Пять блокадных поэтесс. Все – красивы, все с трагической судьбой. Каждую из них привела в город на Неве своя дорога. Все – выжили после блокады и написали о ней, словно выполнили предназначенную миссию. Как сказала Ахматова, обладавшая даром проникать в глубинную суть времен: “Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена”.

Ольга Берггольц 16 мая 1910 - 13 ноября 1975. Начало блокады – 31 год.

Анна Ахматова 23 июня 1889 -  5 марта 1966. Начало блокады – 52 года
Наталья Крандиевская-Толстая 21.01.1888  - 17 сентября 1963. Начало блокады – 53 года

Вера Инбер   10 июля 1890  - 11 ноября 1972. Начало блокады – 51 год.

Зинаида Шишова 1898 – 1977. Начало блокады – 43 года.

Непостижимые пути свели в одно время в Ленинграде одесситок Веру Инбер и Зинаиду Шишову. С Одессой юность связывала всех поэтесс, кроме Ольги Берггольц. Три поэтессы родились в Одессе, хотя семья Анна Ахматовой, родившейся там в 1889 г., уже на следующий год переедет в Петербург. Как позднее и Наталья Крандиевская, Анна Ахматова много лет проживет в нынешнем Пушкине, бывшем Царском Селе.В культурной жизни Одессы оставили свой след Алексей Толстой и его жена Наталья Крандиевская. Оттуда они отправятся в эмиграцию. Яркая, феерически талантливая одесская молодежь дала советской литературе много имен: Эдуард Багрицкий, Валентин Катаев, Юрий Олеша, Илья Ильф, Евгений Петров, Исаак Бабель, Корней Чуковский... Словно судьба решила пропитать солнцем юных поэтесс Серебряного века перед тем, как привести в самое жуткое место предстоящей войны - Ленинград.У Маргариты Алигер есть очерк «Что же такое подвиг?», где она пишет еще об одной поэтессе серебряного века – Лизе Пиленко, в замужестве Кузьминой-Караваевой. «Выросшая на юге, она не любила Петербург и тяготилась ее сумеречными зимами, сыростью, стужами. Скучала о море и солнце. Писала стихи и любила стихи…». Ее хорошо знала Анна Ахматова. А потом ее узнал весь мир – как легендарную мать Марию, известную своей благотворительной деятельностью, погибшую в печах лагеря Равенбрюк, обменявшись одеждой с приговоренной молодой женщиной. Судьба этой святой женщины помогает понять высокий душевный настрой поэтесс серебрянного века.

Что ж? Суди. Я призывом закатным,

Этом плеском немеркнувших крыл

Оправдаюсь в пути безвозвратном

В том, что день мой не подвигом был.

 

Невидимые нити судеб связывают пять блокадных поэтесс между собой. У Веры Инбер и у Натальи Крандиевской-Толстой отцы издатели, матери – преподавательница литературы и писательница. Отец Ольги Берггольц и муж Веры Инбер – врачи блокадного Ленинграда. У каждой из них своя история, приведшая их, одесситок, москвичек, в осажденный город… Родилась и выросла в Петербурге одна Ольга Берггольц. Все поэтессы выжили, но у всех судьба отняла самое дорогое. Ольга Берггольц потеряла детей, в 1938 году был расстрелян ее первый муж поэт Борис Корнилов, второй муж Николай Молчанов умер в блокаду. Вера Инбер потеряла единственного внука, умершего в эвакуации, а затем и дочь, в то время, как сама она выжила в блокадном Ленинграде. Первый муж Анны Ахматовой Николай Гумилев расстрелян в 1921, другой умрет в лагерях, в тюрьме единственный сын Анны Ахматовой. Еще в 1935 году Наталья Крандиевская-Толстая, оставленная мужем, Алексеем Толстым, с которым прожила вместе 20 лет, переедет из Детского Села, как тогда назывался Пушкин, в квартиру на Кронверской улице, в Ленинград, чудом выживет в дни блокады с сыном Дмитрием, получая паек 125 грамм, как и все. Ольга Берггольц в своих воспоминаниях «Говорит Ленинград» назвала Анну Ахматову «великой музой плача».  Н. Крандиевская-Толстая еще в 1913 году написала, словно предчувствуя:

Но не страшно, не больно...

