езжу по большим дорогам, живу по три месяца в степной глуши, останавливаюсь в пакостной Москве, которую ненавижу, — для чего? — Для тебя, женка; чтоб ты была спокойна и блистала себе на здоровье, как прилично в твои лета и с твоею красотою. Побереги же и ты меня. К хлопотам, неразлучным с жизнию мужчины, не прибавляй беспокойств семейственных, ревности etc. etc. {См. перевод} Не говоря об cocuage {См. перевод}, о коем прочел я на днях целую диссертацию в Брантоме.
Что делает брат? я не советую ему идти в статскую службу, к которой он так же неспособен, как и к военной, но у него по крайней мере - - - - здоровая, и на седле он всё-таки далее уедет, чем на стуле в канцелярии. Мне сдается, что мы без европейской войны не обойдемся. Этот Louis-Philippe {См. перевод} у меня как бельмо на глазу. Мы когда-нибудь да до него доберемся — тогда Лев Сергеич поедет опять пожинать, как говорит у нас заседатель, лавры и мирты. Покамест советую ему бить баклуши, занятие приятное и здоровое. Здесь я было вздумал взять наследство Василия Львовича. Но опека так ограбила его, что нельзя и подумать; разве не заступится ли Бенкендорф: попробую, приехав в Петербург. При сем письмо к отцу. Вероятно, уже он у вас. Я привезу тебе стишков много, но не разглашай этого: а то альманашники заедят меня. Целую Машку, Сашку и тебя; благословляю тебя, Сашку и Машку; целую Машку и так далее, до семи раз. Желал бы я быть у тебя к теткиным именинам. Да бог весть.
Переводы иноязычных текстов

Нинон. (Фран
На сердце каждого мужчины написано: самой податливой. (Франц.)
и т. д., и т. д.
положение рогоносца. (Франц.)
Луи-Филипп. (Франц.)

Примечания
Нинон — см. примеч. 538.
Луи-Филипп — французский король.
Лев Сергеич и Василий Львович — Пушкины.

11 мая 1836 г. Из Москвы в Петербург.
Очень, очень благодарю тебя за письмо твое, воображаю твои хлопоты и прошу прощения у тебя за себя и книгопродавцев. Они ужасный моветон, как говорит Гоголь, т. е. хуже нежели мошенники. Но бог нам поможет. Благодарю и Одоевского за его типографические хлопоты. Сказки ему, чтоб он печатал как вздумает — порядок ничего не значит. Что записки Дуровой? Пропущены ли цензурою? они мне необходимы — без них я пропал. Ты пишешь о статье гольцовской. Что такое? кольцовской или гоголевской? — Гоголя печатать, а Кольцова рассмотреть. Впрочем, это неважно. Вчера был у меня Иван Николаевич. Он уверяет, что дела его идут хорошо. Впрочем, Дмитрий Николаевич лучше его это знает. Жизнь моя пребеспутная. Дома не сижу — в архиве не роюсь. Сегодня еду во второй раз к Малиновскому. На днях обедал я у Орлова, у которого собрались московские Наблюдатели, между прочим жених Хомяков. Орлов умный человек и очень добрый малый, но до него я как-то не охотник по старым нашим отношениям; Раевский (Александр), который прошлого разу казался мне немного приглупевшим, кажется опять оживился и поумнел. Жена его собою не красавица — говорят, очень умна. Так как теперь к моим прочим достоинствам прибавилось и то, что я журналист, то для Москвы имею я новую прелесть. Недавно сказывают мне, что приехал ко мне Чертков. Отроду мы друг к другу не езжали. Но при сей верной оказии вспомнил он, что жена его мне родня, и потому привез мне экземпляр своего «Путешествия в Сицилию». Не побранить ли мне его en bon parent {См. перевод}? Вчера ужинал у князя Федора Гагарина и возвратился в 4 часа утра — в таком добром расположении, как бы с бала. Нащокин здесь одна моя отрада. Но он спит до полудня, а вечером едет в клоб, где играет до света. Чаадаева видел всего раз. Письмо мое похоже на тургеневское — и может тебе доказать разницу между Москвою и Парижем. Еду хлопотать по делам «Современника». Боюсь, чтоб книгопродавцы не воспользовались моим мягкосердием и не выпросили себе уступки вопреки строгих твоих предписаний. Но постараюсь оказать благородную твердость. Был я у Солнцевой. Его здесь нет, он в деревне. Она зовет отца к себе в деревню на лето. Кузинки пищат, как галочки. Был я у Перовского, который показывал мне недоконченные картины Брюллова. Брюллов, бывший у него в плену, от него убежал и с ним поссорился, Перовский показывал мне Взятие Рима Гензериком (которое стоит Последнего дня Помпеи), приговаривая: заметь, как прекрасно подлец этот нарисовал этого всадника, мошенник такой. Как он умел, эта свинья, выразить свою канальскую, гениальную мысль, мерзавец он, бестия. Как нарисовал он эту группу, пьяница он, мошенник. Умора. Ну прощай. Целую тебя и ребят, будьте здоровы. Христос с вами.
11 мая.
Переводы иноязычных текстов
по-родственному. (Франц.)
Примечания
«Они ужасный моветон» — измененная реплика из пятого действия «Ревизора» Гоголя.
Одоевский помогал Пушкину в выпуске I тома «Современника».
Записки Дуровой — см. примеч. 680.
Кольцов — А. В., поэт.
Иван Николаевич и
Дмитрий Николаевич — братья Натальи Николаевны.
Малиновский — А. Ф., директор архива.
Орлов — М. Ф. (см. примеч. 14).
Наблюдатели — см. примеч. 708.
Хомяков — А. С.
Раевский — А. Н.
Жена его — Е. П., урожденная Киндякова.
Чертков — А. Д., известный историк и археолог, написал «Воспоминание о Сицилии».
«Письмо мое похоже на Тургеневское» — на печатавшиеся в «Современнике» «Письма» А. И. Тургенева из Парижа.
Солнцева — см. примеч. 302.
Кузинки — дочери Солнцевых.
Брюллов — см. примеч. 708.


