В мире, в котором я росла, в детстве не существовало такой вещи, как уход за собой. Косметика, краски для волос, парикмахеры - все это было как-то постыдно. Знаете, все эти детские книжки с "Дівка заплетена, а хата не метена". Нет, ими прогружали не меня, а мою кузину, но почему-то я помню уже 40 лет. И да, в нашем дворе были красивые женщины. У меня самой была подруга, мама которой считалась красавицей. И, однажды, придя к ней в гости, я нажала на звонок, и дверь мне открыло чудовище, опознать которое было невозможно - мой неподготовленный мозг не воспринимал эту картинку. "Что это?" - шепотом спросила я Н. - "Это маска из клубники", - ответила она.

Истории взрослой любви в нашем детстве проявлялись как рыдания мамы еще одной подруги, от которой ушел муж к "полячке", как она ее называла. "Что он нашел в этой полячке?" - кричала объемная, некрасивая, вульгарная женщина с излишне сильными запахами туалетной воды в доме. Как история прыжка из окна мамы одноклассника, о чем никогда не говорили, но все знали, что это произошло из-за какого-то мужчины.

Мы рождались, росли и жили не для того, чтоб быть красивыми и ухаживать за собой. В бандитском квартале моего детства быть красавицей означало привлекать всеобщее внимание и рано выйти замуж, или стать т.н. распутной женщиной, часто меняя партнеров, бухая и пробуя наркотики, или родить в 15. Большинство девочек мечтало стать певицами или актрисами - это был законный путь раскрытия женственности и красоты, кому разрешали родители. Но их загоняли в колею точных, и не очень, наук. И большинство шло туда, недовольно кривясь и отплевываясь. Филфак был недостижимой звездой лучших, большинству светил пед или завод, единицы посвящали себя мехмату, музыке или архитектурному, что уже было как-то на грани с богемой. В те дни я еще не понимала значения педа, и искренне считала себя страшной тупицей и уродиной, потому что училка украинского ненавидела меня. Оттуда мое неприятие мовы и всей этой навязанной темы. Впрочем, она точно так же ненавидела мою подругу Н (не ту, другую Н), нас - за то, что мы были активными, подвижными и бегали в актовом зале на пременах, опаздывая на урок. Впрочем, она ненавидела вообще всех детей, кроме нас. Что я поняла намного позже. Мстя нам всем за то, что была вынуждена пойти в ненавистный пед и заниматься ненавистным делом. Лишь после 40 я как-то резко, неожиданно поняла, что моя самооценка складывалась из мелких кусочков историй таких вот недолюбленных женщин вокруг, которые заражали нас нелюбовью к себе. Хотя были и те, кто показывал, что и в этой бесформенной куче непонятно чего есть проблеск способностей к математике, например, и здесь есть за что ухватиться, была бы систематизация предмета. Редкие учителя-мальчики были нашими кумирами. И я еще застала времена, когда нелюбимых учеников били головой об парту (да, редко, да, как исключение, но все ту же мою подругу Н, не ту, а другую Н).

Наш детский мир был жесток к женщинам. Особенно некрасивым. Но и красивым тоже. К рыжим. Кудрявым. Высоким. Грудастым. Маленьким. Умным. Глупым. 

После 14, переехав на несколько км центральнее той окраины, но все еще внутри того же района, я попала в совершенно другой мир. Там не били головой об парту, не устраивали бойкот за неправильное мнение и дружбу не с тем. Там любили блондинок и голосистых, высоких и мелких, хотя все еще не любили рыжих да ранних.

Но я, собственно, хотела не об этом, ах да.