a story for tomorrow. from gnarly bay productions, Inc. on Vimeo.

 Шуршал осенний листопад. Жухлые листья кружились в потоках холодного северного ветра, который гнал их по земле: прочь от породивших их крон деревьев. Природа умирала, прикрыв позор великолепием золота и рубинов. Птицы улетали на Юг, чтобы вернуться весной, когда жизнь снова восторжествует над белозубой зимой и вырвет землю из ее острых когтей. Этот цикл повторяется и повторяется столетиями.

Собирались улетать и лебеди. Они шумно переговаривались, толкались, делились на пары и, наконец, вспорхнули с коченеющей поверхности озера, устремившись в долгий путь к спасению от лютых морозов. Они хотели тепла, они тянулись к нему своими длинными шеями, они летели за жаром солнца.

Один Лебедь отстал. Что-то привлекло его внимание далеко внизу, у самой кромки очередного озера, над которым пролетала его стая. Лебеди звали его вернуться, не отделяться от летящего клина, но Белый Лебедь не послушал их; он знал, что что-то ждет его там, внизу; что-то, ради чего стоит рискнуть.

У кромки воды стояла Белая Лебедица. Почему-то она не отправилась на Юг со всеми: не захотела, или не смогла, или ее забыли, или, что ужаснее всего, не взяли, бросили. Она вся озябла, серебристый иней покрыл ее крылья. Белый Лебедь подошел поближе. Она была обворожительна! Белее всех Лебедиц, которых он встречал; ее клюв был даже изящнее, чем клюв подруги вожака его стаи! А ее шея: длинная, грациозная, ровная! Так ли это было на самом деле? Или ему показалось, причудилось в отблесках закатного солнца? Не важно. Для него это стало правдой – остальное не имело значения.

Он подошел ближе, но Лебедица не реагировала на его присутствие, словно не замечала. Она грустно повернула клюв к воде и вдыхала мороз, прокрадывающийся через ноздри куда-то внутрь, к сердцу. Ей было так холодно. Белый Лебедь позвал ее, робко, неловко, словно опасаясь, что пришел некстати и нарушил какое-то важное-важное дело, которым была занята Лебедица. Она встрепенулась и распахнула закрытые до того глаза. Невидящие серые глаза. Белый Лебедь подходил все ближе и ближе. Оказалось, ее забыли, или специально бросили, чтобы в пути было меньше забот. Но она не горевала, ей нравился запах льда, наползающего на мир, чтобы сковать его.

И когда они… она поняла, что будет с ним всегда, потому что он ее не бросит; он понял, что всегда сможет быть с ней, потому что никогда не сможет бросить… они сплели свои шеи, прильнули друг к другу растрепанными грудками, внутри которых бились маленькие лебединые сердца, и он обронил слово «люблю». Иней растаял на ее крыльях, обратился горячей исцеляющей росой, клюв перестал зябко стучать. Теперь они не смогли бы существовать друг без друга, как бы это по-сказочному глупо не звучало. Но это была правда. А правда – есть правда, даже если один в один похожа на сказку.

Он позвал ее полететь на Юг. Белая Лебедица немного испугалась, ведь отправиться в дальние края вдвоем – так опасно, рискованно. Кто знает, что случится по дороге? Какие опасности таятся в пути? Но он успокоил ее своим дыханием, сказал, что поведет, что знает дорогу на Юг. Он и вправду ее знал. Лебедица просила дождаться утра, не лететь в сумерки, уже почти окутавшие мир, но Белый Лебедь отчего-то знал: нельзя. Нельзя задерживаться на этой покинутой всеми земле, иначе – конец. Надо лететь, во что бы то ни стало. Сегодня. Сейчас. В ночь.