Целый день средь дорог

Так протяжно и вольно

Смерть трубит в белый рог.

Жизнь их складывалась трагично, как будто невидимая рука готовила их к великой миссии. Все они были знакомы. Все к началу блокады известные поэтессы. Большинство из них могли эмигрировать из советской России, или даже вернулись в Россию из эмиграции, как Крандиевская и Инбер, все имели возможность покинуть блокадный Ленинград... Но в то же время трудно себе даже представить более непохожих друг на друга женщин и личностей.Из дневника Лихачева «Блокада»: «…Салтыковы весной, уезжая из Ленинграда, оставили на перроне Финляндского вокзала свою мать привязанной к саночкам, так как ее не пропустил саннадзор. Оставляли умирающих: матерей, отцов, жен, детей; переставали кормить тех, кого "бесполезно" было кормить; выбирали, кого из детей спасти; покидали в стационарах, в больницах, на перроне, в промерзших квартирах, чтобы спастись самим; раздевали трупы на улице, чтобы забрать у них теплые вещи для живых; отрезали остатки иссохшей кожи на трупах, чтобы сварить из нее суп для детей; готовы были отрезать мясо у себя для детей; покидаемые - оставались безмолвно, писали дневники и записки, чтобы после хоть кто-нибудь узнал о том, как умирали миллионы. Разве страшны были вновь начинавшиеся обстрелы и налеты немецкой авиации? Кого они могли напугать? Сытых ведь не было. Только умирающий от голода живет настоящей жизнью, может совершить величайшую подлость и величайшее самопожертвование, не боясь смерти. И мозг умирает последним: тогда, когда умерла совесть, страх, способность двигаться, чувствовать у одних и когда умер эгоизм, чувство самосохранения, трусость, боль - у других. Правда о ленинградской блокаде никогда не будет напечатана. Из ленинградской блокады делают "сюсюк"- "Пулковский меридиан" Веры Инбер - одесский сюсюк. Что-то похожее на правду есть в записках заведующего прозекторской больницы Эрисмана, напечатанных в "Звезде" (в 1944 или 1945 г.). Что-то похожее на правду есть и в немногих "закрытых" медицинских статьях о дистрофии…»

ОЛЬГА БЕРГГОЛЬЦ

БЛОКАДНАЯ МАДОННА – МОЛЕНИЕ О ЧАШЕ. МОЛЧАНИЕ О ЧАШЕ

“И гордости своей не утаю, что рядовым вошла в судьбу твою, мой город, в званье твоего поэта”.

Практически во всех блокадных дневниках обязательно упоминается тот день, когда в городе заработало радио – уста Ленинграда. Это она сказала: “Сто двадцать пять блокадных грамм, с огнем и кровью пополам”. Это ее слова выбиты на Пискаревском мемориальном кладбище: «Никто не забыт, ничто не забыто».

Я говорю за всех, кто здесь погиб.

В моих стихах глухие их шаги,

их вечное и жаркое дыханье.

Я говорю за всех, кто здесь живет,

кто проходил огонь, и смерть, и лед,

я говорю, как плоть твоя, народ,

по праву разделенного страданья...

Родилась поэтесса 16 мая 1910 года (в канун дня памяти Исаакия Далматского – дня основания Петербурга) на рабочей окраине Петербурга. Невская застава, – писала Берггольц уже на краю жизни, – со всеми ее людьми – осталась во мне навсегда.  Они учили меня молиться Богу и не верить в него...” В юность она пришла с жаждой революционного самоотречения. Окончила филологический факультет Ленинградского университета. Работала журналисткой. В 1938 году расстрелян ее первый муж, поэт Борис Корнилов. Десятки лет имя поэта было под запретом, и только "Песня о встречном" ("Нас утро встречает прохладой, Нас ветром встречает река..."), написанная им в содружестве с Дмитрием Шостаковичем к кинофильму "Встречный" напоминала о нем. Реабилитирован поэт в 1957 году. В ночь с 13 на 14 декабря 1938 года арестована сама Ольга Берггольц по обвинению в контрреволюционном заговоре и подготовке покушения на Жданова. Статья была расстрельной. К этому времени поэтесса потеряла двух дочерей.

