Что значат" источники жизни" в апокалипсисе? Вы слыхали о "звезде Полынь", князь?
- Я слышал, что Лебедев признаёт эту "звезду Полынь" сетью железных дорог, распространившихся по Европе.
- Нет-с, позвольте-с, так нельзя-с! - закричал Лебедев, вскакивая и махая руками. - Этак всякого можно сбить...
- Говорите, да не заговаривайтесь.
- Что за "звезда Полынь" такая? - осведомился кто-то.
- Я удивительно люблю все эти споры, князь, учёные, разумеется, - пробормотал между тем Келлер, - знаете, Я ужасно люблю в газетах читать про английские парламенты, в том, как они между собой объясняются, ведут себя, так сказать, как политики: "благородный виконт, сидящий напротив", "благородный граф, разделяющий мысль мою", "благородный мой оппонент, удививший Европу своим предложением", то есть все эти выраженьица, весь этот парламентаризм свободного народа - вот что для нашего брата заманчиво!
- Так что же после этого, - горячился в другом углу Ганя, - выходит, по-вашему, что железные дороги прокляты, что они гибель человечеству, что они язва, упавшая на землю, чтобы замутить "источник жизни"?
- Не железные дороги, нет-с! - возражал Лебедев, - собственно одни железные дороги не замутят источников жизни, а всё это в целом-с проклято, всё это настроение наших последних веков, в его общем и целом, научном и практическом, может быть, и действительно проклято-с!
- Чем вы спасёте мир и нормальную дорогу ему в чём отыскали, - вы, люди науки, промышленности, ассоциаций, платы заработной и прочего? Чем? Кредитом? Что такое кредит? К чему приведёт вас кредит?
- Эк ведь у вас любопытство-то! - заметил Евгений Павлович.
- А моё мнение то, что кто такими вопросами не интересуется, тот великосветский шенапан-с!
- Да хоть ко всеобщей солидарности и равновесию интересов приведёт, - заметил Птицын.
- И только, только! Не принимая никакого нравственного основания, кроме удовлетворения личного эгоизма и материальной необходимости? Всеобщий мир, всеобщее счастье, - из необходимости!

- почему вы знаете, что не в нём дело? - крикнул вдруг Ипполит и захохотал как будто в припадке.
- Мысль ловкая и намекающая! - похвалил Лебедев, - но опять-таки дело не в том, а вопрос у нас в том, что не ослабели ли "источники жизни" с усилением...
- Железных-то дорог? - крикнул Коля.
- Не железных путей сообщения, молодой, но азартный подросток, а всего того направления, которому железные дороги могут послужить картиной, выражением художественным. Не верю Я, гнусный Лебедев, телегам, подвозящим хлеб человечеству! Ибо телеги, подвозящие хлеб всему человечеству, без нравственного основания поступку, могут прехладнокровно исключить из наслаждения подвозимым значительную часть человечества, что уже и было...

- Что уже и было, - повторил Лебедев, - уже был Мальтус, друг человечества. Но друг человечества с шатостию нравственных оснований есть людоед человечества. Ибо оскорбите тщеславие которого-нибудь из сих бесчисленных друзей человечества, и он тотчас же готов зажечь мир с четырёх концов из мелкого мщения, как и Я, гнуснейший из всех, ибо Я-то, может быть, первый и дров принесу, а сам прочь убегу.

- Я веду к громадному выводу, - гремел Лебедев. - Покажите же вы мне что-нибудь подобное такой силе в наш век пороков и железных дорог... то есть надо бы сказать в наш век пароходов и железных дорог, но Я говорю: в наш век пороков и железных дорог, потому что Я пьян, но справедлив! И осмельтесь сказать, наконец, что не ослабели, не помутились источники жизни под этой "звездой", под этой сетью, опутавшей людей! И не пугайте меня вашим благосостоянием, вашими богатствами, редкость голода и быстротой путей сообщения! Богатства больше, но силы меньше; всё размягчилось.
Но довольно, а не распорядиться ли нам, достопочтенный князь, насчёт приготовленной для гостей закусочки?
- Я видел настоящего толкователя апокалипсиса, - говорил генерал в другом углу, другим слушателям, - тот, так сказать, прожигал сердца. Начинал сурово и строго, пред ним склонялись генералы, а дамы в обморок падали, ну - а этот заключает закуской! Ни на что не похоже!

