я стильный я модный я красивый

пустое

Надя подарила маме коляску, чтобы бабушка могла вывозить её гулять. Она уже почти не может жевать. Бабушка ищет документы, чтобы мама оформила дарственную. Мама сказала ей, мол, никогда не спрашивай и не говори, пока я жива. Мама очень похудела и не хочет, чтобы я приезжала. Кутас боится, что я буду сильно шокирована и расстрою маму. Кутас сказала: "...Сейчас уже счёт идет на дни. В лучшем случае на 3 недельки. Где-то так". Сейчас она уйдет мне за котлетами и шмотками. А Лёва пойдет в институт. Я буду смотреть кино и готовиться к экзаменам.

жизнь - в очереди. Жизнь - очереди. Без царя в голове, в пять уже пьяные. Врут зеркала - вот он я, вот он я. Встретились, пошли гулять. Был влюблён и теперь люблю. О, рвать на себе волосы, плакать неслышно в пол, влюбилась. Я пью - страшнее отца, я живу страшнее, страньше. По коже слизкий осьминог, обнимая сладко, попадая в омут. Я делаю то, что хочется, того, кто боится. Кома, вернись, поговори с ней. Успокой её, она плачет. Хоро-шая. И зеркало вдруг станет водой, расплескается по полу, и вдруг он - не он, а я, мои друзья, их беды, их женщины, что меня не любят, и пальцы у виска - такая я. Мама,
мама...
мама! Где я? В какую я попала прорубь? Какие мне восемнадцать, мне все шестьдесят. Кого мне любить ночами? Некого! Не умирай, проси, прости - некого, приданое - некому, голубому небу, целовать траву, мягких невских кроликов. Я - ваше горе. Перестаньте меня! Перелистните.
Те фотографии, найденные между бабушкиным смертным и моим приданым, наглядно о том, как мало осталось: все то, и все не так, не так. Запах подмосковной жаркой улицы, дождь крапинками по тротуару - и дождь, ветер, озеро дыбится: умереть, утонуть, запах стоячей воды зеленый, простой такой, гнилостный. Потом мою волосы, в одиннадцать утра, смываю с лифчика тину, потом на балконе не курю - ем землянику. Так несбыточно, не остаться, не удержаться. И писать тебе не хочется.
И терять ты не умеешь, плачешь о встречах: Сенная, бульвары, города, умереть.
Как страшно мне теперь умереть! Плевать.
И как страшно, касаться ночами штор. Пустых записных книжек, пустых телефонных гудков. В ночи видеть тени. В темноте наступить коту на голову.

Бегите мне в голову, и не задумывайтесь, не смейтесь задумываться. Счастлив ли я - вот что важно - здоров или безумен? Все сошли с ума, с полуночи, и да, объясните мне, мне не хочется бытьбояться, мудрость, забвение, как я не хочу жить! Как его песни слабы в сравнении с моим пьяным умением попадать на клавиши, и семнадцати восьмилетняя девочка не попадет в урну, а мы все расплескаемся утром в море. Какая я глупая, какущая пьяная. Мне - написала, и кончилась сигарета. А если так говорят "российски" - я чувствую запах. О, глупость! О потеряла еще одно лето. О, какая шаверма, как приятно с тобой есть. О, как голодно. Как смеяться над шутками над гениталиями. Они будут еще удивляться моему юмору, моему изменению, тому, как я заняла свою ячейку. И я почему-то помню пятиэтажки тринадцатилетия.- вдыхать, и дома, сырота, прощание, первый канал, и есть. Вы никогда не узнаете эротичности есть. Ковра, проникающего в пальцы, стоящая целого, лучше, чем когда ты спишь с любимой. И все меняется, это возвращение в тот месяц, куда. Когда ты меня еще не знал, в общем-то направо к Дворцовой площади надо идти, инога так хочется прыгнуть в окно. И вновь откладываю, а он спрашивает, кого ты из себя строишь, кого?