В «Независимой газете» от 28.06.2001, в статье «Дело литературной группы» Евгений Пятунин описывает истребление вятской писательской организации, которое послужило одной из причин ареста Берггльц. В Кирове (Вятке) был арестован главный редактор "Кировской правды" Яков Акмин... Он вскрыл себе вены на шее, но его спасли, долго и мучительно пытали, через месяц он подписал все – что возглавлял антисоветскую группу, что знал о террористическом заговоре… 6 января 1938 года арестовали председателя Кировского отделения советских писателей Андрея Алдана-Семенова, у которого были давние связи с Берггольц и поэтом Константином Алтайским, что впоследствии отразилось на судьбах этих людей. И каток репрессий покатился по литераторам... Михаил Решетников, Лев Лубнин, Николай Заболоцкий…

Берггольц прошла ежовскую тюрьму, застенки «Шпалерки» - "я провела в тюрьме 171 день". В тюрьме ее — беременную — били сапогами. Родился мертвый мальчик, которому они с мужем заранее дали имя - Степка. С тех пор у нее не могло быть детей. Она созналась во всем, в чем ее обвиняли, и ждала приговора.

Нет, не из книжек наших скудных,

подобья нищенской сумы,

узнаете о том, как трудно,

как невозможно жили мы.

Как мы любили – горько, грубо.

Как обманулись мы, любя,

как на допросах, стиснув зубы,

мы отрекались от себя.

И в духоте бессонных камер,

все дни и ночи напролет,

без слез, разбитыми губами

шептали: “Родина... Народ”...

И находили оправданья

жестокой матери своей,

на бесполезное страданье

пославшей лучших сыновей.

...О, дни позора и печали!

Дом предварительного заключения на Шпалерной, 25. Открыт в 1875 году. Среди ее знаменитых заключенных Владимир Ленин, Борис Савенков, Андрей  Желябов, Софья Перовская, Ольга Берггольц, Николай Гумилев, Дмтрий Лихачев, Сергей Платонов, Николай Заболоцкий, Георгий Жженов, Юлий Рыбаков, Даниил Хармс...

Андрей Вознесенский напишет:

С худобой табачною сивилл

Мне Берггольц рассказывала быль,

как ее до выкидыша бил

следователь, выбросив в пролет.

Она все летит и все поет
над страной и дождичком косым —
— Сын!..

Позже Ольга узнает, что обязана своим спасением Фадееву, который ходил даже в НКВД, ручался партбилетом и грозил, что дойдет до Сталина… Ее отпустили. С тех пор она всегда носила с собой зубную щетку и чулки с резинками. Ожидание нового ареста притупилось после вручения ей Сталинской премии, но никогда не прошло совсем. Любимый муж Николай Молчанов ее не предал -  сказал "Это будет не по-мужски", положил на стол комсомольский билет и ушел с собрания.

Дом-коммуна на ул.Рубинштейна, дом 7, известный под названием «Слеза социализма» - это «фольклорное определение» приписывают самой Ольге Берггольц». Поэтесса жила здесь в квартире 30 в 30-е годы на 5 этаже. Здесь она была арестована, здесь умерли 2 ее дочери, Майя и Ирина, и угас от болезни и истощения ее муж, литературовед Николай Молчанов.О блокадных днях писала Ольга Берггольц в своей мемуарной книге «Говорит Ленинград». Первое издание этой книги в 1946 г. было изъято в связи с "ленинградским делом" после разгрома журналов "Звезда" и "Ленинград". Поэтесса не поддержала Постановления ЦК, начинавшее гонения на журнал и на поэтов Ахматову и Зощенко, поддерживала Пастернака, отказалась подписывать «Обращение советских писателей» против Солженицына.26 июня 1941 г. она пришла в Дом писателей на улицу Воинова к В. К. Кетлинской, руководившей Ленинградским отделением Союза писателей, которая направила ее в редакцию Радиокомитета (сейчас – Дом Радио, Итальянская, 27).