- Это, - проговорил над её ухом чей-то голос, - один из красивейших маленьких курортов штата Висконсин.
- Вот как? - чуть нервно отозвалась Керри.
Керри ещё раньше заметила, что позади сидит какой-то мужчина и чувствовала, что она вызывает в нём интерес. Девичья скромность и чувство приличия подсказывали ей, что нельзя допускать с его стороны ни малейшей фамильярности и следует держать его на расстоянии, но смелость и притягательная сила её соседа, выработанные богатым опытом, взяли верх, и Керри откликнулась.
- Это, наверно, ваша первая поездка в Чикаго, - заметил он.
- Я не говорила вам, что это моя первая поездка, - сказала девушка.
- О! - приятно улыбнулся он. - Очевидно Я ошибся.

Вскоре он почувствовал, что нашёл ключ к её вниманию. Через несколько минут он уже подсел к ней.
- Вы непременно должны осмотреть Линкольн-парк и бульвар Мичиган, - сказал он. - Вот где строятся гигантские здания! Театры, огромные толпы народа, красивые дома. О, вам там очень понравится!
Керри вдруг ощутила себя таким ничтожеством по сравнению со всем этим великолепием, и ей стало не по себе.
Ей было приятно внимание этого хорошо одетого человека.

Он вынул из бумажника красивую визитную карточку с литографированной надписью: "Бартлет, Карио и К" ; внизу, в левом уголке, было добавлено: ЧАРЛЬЗ ДРУЭ.
- Вот это Я, - сказал он, подавая карточку Керри и указывая на фамилию внизу. - Произносится "ДРУЭ", по отцу Я француз.
Затем он достал пачку писем и, указывая ей на красовавшийся сбоку рисунок, сказал:
- Это дом, где помещается наша фирма. На углу Стэйт- и Лейк-стрит.
Он болтал с полной непринуждённостью. А она стала держаться гораздо свободнее.
Они приближались к Чикаго. Мимо пролетали встречные поезда.
- Чикаго становится великим городом! - продолжал Друэ. - Вы найдёте там много такого, на что стоит посмотреть.

- Тогда заходите после театра, - сказал приятелю Гёрствуд.
- В пятницу, по дороге сюда, Я познакомился с очаровательной девчёнкой, - сказал при прощании Друэ.
- На что она вам сдалась! - отозвался Гёрствуд.
- Вы не знаете, какая это красотка, - конфиденциальным тоном сообщил Друэ, стараясь произвести впечатление на приятеля.
- Итак, в двенадцать, - напомнил ему Гёрствуд.
- Да, да, - сказал Друэ, выходя из бара.
Вот каким образом Керри была упомянута в самом легкомысленном и весёлом месте как раз в то время, когда маленькая труженица горько оплакивала свою жалкую участь, которая была почти неизбежна для неё на первых порах новой жизни.




О! О! О! О! О! О! О! О! О! О! О! О! О! О! О! О! О! О! О! О! О! О! О! О! О! О!

Рёва.

ВОСТОК и ЗАПАД ПРОТИВ РОССИИ.

Об этой "титанической борьбе" уже много лет тому назад (задолго до 1885 года) начали вещать тогдашнему миру англоязычные даровитейшие учёные и мыслители, указывавшие в те годы на постепенное перемещение ЦЕНТРА БОРЬБЫ (выделено в книге) между Океанской империей (Великобритания) и Континентом (Европа). Находившийся сначала на берегу Атлантического океана, в Мадриде, центр этот с падением Испании передвинулся в Париж. С поражением Франции он из Парижа перешёл в Берлин, а из Берлина, по мнению тогдашних "наших друзей", направится к Москве...
Само собою понятно, что своими неизменными успехами над европейским материком даровитые британцы обязаны исключительно самим себе - своим большим и точным знаниям и определённой постановке целей. Превосходя в этом континентальные народы, они и обращаются с ними так, как знающие и сильные опытом мастера обращаются со своими знакомыми лишь с одною рутиной подчинёнными.

Между тем, если бы мы не слишком охотно верили англичанам, тогда бы нам стало ясно:
- что общеевропейская война для поворота германского нашествия в сторону России полезна Англии, а не нам;
- и что ввиду подготовляющихся таким образом в Европе событий нам не следует класть голову на "подушку соглашений" с такими народами, искусство борьбы за жизнь которых много выше нашего, а нужно рассчитывать лишь на самих себя.
Россия велика и могущественна. Моральные и материальные источники её не имеют ничего равного себе в мире, но с такой подготовкою надо торопиться, ибо - посмотрите пристальнее, - и вы увидите уже надвигающийся на нас новый период Истории.