14 и 16 мая 1836 г. Из Москвы в Петербург.
Что это, женка? так хорошо было начала, и так худо кончила! Ни строчки от тебя; уж не родила ли ты? сегодня день рождения Гришки, поздравляю его и тебя. Буду пить за его здоровье. Нет ли у него нового братца или сестрицы? погоди до моего приезда. А я уж собираюсь к тебе. В архивах я был и принужден буду опять в них зарыться месяцев на шесть, что тогда с тобою будет? А я тебя с собою, как тебе угодно, уж возьму. Жизнь моя в Москве степенная и порядочная. Сижу дома — вижу только мужеск пол. Пешком не хожу, не прыгаю — и толстею. На днях звал меня обедать Чертков, приезжаю — а у него жена выкинула. Это нам не помешало отобедать очень скучно и очень дурно. С литературой московскою кокетничаю как умею, но Наблюдатели меня не жалуют. Любит меня один Нащокин. Но тинтере мой соперник, и меня приносят ему в жертву. Слушая толки здешних литераторов, дивлюсь, как они могут быть так порядочны в печати и так глупы в разговоре. Признайся: так ли и со мною? право, боюсь. Баратынский, однако ж, очень мил. Но мы как-то холодны друг ко другу. Зазываю Брюллова к себе в Петербург — но он болен и хандрит. Здесь хотят лепить мой бюст. Но я не хочу. Тут арапское мое безобразие предано будет бессмертию во всей своей мертвой неподвижности; я говорю: у меня дома есть красавица, которую когда-нибудь мы вылепим. Видел я невесту Хомякова. Не разглядел в сумерках. Она, как говорил покойный Гнедич, pas un bel femme, но une jolie figurlette {См. перевод}. Прощай, на минуту: ко мне входят два буфона. Один майор-мистик; другой пьяница-поэт; оставляю тебя для них.
14 мая.
Насилу отделался от буфонов — в том числе от Норова. Все зовут меня обедать, а я всем отказываю. Начинаю думать о выезде. Ты уж, вероятно, в своем загородном болоте. Что-то дети мои и книги мои? Каково-то перевезли и перетащили тех и других? и как перетащила ты свое брюхо? Благословляю тебя, мой ангел. Бог с тобою и с детьми. Будьте здоровы. Кланяюсь твоим наездницам. Целую ручки у Катерины Ивановны. Прощай.
А. П.
Я получил от тебя твое премилое письмо — отвечать некогда — благодарю и целую тебя, мой ангел.
16 мая.

Переводы иноязычных текстов
не красавица, (но) хорошенькая фигурка. (Искаженный франц. яз.)
Примечания
Чертков — см. примеч. 712.
Наблюдатели — см. примеч. 708.
Тинтер — игра в карты.
Баратынский — Е. А., поэт.
Брюллов — К. П.
Мой бюст — был вылеплен скульптором Витали уже после смерти Пушкина.
Невеста А. С. Хомякова — Е. Н. Языкова; см. примеч. 709.
Майор-мистик — А. С. Норов.
Загородное болото — дача на Каменном острове.
Наездницы — сестры Натальи Николаевны.
Катерина Ивановна — Загряжская, ее тетка.





источник:http://pushkin.niv.ru/pushkin/pisma.htm