Дом радио на Итальянской, 27 располагается в этом здании с 30-х годоа по настоящее время. Отсюда велись передачи ленинрадского радио в блокадные дни. Направо вдоль фасада короткая Малая Садовая ведет к Невскому проспекту.30 августа 1941 года, в тот день, когда гитлеровские войска захватили станцию Мга, перерезав последнюю железную дорогу, связывавшую Ленинград со страной, в пятьдесят третьем выпуске ленинградской радиохроники впервые зазвучал слегка грассирующий голос Ольги Берггольц: «Помнишь ли ты, ленинградец, что ты на фронте, что ты воин. Ты воин, ленинградец, где бы ты не был – в цехе, в конторе или в своей квартире, - потому что ты в Ленинграде… Так спроси же себя, ленинградец, что сделал ты для фронта сегодня, спроси для того, чтоб завтра сделать еще больше…»

Скрипят полозья в городе, скрипят...

Как многих нам уже недосчитаться!

Но мы не плачем: правду говорят,

что слезы вымерзли у ленинградцев.

Нет, мы не плачем. Слез для сердца мало.

Нам ненависть заплакать не дает.

Нам ненависть залогом жизни стала:

объединяет, греет и ведет.

О том, чтоб не прощала, не щадила,

чтоб мстила, мстила, мстила, как могу,

ко мне взывает братская могила

на Охтинском, на правом берегу.

Февральский дневник

Барельеф, посвященный Ольге Берггольц у входа в Дом радио на Итальянской, 27

С этого первого дня до конца блокады ее радиовыступления стали неотъемлимой частью жизни осажденного города. Пронзающий голос Ольги Берггольц поддерживал ленинградце в суровые дни. В декабре 1941 года О. Берггольц вместе с сотрудниками Радиокомитета перешла на казарменное положение. Теперь Дом радио стал не только местом работы, но и жилищем, и все они составляли большую семью. Жили на седьмом этаже («хорош блиндаж, да жаль, что седьмой этаж»).

Отсюда передачи шли на город –

Стихи и сводки, и о хлебе весть.

Здесь жили дикторы и репортеры,

Поэт, артистки… Всех не перечесть…

Они давно покинули жилища

там, где-то в недрах города, вдали;

Они одни из первых на кладбище

Последних родственников отвезли.

И, спаяны сильней, чем кровью рода,

Родней, чем дети одного отца,

Сюда зимой сорок второго года

Сошлись – сопротивляться до конца.

К середине февраля 1942 года она закончила поэму «Февральский дневник», которая впервые прозвучала в авторском исполнении по Ленинградскому радио 22 февраля 1942 года.

Сестра моя, товарищ, друг и брат,

Ведь это мы, крещенные блокадой!