Тактике а. "л.в." традиционно не уделяется сколько-нибудь значительного внимания. Когда говорят о ней, обычно представляются солдаты, которые, будучи в состоянии алкогольного или наркотического опьянения, бегут толпой на вражеские пулемёты в расчёте на то, что у противника либо кончатся боеприпасы, либо не выдержат нервы и он побежит. Всё, что об этой тактике известно, - это то, что так воевать нельзя. При этом из конфликта в конфликт "запрещённая" тактика продолжает применяться.
Действительно, на первый взгляд, кроме попытки задавить числом, в ней ничего нет.

Для начала вспомним, что отказ от тактики бегом в полный рост большими группами пехоты произошёл в европейских армиях ещё в ходе Первой мировой войны. Тогда оплаченный кровью многих тысяч солдат опыт показал, что пулемёты обороняющихся "выкосят" ЛЮБОЕ количество атакующей таким образом пехоты, если их не подавить.
Умной такую тактику не назовёшь.
Однако не будем торопиться с выводами.

Сразу следует сделать оговорку. Мы не будем рассматривать ситуации, когда из-за безобразно организованного взаимодействия пехота остаётся без поддержки тяжёлого вооружения и, несмотря на наличие бронетехники, авиации, артиллерии, вынуждена атаковать только стрелковым оружием.

Приведём достаточно характерное описание американского опыта, относящегося к периоду корейской войны:
- Атаки на позиции... проводились "волнами". Первая "волна" состояла из молодых корейцев, практически не имеющих военной подготовки. Каждый солдат имел винтовку, но не стрелял из неё. Они достаточно легко "выкашивались" огнём обороняющихся, но за счёт расхода драгоценных боеприпасов. Следующая "волна" состояла из немного более подготовленных корейцев, которые стреляли из винтовок, но редко целились. Эта волна также останавливалась огнём, но расстреливалось ещё больше боеприпасов. Третья и четвёртая волны также состояли из малоподготовленных солдат. Но когда огневая мощь войск ООН ослабевала из-за недостатка боеприпасов, волна из опытных солдат захватывала оборонительные позиции.
Местность в Корее гористая, а оборонительные позиции американцы часто располагали близко к топографическому гребню, чтобы увеличить обзор... Атаки нередко осуществлялись вверх по склону, что физически очень изматывало наступавших. Поэтому вместо стремительных атак бегом получался медленный изматывающий подъём в гору.
Это, как ни странно, на руку китайцам и северным корейцам. Атакующая волна долго преодолевала расстояние с момента обнаружения противником до захода в зону действительно эффективного огня обороняющихся. Обороняющиеся "успевали" в значительной степени израсходовать свой боекомплект ещё до того, как атакующие входили в зону их эффективного огня.
И только тогда, когда огонь обороны существенно ослабевает из-за потерь и исчерпания боекомплекта, только тогда перед очередной , наиболее волной ставится задача достичь атакуемой позиции и захватить её. Американцы во время войны отмечали, что массированная фронтальная атака обычно следовала за несколькими отбитыми атаками, которые производились не в полную силу.

Ещё несколько фактов. Далеко не всегда возможно скрытно подползти к окопам противника на требуемое расстояние. Чем больше количество "подкрадывающихся" солдат, тем выше вероятность того, что кто-нибудь сделает ошибку и выдаст неосторожным звуком или движением своих. Отметим, что японцы (2-я мировая война, 1941 - 1945 гг.), обученные в наступательном духе, при раннем их обнаружении всё равно поднимались в атаку, что нередко влекло бесполезную гибель всего атакующего подразделения.

В Корее атаки "людскими волнами" предпринимались, как правило, в условиях ограниченной видимости (ночью, в дождь, при тумане, в местах с густой растительностью).