Они оторвались от земли. Холодный ветер трепал перья, наполнял крылья обжигающими потоками, но им не было холодно вдвоем. Они летели на Юг, осознание этого грело их; она была готова оставаться с ним вечно, осознание этого грело Белого Лебедя; он не бросит ее никогда, осознание этого грело Белую Лебедицу. Летели, как они летели! И как жаль, что никто не мог оценить тот полет…

Она не видела пути, не видела темной земли далеко внизу. А он был способен узреть опасности мира вокруг, жесткого и беспринципного мира. Но молчал, не пугал ее понапрасну. Тогда он пообещал себе, что защитит ее от всего; будет защищать молча и безропотно. Выклюет глаза любому, кто заставит ее невидящие очи обронить слезу. Они летели. Как они летели! И как жаль, что никто не мог оценить тот непродолжительный полет…

Всполох света! Гром! И время словно остановилось, а в нем: продолжающийся полет двоих, блеск разящего свинца, алые брызги крови, летят белые перья, немой крик отчаянья, вздох боли, непроизнесенное прощанье, звенящие осколки всего сущего на земле… падение… она упала в темноту, где даже он не смог отыскать ее следа; в мрачную всепоглощающую темноту.

Белый Лебедь взвился в облака! Он ненавидел весь мир! Ненавидел тех, кто бросил ее в тот день на произвол судьбы! Ненавидел всех чудовищ, способных на зло против его чувств. Ненавидел весь этот мир, который отнял у него Белую Лебедицу! Он взвился выше облаков! Он не мог дышать, и в этот момент Белый Лебедь перестал махать крыльями, словно ночь рассекла их чем-то острым, и все силы покинули его тело через те порезы. Он упал со стоном, накаленный высотой…

Мир озлобился на него в ответ: выщипывал перья из его немашущих крыльев, пытался скрутить шею и переломить ее, завертеть в вихре и бросить в сторону, перемолов все кости. Мир ненавидел его так же, как он ненавидел мир. И Белый Лебедь упал в черную воду ледяного пруда; с плеском обрушился на ее поверхность, сломав при этом свои истрепанные крылья.

Он не умер, хотя, в безумстве несясь в высоту, мечтал лишь об этом. Суровые воды подхватили его и отнесли к берегу, где ручей как-то сам втек в его клюв и помог исцелить раны. Белый Лебедь не хотел исцеления, но уже не было сил сопротивляться воле этого мира, который, несмотря на ненависть Лебедя, решил не уносить еще одну жизнь. Прав ли тогда был мир? Или это еще одна его жестокая забава? Кто знает. Рассудит лишь седое время.

Неведомо, долго ли Лебедь пролежал на берегу, какой зверь нюхал его беззащитное тело, но пощадил или по какой-то иной причине не стал устраивать себе кровавый пир. Но в один хмурый день начала зимы Лебедь очнулся. Он с трудом встал, даже не заметив, что крылья его больше не расправляются, и пошел к воде, чтобы взглянуть на свое отражение. Он совершенно почернел, словно обуглился в пепелище пожара. Крылья, шея, грудь, каждое перышко – почернели, истлели, окрасились в вечный траур. И только лапы и клюв его остались красными, даже побагровели сильнее прежнего.

А еще он не мог летать, крылья сломались. Как не пытался он их разработать, как ни махал ими в тщетных попытках взлететь – все без толку. Небо для него стало недостижимым, умерло вместе с Белой Лебедицей.

Но что это? Там, в колючих кустах у бережка пруда; белеется. Он подошел поближе и пригляделся. Это было перышко. Белое перышко Белой Лебедицы: пышное, чистое, скованное инеем. Лебедь взял его и бережно вложил в свои перья на голове, очень-очень бережно, боясь повредить.

И плавает с тех пор по тому пруду нелетающий Черный Лебедь с белым пером на голове. Он люто ненавидит весь мир, но почему-то продолжает делать бесконечные круги по черной глади спасительного пруда, обернувшегося западней. Верит ли во что-то Черный Лебедь? Надеется ли на что-то? Трудно сказать. Рассудит лишь седое время. Возможно, когда-нибудь он найдет себе черную лебедицу или кого-то еще. Или умрет в расцвете сил, устав держаться наплаву этого черного пруда. Рассудит лишь седое время.