Недавно у нас вышли две книги о богохульстве, понятии, которое уходит корнями во времена мракобесия, но сегодня опять становится предметом стычек. Полемистка Каролин Фурест считает, что богохульство — «свеча, которая направляет свободные умы» во времена подъема фундаментализма. Историк Ален Кабанту в свою очередь удивляется возвращению этого явления в современное светское общество.

Богохульство возвращается в нашу жизнь? Этот вопрос вновь приобрел актуальность после произошедшего с карикатурами Charlie Hebdo. В недавно вышедшей выдающейся работе о богохульстве историк Ален Кабанту описывает ушедший мир, в котором религиозный и политический порядок на Западе выступили единым фронтом, чтобы покарать богохульство, бывшее в тот момент главным источником социальных волнений. В эпоху религиозных войн богохульник был врагом государства номер один, тем, кто думал иначе, думал неправильно. «Богохульник — это всегда кто-то другой», — справедливо отмечает историк.

С течением стартовавшей в прошлом столетии дехристианизации и распространения безразличного отношения к религии в светских обществах, активный антиклерикализм отжил свое. Богохульство кануло в лету. Клерки и судьи стали терпимее. Богохульство перестали считать преступлением. И хотя еще в 1992 году католическая церковь называла в его своем катехизисе «смертным грехом», она все же перестала бичевать современное «богохульное» общество.

Как пишет Ален Кабанту, «богохульство лишилось роли указателя сопротивления навязанной религиозной культуре».

Но это затишье подошло к концу.

Сегодня же историк констатирует новое расширение употребления этого слова и споров вокруг его наказания как «преступления». Так, подъем экстремизма, обсуждения святых и абсолютных понятий, общинных и мировоззренческих притязаний — все это становится угрозой для права на критику религий. Любое кощунственное слово, запись, рисунок или карикатура могут повлечь ответную реакцию.

Первой ласточкой стала фетва против автора «Сатанинских стихов» Салмана Рушди, которую приняли в Иране в 1989 году. За ней последовали другие. Так, главный авторитет в суннитском исламе, каирский Университет аль-Азхар неоднократно принимал карательные меры за «богохульство» против известных египетских писателей (Фараг Фода, Нагиб Махфуз).

В христианском мире, как в США, так и Франции, угрозы последовали за выходом скандальных картин вроде «Последнего искушения Христа» Мартина Скорсезе (1988) и «Страстей Христовых» Мела Гибсона (2004). Позднее во Франции католические объединения выступили против театральных постановок («Пикник на Голгофе» Родриго Гарсии и «О концепции Лика Сына Божьего» Кастеллуччи), которые были признаны оскорбительными для христианского духовного наследия.

«Религиозный фундаментализм клеймит существующие, по его мнению, богохульственные явления, — пишет Ален Кабанту. — Писатели, драматурги, режиссеры, фотографы и художники стали объектом критики, вызывают агрессивные и раскрученные в СМИ демонстрации».

«Мстительным, примитивным и кровавым» апогеем возвращения восприятия богохульства как преступления в повседневную жизнь стал теракт в Charlie Hebdo 7 января. Убитые карикатуристы дополнили список жертв каждодневной религиозной нетерпимости в Ираке и Сирии (ИГ), Иране, Пакистане, Саудовской Аравии, Мавритании. Имя юной христианки Асии Биби трагическим образом переплелось в международном протесте с блогером Раифом Бадави, которого в Саудовской Аравии признали виновным в оскорблении ислама, приговорив к десяти годам тюрьмы и тысяче плетей.

Туман вокруг «исламофобии»

В законодательствах большей части североафриканских, ближневосточных и азиатских государств богохульство и отступничество все еще наказуемы. В 2009 году Организация исламская конференция (безуспешно) попыталась добиться от ООН признания преступлением уже не «богохульства» (слишком частотное и спорное понятие), а «клеветы на религию».

В Европе богохульство больше не рассматривается как преступление или же не является основанием для уголовного преследования (в тех странах, где его статус как правонарушения был сохранен). Тем не менее, у критики религии все равно остаются жесткие ограничения. Как показало произошедшее с Дьедонне, во Франции вас может ждать серьезное наказание (в том числе тюремный срок) за призыв к дискриминации, ненависти и агрессии против любого человека (или группы людей) по причине его принадлежности к определенной религии.

Такое удовлетворительное законодательное равновесие опирается на традицию прав человека и светский арсенал, который во Франции более давний и развитый чем где бы то ни было. Свобода совести, вероисповедания и слова охраняется конституцией, конвенциями ООН, европейской конвенцией прав человека. Тем не менее, сегодня над равновесием нависла двойная угроза. Прежде всего, это те, кто хотел бы запретить «исламофобию» подобно антисемитизму и видит в подходе к ситуации с Charlie Hebdo и Дьедонне «двойные стандарты». Далее, ему угрожают радикальные светские активисты, которые обеспокоены по поводу «антирасистских» кампаний против «исламофобии» и требуют «права на богохультсво» ради свободы слова без цензуры и самоцензуры, права на повсеместную критику религии.

Именно к этому лагерю стоит отнести Каролин Фурест, которая недавно выпустила книгу с провокационным названием «Похвала богохульства». Добрая знакомая художников Charlie Hebdo отчитывает англосаксонскую прессу за отказ опубликовать карикатуры на пророка Мухамеда (та не захотела шокировать мусульманских читателей). Кроме того, она отметает в сторону любые обвинения в «исламофобии», которые, по ее мнению, извращают политические дебаты во Франции. Это понятие было создано фундаменталистами, чтобы подвести под расизм любое противодействие исламскому фанатизму. Она сокрушается при виде того, как в эту ловушку угодили «антирасисты» и все те, кто перешли на самоцензуру из страха смешать в одну кучу экстремизм и ислам, который тем не менее является его основой.

Каролин Фурест требует абсолютного права на богохульство, «свечу, которая ведет за собой свободные умы, столкнувшиеся с угрозами фанатиков и цензурой трусов». Именно против этого пламенно возмущается Эмманюэль Тодд в знаменитой «Кто такой Charlie? Социология религиозного кризиса». «Charlie отныне связывает французское самосознание с правом кощунствовать о Магомете», — пишет он, обвиняя карикатуристов и их защитников в том, что они «плюют на религию слабых», то есть на бедный и угнетенный ислам.

Иначе говоря, радикальные светские активисты представляют угрозу для самого светского общества, которое изначально не сводилось к яростному отрицанию религии, свойственному, например, Каролин Фурест.

В своем ежемесячном издании Sens Французская группа иудейско-христианской дружбы (в нее входят иудейские, протестантские, католические и православные деятели) выступает против посягательств на свободу вероисповедания, «на которых лежит печать неоколониализма, ударяющего по арабо-мусульманскому самосознанию, и атеизма, бьющего по религиозным ценностям».

Иначе говоря, понятие «святого» не исчезло с формированием светского общества. Во Франции оно является частью социальных связей, символического достояния, исторической памяти. Свобода слова никогда не была правом клеветать и принижать. Секуляризация страны и разделение церкви и государства заслуживают одобрения, но только до тех пор, пока подразумевают уважение к корням и религиозному наследию, право религии взять слово в общественном пространстве. Критика религии, безусловно, имеет право на жизнь, но у нее должны быть ограничения.