Во время войны во Вьетнаме "людские волны" использовались для атак на американские артелерийские базы, которые размещались в глубине контролируемых противником районов для огневой поддержки операций по их зачистке. Особенностью было то, что базы были оборудованы для ведения круговой обороны. Поэтому просачивание внутрь базы для удара изнутри зачастую было возможно только под видом местного обслуживающего персонала или солдат южно-вьетнамских войск - союзников американцев. Однако здесь атакующим пришлось столкнуться с использованием обороняющимися датчиков движения, которыми прикрывались подступы к базам, радаров для наземного слежения, а также установленных на вертолётах приборов ночного видения. Туда, где обнаруживали движение, наносились огневые удары артиллерией или авиацией либо там подрывались управляемые мины. Эффективность новых средств была такова, что американцы стали создавать временные базы не для огневой поддержки, а специально, для того чтобы их атаковали, выманивая тем самым противника из джунглей под уничтожающий огонь американской артиллерии и авиации.

Противодействовать тактике "людских волн", на первый взгляд, просто. Всё, что требуется, - это поддерживать высокую дисциплину при ведении огня. Не стреляя, когда вероятность поражения невелика, открывать огонь с дистанции, на которой возможен эффективный огонь по атакующим, а не тогда когда он стал виден. Но это проще сказать, чем сделать, когда на тебя несётся орущая и стреляющая людская лавина с чётким намерением тебя убить.
Разумеется, ни в коем случае не нужно понимать изложенное выше как рекомендацию использовать атаки "волнами" взамен атак под прикрытием огня своего оружия. Это удел армий, вынужденных воевать пехотой, не имея тяжёлого оружия. К счастью, для нашей (Российской) армии такого не предвидится.
При правильной организации атаки наступающие несут потери, позволяющие им побеждать в бою. Важно то, что противники нашей армии по малым войнам могут использовать такую тактику, а значит, к её применению нужно быть готовым.

Эти глаза напротив - калейдоскоп огней!
Эти глаза напротив - ярче и всё светлей!
Эти глаза напротив - чайного цвета.
Эти глаза напротив - ЧТО это? что ЭТО?

Пусть Я впадаю, пусть в сентиментальность и грусть.
Мой неотступный мотив - эти глаза напротив!

Вот и свела судьба, вот и свела судьба, вот и свела судьба НАС -
только не отведи, только не отведи, только не отведи глаз!

Эти глаза напротив.... пусть пробегут года.
Эти глаза напротив - сразу и навсегда!
Эти глаза напротив - и больше нет разлук.
Эти глаза напротив - мой молчаливый друг.

Пусть Я впадаю, пусть в сентиментальность и грусть -
мой неотступный мотив - эти глаза напротив!

Пусть Я не знаю, пусть - радость найду или грусть?
Воли моей супротив - эти глаза напротив!

Вот и свела судьба,
вот и свела судьба,
вот и свела судьба нас -
только не отведи,
только не отведи,
только не отведи глаз.

Когда настанет час разлуки,
ты много слов не говори.
Ты лишь пожми мне молча руки и только 3, ТРИ слова повтори.
Ты посмотри в глаза мне долго,
скажи мне - Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ -
и на душе моей тревога пройдёт
как дождь вдали от сентября.

В жизни - разлуки неизбежны;
в жизни - мы знали их и прежде,
только никогда разлука нам не могла оставить
в душе следа!

Нельзя совсем не разлучаться - хотя бы на ДВА, на ТРИ дня.
Я без тебя всегда скучаю и знаю: ты - скучаешь без меня!

Мы расстаёмся ненадолго - опять зовут меня дела...
Ты пожелай мне, чтоб дорога
была легка, удачлива была!

В жизни разлуки - неизбежны!
В жизни - мы знали их и прежде.
Только никогда разлука нам не могла оставить в душе следа!

В моём столе
лежит давно
под стопкой книг письмо одно -
и, может быть, не первый год
в одном из тихих переулков его с надеждой кто-то ждёт.

Другой бы взял давным-давно
и опустил к тебе письмо,
и может быть, ему в ответ
на 3-й день или 4-й принёс бы почтальон конверт.

Идут дожди. Метут снега...
Ты так близка и далека!
И - может быть - не суждено
тебе узнать, что написал Я,
тебе одной - давным-давно.

Лишь ты - одна, в моей судьбе.
Так отчего ж тогда тебе
не первый год письмо всё шлю?
Ты, вероятно, не поверишь:
всё - потому что Я - люблю.

Я ЛЮБЛЮ.




Хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ...

Быть судьбой тебе - не судьба,
всё растаяло как во сне;
только всё-таки за тебя благодарен Я той весне...

Тот негаснущий свет зари будет видеться мне вдали
сквозь дождливые сентября и метельные феврали.