Нас вместе называют – Ленинград,

А шар земной гордится Ленинградом…



Еще один дом-комунна на канале Грибоедова, 9 хранит память о блокадном времени и об Ольге Бергголц. В 1935 году его надстроили двумя этажами и передали около 60 квартир Ленинградскому отделению Союза писателей (отсюда название "писательская надстройка"). В разное время здесь жили А.Ахматова, Б.Житков, Н.Заболоцкий, В.Каверин, C.Ландграф, Б.Лихарев (главный редактор журнала Ленинград), жена Д.Хармса, В.Рождественский, Н.Сладков, Е.Шварц, О.Форш. В этом доме жил актер Михаил Козаков, сын писателя М.Козакова. В этом доме жила внучка профессора филологии Бориса Эйхенбаума Елизавета, жена Олега Даля, он часто здесь бывал. Cейчас в здании располагается музей М.Зощенко. Одним фасадом здание выходит на каналл Грибоедова, другими - на 2 Шведский переулок и Малую Конюшенную улицу. Напротив, на противоположной стороне канала Грибоедова - корпус Бенуа Русского музея и Спас на Крови.В блокадные годы здесь жила Вера Кетлинская, писательница, возглавляющая Ленинградское отделение Союза писателей. Ольга Берггольц дружила с ней и часто приходила в этот дом - от Дома Радио, где жила  поэтесса в то время  до дома Кетлинской буквально 2 квартала по нынешней Итальянской улице. Вера Кетлинская написала книгу воспоминаний о блокаде "В осаде": «Сейчас мне уже самой кажется невероятным, что я написала первые страницы будущего романа... январской ночью, в заледенелой комнате, медленно выстукивая слова на чужой машинке, потому что чернила замерзли. Рядом спал одетым, под многими одеялами, полуторалетний Сережка, а в соседней комнате на столе лежала моя умершая от голода мама, которую вот уже третьи сутки я не могла похоронить. Слез тогда не было, Ольга Берггольц написала правду – «слезы вымерзли у ленинградцев»…Вот еще небольшой отрывок из книги Веры Кетлинской: «Однажды вечером я позвонила Ольге [Берггольц]: раздобыла, не помню уж где, бутылочку рыбьего жира и собиралась жарить на нем лепешки из причудливого месива, куда основной массой входила кофейная гуща. Ольга сказала: «Сейчас же приду». От радиокомитета до моего дома – два квартала, но пришла Ольга не скоро и в состоянии крайнего  нервного возбуждения. Улицы были совершенно темны, она на ощупь пробиралась по тропке между сугробами и вдруг возле Филармонии споткнулась обо что-то и упала – упала на полузанесенного снегом мертвеца. От слабости и ужаса она не могла подняться и вдруг услышала над собою свой собственный голос, читающий стихи… Ей показалось, что она умерла или сошла с ума. И только когда ее голос кончил читать стихи и диктор объявил следующую передачу, она вспомнила, что в этот час транслировалась запись ее очередного радиовыступления, и поняла, что работает репродуктор на углу Европейской гостиницы…»

Ольга Берггольц и поэт М. А. Дудин, участник героической обороны Ленинграда, написали эпитафии для мемориала на Пискаревском кладбище, на котором с конца 1941 года в братских могилах стали хоронить ленинградцев, погибших от голода, бомбежек и артобстрелов. Авторы проекта – ленинградские архитекторы А. В. Васильев и Е. А. Левинсон. За фигурой Родины-матери на гранитной стене – строки Берггольц:

Здесь лежат ленинградцы.

Здесь горожане – мужчины, женщины, дети.

Рядом с ними солдаты-красноармейцы.

Всею жизнью своею

Они защищали тебя, Ленинград,

Колыбель революции.

Из имен благородных мы здесь перечислить не сможем,

Так их много под вечной охраной гранита,

Но знай, внимающий этим камням,

Никто не забыт и ничто не забыто.

От гонорара почти в 5 миллионов рублей поэтесса отказалась, хотя жила трудно. И попросила убрать свою подпись, выбитую в камне.

Барельеф на доме, где жила Ольга Берггольц, ул.Рубинштейна, 7

В последние годы она пила, по этому поводу в Литературной газете даже публиковалась «обличительная статья», и обратилась к богу. При участии сестры поэтессы Марии Федоровны была издана новая книга Ольги Берггольц «Встреча», в которой были напечатаны многие неизданные ее стихи.

Гнала меня и клеветала,

детей и славу отняла,

А я не разлюбила - знала,

Ты дикая. Ты не со зла...

http://world-jewellery.livejournal.com/tag/%D0%B1%...%D1%82%D0%B5%D1%81%D1%81%D1%8B