Эдуард Резник

К коллективизму меня приучали с детства. 
"Нехватка укрепляет хватку! – объяснял папа, цапая очередного продавца за горло. – "Борьба закаляет характер!".
Любимым его занятием было вешать и перевешивать. Мне плохо давались папины премудрости. Было в них много противоречивого. 
"Продавцы недовешивают – учил он, – их надо вешать, и перевешивать".
Зачем перевешивать продавцов я не понимал.  
Очереди были папиной стихией. Он в них родился, возмужал, принял присягу, зачал меня и брата.   
- В городе жить скучно, – растолковывал он, – там бывает горячая вода. А где ощутишь чувство локтя, как не в бане?   

В баню мы ходили каждую неделю.  
- Зачем? – нюнил я. – У же меня нет вшей.
- Там возьмём, – успокаивал папа. 
Он брал всё, везде и с боем. Доставшееся бескровно презирал.  
- Но я не хочу в баню.  
- Нас туда партия послала! – восклицал отец, и мы шли.  
Партию я любил. 

Собирались мы, как в поход. Мыло, мочалки, веники, полотенца, тюки с чистым бельём, мешки для грязного. Зимой это было особенно мучительно.
- Всё собрала? – кричал папа.
- Всё.
Мама стояла у пустого шкафа, опустив руки.
- Присядем на дорожку. 

Меня волокли на санках, прихватив верёвками.
- Сиди, не ёрзай! – перекрикивал ветер отец.
Я не ёрзал.
- Не дыши морозным воздухом! 
Не дышал.
Слева проплывал забор. Впереди скрипели папины валенки. Сверху порошил снег.

Предбанник кишел голым нетрезвым людом.  
"Пиво завезли, – поигрывал желваками папа. - Будем брать!". И начинался штурм.

По пивку !!! Художник Эдуард Конт

Гигиена доставалась нелегко. Шайки, скамейки, краны – за всё приходилось бороться.
Зачем партия послала нас баню, я не понимал.
Одевал меня папа непоследовательно, но плотно. Трусы поверх колготок, штанишки поверх свитера, платок поверх шапки. Не шагнуть, не шевельнуться. 
- Не потей! – кричал отец дорогой.
Я потел.

- Партия ошибается, – хныкал я маме, – в бане плохо. Там пьяные дяди харкают. Мама пообещала брать меня с собой.

С женской баней партия не прогадала. 
Пиво там не было, зато был лимонад и голые тёти. И то и другое я полюбил сразу. 

Алексей Базанов. Баня.

Даже ненавистная воспитательница без одежды выглядела приветливо. А врачиху, в чьих руках мне всегда мерещился шприц, захотелось немедленно потереть. Я подошёл к ней с мочалкой и спросил: "Хотите?", и она рассмеялась. 

- Пойдём в баню! – просил я маму на следующий день.
- Через неделю, – отвечала она.
- Но партия… – возмущался я.
Мама не уступала. 

Приближая выходные, я обрывал листки календаря дважды в день, но раньше субботы они не наступали. 
Скоро, в женской бане я стал любимцем. Освоился, и смело расхаживал по залу с мочалкой. За моё внимание боролись. 
"Эй, малец, а меня не потрёшь?!" – кричали, смеясь. Одного скользкого взгляда мне было достаточно.
- Не, вон ту хочу! - направлялся я к понравившейся. 
Отказа я не знал. Однако, женщины всё равно вели себя скованно. Я это чувствовал. 

- Ну, как было в бане? – подмигивал папа.
- Нормально, – отвечал, - сегодня трёх тёр. 
Папа завидовал.

 Зинаида Серебрякова .Баня  

Однажды, когда я открывал взболтанный "Буратино" об угол каменной скамьи, в глаз мне засветила пробка. Удар оказался мощным. Упав на спину, я заверещал. Ко мне бросились, обступили. Врачиха присела на корточки... 
Права была партия, - подумал я, - голые тёти совсем не похожи на голых дядь. 
Единственно зрячий и необычайно расширившийся глаз меня выдал. Тёти насторожились.

Напрасно я потом бросал себе пробку в лицо, напрасно разыгрывал падения. Меня не обступали. Я их спугнул. 

- Всё, - шепталась мама с папой на кухне, – с собой брать его больше не могу. Если бы ты видел, как он смотрит... 
Я подслушивал за дверью. Сердце моё сжималось.
- Ему всего пять, – заступался за меня папа. – Он ничего не понимает.
- Я ничего не понимаю! – выкрикнул я из-за двери.
Меня пригласили. 
- Хочу с мамой, – хлюпал я.
- Почему? – строго спрашивал отец. 
– Тёти добрые. Они меня любят.
- Видишь, - повеселел папа, - он ещё маленький.
- Да, маленький, – закивал я согласно. – И смотреть там нечего – у них же там ничего, вообще ничего…
От вспомнившегося "ничего" взгляд мой остекленел.

От женской бани меня отлучили.

- Не хочу ходить с папой! – делился я горем со старшим братом.
- Так, поломай ногу, – советовал тот. – А лучше обварись...
Последующий визит в баню стал для папы испытанием. Я  поскальзывался на мыле, лез в пар, рвался к красному крану… Но отец был начеку. 
- Заработай ангину,  – подсказывал брат. И я стал пожирать снег и дышать морозным воздухом, отчего ягодицы горели, а жар не наступал. Но, за голых тёть стоило бороться. 

– Витя, вшей есть? - в отчаянном порыве обратился я к согруппнику. 
Витя шмыгнул носом. У него было. 
- Дай. Очень надо.
Витя был вшивым, но не жадным. 
Мы бодались, тёрлись макушками, делились гребешком. 
К вечеру зачесалось.

- А у меня вши! – похвастался я. 
Мама осела. 
- У ребёнка педикулёз!!! – взревела она так, что осел я.
- Какой педиклёз?! – захлопал глазами.
- Золотой! Полная голова гнид! Так ты его моешь?!!
Под обвинениями папа сник.
"Ножницы, мыло, керосин, и уксус!" – зычно гаркнула мама.
- Я педиклёза не просил, только вшей. Это Витька напутал!
За скрежетом ножниц меня не было слышно. Мама причитала, мыльно-керосиновая эмульсия жгла, уксусные ополаскивания щипали. Я выл, стоя на коленях перед ведром, и клялся:
- Никогда больше не буду смотреть на голых тётенек! Никогда! 
Клятвы - вещь ненадёжная.       
     

© Copyright: Эдуард Резник, 2009
Свидетельство о публикации №209121900087