Быть судьбой тебе не судьба -
всё растаяло, как во сне...
Только всё-таки за тебя благодарен Я той весне,
благодарен Я той весне.

Я в любви тебе не клянусь:
слишком разные мы с тобой;
но грустит во мне твоя грусть
и болит во мне твоя боль.

Быть судьбой - тебе не судьба.
Всё растаяло как во сне...
Только всё-таки за тебя благодарен Я той весне.
Благодарен Я той весне!

"НОЧЬ в ЛИССАБОНЕ".

В то время Я почти не думал о том, что у меня паспорт человека, которого, может быть, разыскивают по обвинению в убийстве.
Войну Я переждал в Америке. Я часто думал и о другом Шварце, который, наверно, был ещё жив. Оба они сливались для меня в какое-то неясное облако. Я ещё часто думал об Элен, которую Я видел только мёртвой.
После войны Я вернулся в Европу. Пришлось преодолеть некоторые трудности, чтобы установить свою личность, ибо в то время в Германии сотни представителей "расы господ" стремились к обратному. Тогда по Европе металось много людей, лишённых родины.
Один Бог, наверно, знал, где находился в то время сам Шварц. Я никогда более не слыхал о нём. Я справлялся о нём, хотя Я забыл его настоящее имя. Но его город был совершенно опустошён; об этом человеке никто ничего не знал и не интересовался им.

"ТЕНИ в РАЮ".

Последние дни Я провёл в одиночестве.
- Может, увидимся в Париже, - сказал Силверс. - Напишите мне.
Я ухватился за это предложение и обещал писать. Теперь Европа представлялась мне не такой ужасной, как прежде.

Вернувшись в Европу, Я столкнулся с чуждым мне миром. Имя спасшего меня человека ещё не было забыто, но никто не знал, что с ним сталось. Я искал убийц своего отца. Искал и в Германии. Порой Я с болью думал: самое тяжкое разочарование наступило, когда мы вернулись. Никто уже больше не вспоминал о своей принадлежности к партии варваров. Никто не чувствовал себя ответственным за то, что совершил. Я был не единственным человеком, носившим чужое имя. Оккупационные власти проявляли добрую волю, но были бессильны. Никто не хотел припоминать имена; никто не желал говорить о преступлениях, а тем более отвечать за них; Я всё время наталкивался на молчание, на глухую стену страха и отрицания. Некоторые пытались объяснить это тем, что народ слишком устал, принёс слишком много жертв. Да, каждый за эти годы многое испытал, и до других никому не было дела. Немцы не нация революционеров. Они были нацией исполнителей приказов. Приказ заменял им совесть. В Германии это стало излюбленной отговоркой.
Иногда Я размышлял о том, что мог бы остаться в Америке. Но эти мысли набегали и уносились как ветер, они не порождали ни слёз. ни отчаяния, ибо Я твёрдо зал: возврата быть не может, ничего не стоит на месте. Всё преходяще, а человек единственное существо на земле, которое это знает, как знает и то, что в этом - его утешение. Хотя и не понимает почему.

Первая мировая война приобрела размеры, которые ранее невозможно было представить, и привела к чудовищным жертвам и разрушениям.
Итоги и результаты этой войны подтолкнули политическое и научное сообщество к мысли о необходимости внимательного изучения международных отношений. Не случайно термин "теория международных отношений" возник сразу же после окончания Первой мировой войны. Он был впервые использован в 1919 году в Уэлльском университете в Эйберсвите (Великобритания), где одну из кафедр назвали кафедрой истории и теории международных отношений. В 1920 - 1930-е годы похожие названия можно было встретить и в некоторых других университетах Запада. Однако, несмотря на появление термина, теория международных отношений как учебная и научная дисциплина в те годы реально так и не сложилась.
Первая мировая война дезорганизовала внутреннюю экономическую и политическую жизнь тех западно-европейских стран, которые в ней участвовали. Военное время не было лучшим периодом для развития наук социально-гуманитарного профиля. Но и окончание мировой войны не означало для многих государств Европы наступления стабильности. Едва последствия войны стали преодолеваться, начался мировой экономический кризис. Он явился причиной серьёзных политических сдвигов в странах Европы. Если непосредственно после войны в них развернулись процессы демократизации, то затем вектор политического развития повернулся в обратную сторону. В ряде европейских стран устанавливались авторитарные и тоталитарные политические режимы, количество демократических государств резко сокращалось. во 2-й половине 1930-х гг. к демократическим можно было отнести лишь североевропейские страны, Великобританию, Францию, а в Восточной Европе - лишь Чехословакию.

