Как южным вечером, тянешь трубку, на пляже ласкаешь берег упругим животом, и самое главное, ребра, ребра. Запах портовых кошек и вечернего вина с искристым песком на зубах, мясо акулы, салаты, салаты, дети бегут. Ты гонзой скрылась под плевой очков, и это море тебя не знает, как и не знает никого до, окуная твою голову в мягкий песок. Какие-то рестораны, пьяная поступь в полтретьего ночи, ча-ча-ча. Едва идешь, волочишь сломанный каблук, наступая на длинную юбку. Какие вечера, и в туфлях моих все еще песок, а в щеках ветер. Девочки на дискотеке, мы курим хэш, и нам весело. Утром ломишься к себе в дверь, а там все люди, но и тем сильнее его образ. Он стоит и смотрит.

Как хочется попасть в Москву на Масленичную неделю, как в "Сибирском цирюльнике" - ухнуть водки, утереться рукавом, накинуть павлопосадский платок, пуститься в пляс, по русски это "za-poi", от Питера до Москвы, от Невского до Арбата, и целовать, целовать.

и поебать мне на.

...ночь - самое неудобное время для письма. Вроде бы каждую ночь хочется написать, потому что это самое тяжелое время: днём выйдешь в магазин, выкуришь сигарету, выкуришь сигарету, выкуришь сигарету, утро начнётся в полдень, в лучшие дни почитываешь, а потом - оп-ля!..
Я засыпаю немного, это хорошо. ...Потом можно переступить порог комнаты и я даже не знаю, какое слово написать о том, что не называется.
Какое это одиночество и какая это скука! Говороить об этом, думать, думать, говорить, планировать, злиться, чаще всего злиться, не так, чтобы предпринять что-то, а быть злой, нет, быть ничем. у меня мысли сбиваются, а все же ночью так плавно думается, так медленно и так о многом, и нет никого и ничего, облекающего тебя в привычные формы, забивающего в тесноту автобуса и проч. и проч.
Улавливаю - и забываю. Хорошо - забывать.
Вот. У меня уже несколько ночей так: сяду на кровать и не слышу своего дыхания. Как в барокамере.
Курсор мигает.
Чем я займусь? Что я? Все они - суетные, пустые люди. Сегодня написала Яна, как дела, как моя жизнь, господи, Яна, я тут разваливаюсь на куски, разваливаюсь, орать хочется, резаться. Только как я тебе это скажу, милая? В этот момент мне хочется, чтобы её никогда не было и так - со всем.


septembre, 03

Моя психотерапевт ставила эту сказку, найдите послушать, Дмитрий Соколов:




На далекой-далекой планете живут очень похожие на нас существа. И язык их, и обычаи только чуть-чуть отличаются от наших. Они называют себя не люди, а людчи. -Ребенок- у них называется -любенок-, -мальчик- - -поймайчик- и так далее.

И вот жил на этой планете поймайчик Агао. Был он совсем как все, и только в одном отличался. Дело в том, что у каждого любенка было семь родителей. Их звали породитель, наградитель, погрозитель, оградитель, рачитель, врачитель и переродитель. А у Агао было только шесть родителей. Переродителя у него почему-то не было.

У каждого родителя было, конечно, свое дело. Переродитель отвечал за то, чтобы любенок рос и изменялся. А вот Агао никогда не изменялся. Он всегда оставался одним и тем же. Ему было скучно и он мечтал, что когда-нибудь - когда-нибудь! - он найдет своего переродителя.

Однажды он сказал: -Хватит! Я как не людча. Пойду искать своего переродителя-.
Читать далее

сегодня вместо восклицательного знака буква ё. А вместо прыщика на лице уродливая, гноящаяся рана. На дворе солнечный снег. Очень сильно скучать. Жаркое, песенное, лубочное лето: от пекла - в одеяло, мокрое насквозь дырявое платьишко пахнет мной. Пот автобусов, одеревенелые лица, бежишь от своей собственной пустоты. Когда станешь такой, как я, осознаешь, что больше тебе никто не нужен, ни один человек. Прошла моя любовная лихорадка, горькая, как высохшие слезы, спонтанная, глупая. Утром просыпаешься и, рада сама не зная чему, глядишь в окно, высматривая там поезда; и вот уже никуда не надо, немного тоскливо, но и это пройдет. Немного хочется орать, мол, куда ж ты глядишь, любимый? Пунцовые веки отделяют от бездны, хочется дотронуться до твоих губ и плакать, плакать. Как глупо у нас с тобой получилось. И я уже не помню твоего лица. Ну что ж, с победой.

и еще в жжешечке