Любая диктатура несовместима со свободой научного творчества, особенно в области гуманитарных наук, а тем более в политологии. Развитие политической науки затормозилось. В 1930-е гг. шла массовая миграция учёных разного профиля из европейских стран в США, среди эмигрантов обществоведы и политологи составляли немалую часть. В Северной Америке для развития политологии сохранялись благоприятные условия. Поэтому в межвоенный период - центр мировой политической науки переместился на североамериканский континент.
Политические центры возникли практически во всех ведущих американских университетах. Начало Второй мировой войны и вступление в неё США обусловили повышение роли американской политологии в подготовке и принятии важных политических решений как по внутренним, так и по международным проблемам. Требования военного времени привели к резкому повышению спроса на политологическую экспертизу.

Начиная с 40-х гг. XX в. теория международных отношений развивается в общем русле политической науки. Организационные структуры в области международной политики формировались в рамках всех подразделений общеполитологического характера. Постепенно теория международных отношений как научная и учебная дисциплина получила распространение в странах Западной Европы и других регионах.
В Советском Союзе, отделённом "железным занавесом" от большей части остального мира, общественные науки могли существовать только на идеологической и методологической базе марксизма-ленинизма. Правда, с 1960-х гг., со времён хрущёвской "оттепели", положение в советском обществоведении понемногу менялось. Если во времена Сталина вся критика "империализма" сводилась к площадной брани, то после 1953 г. уже требовалось опровергнуть доводы "классового врага" наукообразными аргументами. Эти требования в какой-то мере способствовали тому, что советская общественность получила возможность ознакомиться с работами западных учёных, в том числе и политологов. Исследования иностранных авторов стали поступать в "спецхраны" крупных научных библиотек Москвы и Ленинграда.
Некоторая либерализация духовной жизни советского общества продолжалась и в период после правления Хрущёва, и в эпоху перестройки, и после падения в 1991 г. коммунистического режима, и далее.

Бостон, оглушённый горем, брёл как слепой. Но вдруг, обратив взгляд к небу, оглушительно и страшно закричал:
- За что, за что ты меня покарал?

Бостон вышел из дому, прихватив с собой ружьё. одну обойму вставил в магазин, другую сунул в карман, точно собирался на бой. Затем кинул седло на спину Донкулюка, одним махом вскочил на коня и уехал из дома.
Тот, кого он хотел застать, был на месте.
Бостона заметили. Базарбай, спрыгнув с грузовика, удивлённо уставился на него.
- Ты чего? - сказал он Бостону. - Ты чего тут? Чего так смотришь?
Бостон, не отрывая от него тяжёлого взгляда, мрачно бросил:
- Я хочу тебе сказать, что ты недостоин жить на этом свете, и Я сам порешу тебя!

Базарбай не успел даже заслониться, как Бостон вскинул ружьё и, почти не целясь, выстрелил в него. Всё произошло так неожиданно, что поначалу никто не двинулся с места.
- Ни с места! - громко приказал Бостон. - чтоб никто ни с места! - Он направлял дуло на каждого по очереди. - Я сам отправлюсь туда, куда следует. - Он похлопал себя по карману.
И Бостон снова негромко, но жёстко сказал:
- Я сам отправлюсь сейчас куда следует, сам на себя заявлю. А вы все оставайтесь на своих местах. Слышали?
Никто не вымолвил ни слова.

Ведя на поводу коня, Бостон пошёл прочь. Он уходил не оглядываясь, чтобы сдаться властям.
То был исход его жизни...
На пустынной полевой дороге к Приозёрью Бостон вдруг круто обернулся, обнял коня за шею, повис на нём и зарыдал.
О, Донкулюк, один ты не понимаешь, что Я натворил! - плакал он. - Как мне быть?
потом закрутил чумбур, поводья уздечки на шее Донкулюка, закрепил стремена на луке седла, чтобы не колотили коня по бокам.
- Иди, иди домой, иди куда хочешь! - попрощался он с Донкулюком. - Больше мы не увидимся!
И конь, удивляясь своей свободе, пошёл на кошт.
А синяя крутизна Иссык-Куля всё приближалась. Её мир был реален, оба мира реальны. Моста нет.




ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Мальчика-плакса.



ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Старец опустился на кровать в бессилии; глаза его блестели, и дышал он трудно. Усевшись, он пристально и как бы обдумывая нечто посмотрел на Алёшу.
- Ступай, милый, ступай, мне и Порфирия довольно, а ты поспеши. Ты там нужен.
- Благословите здесь остаться, - просящим голосом вымолвил Алёша.
- Ты там нужнее. Там миру нет. Прислужишь и пригодишься. Подымутся беси, молитву читай. И знай, сынок ( старец любил его так называть), что и впредь тебе не здесь место. Запомни сие, юноша. Как только сподобит Бог преставиться мне - и уходи из монастыря. Совсем иди.
Алёша вздрогнул.
- Чего ты? Не здесь твоё место. Всё должен будешь перенести. А дела много будет. Но в тебе не сомневаюсь, потому и посылаю тебя. С тобой Христос. Сохрани его, и он сохранит тебя. Горе узришь великое и в горе сём счастлив будешь. В горе счастья ищи. Работай, неустанно работай. Запомни слово моё отныне, ибо хотя и буду ещё беседовать с тобой, но не только дни, а и часы мои сочтены.
В лицо Алёши изобразилось сильное движение. Углы губ его тряслись.
- Чего же ты? - тихо улыбнулся старец. - Пусть мирские слезами провожают своих покойников, а мы здесь отходящему отцу радуемся. Радуемся и молим о нём. Молиться надо. Ступай и поспеши. Около братьев будь. Да не около одного, а около обоих.
Старец поднял руку благословить. Возражать было невозможно, хотя Алёше чрезвычайно хотелось остаться.
А Алёша веровал слепо.

Прошли четыре года, 4 года тяжкого труда. Среди соседей Жервеза и Купо считались примерной парой, жили они тихо, без потасовок, и каждое воскресенье ходили гулять по дороге в Сент-Уэн. Жена работала по 12 часов в день у г-жи Фоконье и всё же находила время держать свой дом чистым, как стёклышко, и кормить семью чем-нибудь горячим. Муж не напивался и 2 раза в месяц приносил домой получку. Их ставили в пример как самых милых и порядочных людей. Вдвоём они зарабатывали 9 франков в день, и соседи подсчитали, что им удаётся кое-что прикопить.

Как вдруг однажды Купо стал попрекать Жервезу и жалеть, что женился, она, естественно, тоже вышла из себя. Ах, вот как, значит он подобрал её на улице? Ну и нахал! Что ни слово, то ложь. Вот истинная правда - то, что он упрашивал её и канючил, а она советовала ему хорошенько подумать. Лучше бы руку себе отрубила, чем выходить за такого негодяя! Да, правда, она не была девушкой, когда они познакомились, но работящая, скромная женщина, даже если она и имела любовника, куда лучше, чем бездельник муж, пропивающий в кабаках свою честь и честь своей семьи. В этот день у Купо впервые произошла настоящая потасовка, дрались с таким остервенением, что сломали старый зонтик и метлу.




Хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ...

Хрущёв: - Советское правительство согласно передать Японии Хабомаи и Сикотан. Но практически передача указанных островов последует после того, как Японии будут возвращены Окинава и другие территории, которые находятся в руках США. Мы не хотим в этом отношении неравного положения. Почему Соединённые Штаты держат в руках японские острова, строят там военные базы, направленные против нас, а от нас требуют, чтобы мы отдали Японии принадлежащие нам территории? Это несправедливо. Мы протестуем против такой дискриминации.
Коно: - Считает ли г-н Хрущёв, что Соединённые Штаты когда-либо вернут Японии Окинава?
Хрущёв: - Мне трудно говорить за Соединённые Штаты, но Я думаю, что решение о Хабомаи и Сикотан, которое мы предлагаем, будет содействовать делу освобождения Окинава.
Коно: - Согласно ли Советское правительство вернуть нам Кунашир и Итуруп, если Соединённые Штаты уйдут с Окинава?
Хрущёв: - Я не знал, что японцы такие упорные. Вы бьёте все в одну точку.

Хрущёв: - Господин Коно должен понять, что наше предложение даёт фактическое и юридическое право Японии вести борьбу за возвращение Окинава и других территорий.
Хрущёв: - Поймите, г-н Коно, что мы хотим только одного... Мы уже решили передать вам острова Хабомаи и Сикотан, поэтому мы потеряли к ним всякий интерес, речь идёт лишь о том, чтобы сама передача пошла бы на пользу Японии. После ликвидации состояния войны между нашими странами не будет каких-либо вопросов, которые по-прежнему будут нас разделять.

ПРАВИТЕЛЬСТВО СССР - ПРАВИТЕЛЬСТВУ ЯПОНИИ, 27 января 1960 года:
Советский Союз не может проходить мимо такого шага, как заключение Японией нового военного договора, подтачивающего устои Дальнего Востока, создающего препятствия развитию советско-японских отношений. В связи с тем, что этот договор фактически лишает Японию независимости, складывается новое положение, при котором невозможно осуществление обещания Советского правительства о передаче Японии островов Хабомаи и Сикотана.

ПРАВИТЕЛЬСТВО ЯПОНИИ - ПРАВИТЕЛЬСТВУ СССР, 5 февраля 1960 года:
Правительство Японии считает необходимым следующим образом изложить позицию Японии...
Совершенно трудно объяснить то обстоятельство, что Советское правительство связывает новый японо-американский договор с вопросом о передаче островов Хабомаи и о-ва Сикотан. Вряд ли есть необходимость говорить о том, что, когда подписывалась японо-советская декларация, уже существовал договор безопасности, не ограниченный никаким сроком действия. Следовательно, оная декларация заключалась с учётом этих фактов.
Правительство Японии не может одобрить позицию Советского Союза. Наша страна будет неотступно добиваться возвращения нам не только островов Хабомаи и о-ва Сикотан, но также и других исконных японских территорий.

Отцы и учители, что есть инок? В просвещённом мире слово сие произносится в это время у иных с насмешкой, а у некоторых и как бранное. Правда, ох правда, много и в монашестве тунеядцев, плотоугодников, сластолюбцев и наглых бродяг. На сие указывают образованные светские люди: " Вы, дескать, лентяи и бесполезные члены общества, живёте чужим трудом, бесстыдные нищие". А между тем сколь много в монашестве смиренных и кротких, жаждущих уединения. И сколь подивились бы, если скажу, что от сих кротких выйдет, может быть, ещё раз спасение земли русской! Сия мысль великая. От востока звезда сия воссияет.

Посмотрите у мирских, не исказился ли в оных лик Божий и правда его? У них наука, а в науке лишь то, что подвержено чувствам. Мир же духовный отвергнут вовсе, и изгнан с ненавистью. Провозгласил мир свободу, в последнее время особенно, и что же видим в это свободе ихней: одно лишь рабство и самоубийство!
Живут лишь для зависти друг к другу, для плотоугодия и чванства. У тех, которые небогаты, то же самое видим, а у бедных неутоление потребностей и зависть пока заглушаются пьянством.
Боже, кто говорит, и в народе грех. Наступает и в народе уединение: начинаются кулаки и мироеды; уже купец всё больше и больше желает почестей, стремится показать себя образованным, образования не имея нимало. Ездит ко князьям, а всего-то сам мужик порченый. Народ загноился от пьянства; а сколько жестокости к семье, к жене, к детям даже; от пьянства всё. Видали на фабриках десятилетних даже детей: хилых, чахлых, согбенных и уже развратных. Душная палата, стучащая машина, весь Божий день работы, развратные слова, и вино, вино...

Другое дело путь иноческий. Послушание, пост и молитва - в них и заключается путь к настоящей, истинной уже свободе: отсекаю от себя потребности лишние, самолюбивую и гордую волю мою смиряю и бичую послушанием, и достигаю тем, с помощию Божьей, свободы духа! От народа спасение Руси. Русский же монастырь искони был с народом. Если же народ в уединении, то и мы в у единении. Это помните.
Да не будет же сего истязания детей, но спасёт Бог Россию, ибо хоть и развратен простолюдин и не может уже отказать себе во смрадном грехе, но всё же знает, что поступает он худо, греша. Так что неустанно ещё верует народ наш в правду, Бога признаёт. Не то у высших. В Европе восстаёт уже народ на богатых силой, и народные вожаки повсеместно ведут его к крови и учат, что прав гнев его. Но "проклят гнев их, ибо жесток".
А Россию спасёт Господь, как спасал уже много раз. Из народа спасение выйдет, и не мечта сие. Из народа, из веры и смирения его. Отцы и учители, берегите веру народа. Не раболепен он, свободен видом и обращением, но безо всякой обиды. И не мстителен, и не завистлив. Сие буди, буди!