и знаешь, эту зиму как будто бы увидел впервые

"по-моему это нихуя не любовь, а просто желание поебаться"\

Мимо ночных башен
Площади нас мчат.
Ох, как в ночи страшен
Рев молодых солдат!

Греми, громкое сердце!
Жарко целуй, любовь!
Ох, этот рев зверский!
Дерзкая -- ох -- кровь!

Мой рот разгарчив,
Даром, что свят -- вид.
Как золотой ларчик
Иверская горит.

Ты озорство прикончи,
Да засвети свечу,
Чтобы с тобой нонче
Не было -- как хочу.

***

Семь холмов -- как семь колоколов!
На семи колоколах -- колокольни.
Всех счетом -- сорок сороков.
Колокольное семихолмие!

В колокольный я, во червонный день
Иоанна родилась Богослова.
Дом -- пряник, а вокруг плетень
И церковки златоголовые.

И любила же, любила же я первый звон,
Как монашки потекут к обедне,
Вой в печке, и жаркий сон,
И знахарку с двора соседнего.

Провожай же меня весь московский сброд,
Юродивый, воровской, хлыстовский!
Поп, крепче позаткни мне рот
Колокольной землей московскою!

Который уж, ну который - март?!
Разбили нас - как колоду карт!

Мы ссорились и расставались, а потом он звонил мне в пятом часу из других городов, месяцами пропадал. Живые цветы умирали от прикосновений, он щурился и играл джаз, надувая губы, своими длиннющими пальцами. Я царапалась ему в дверь, сбивала каблуки, рыща его по подворотням, а находя, проклинала: мы молча встречали рассвет. Он грубил мне и целовал других. А я ходила нецелованная, одевалась в него, в платья, вечная дева. Он был не тем человеком, он боялся ночей, я хотела его обнять. Он целовался страстно, больно, зубами как-то, всасывая всю силу, а я обмякала и блекло под его крыльями, в горечи простыней, длинных ноябрьских ночей, день за днем, молодость без молодости. Он вернулся, обронив только «налей чего». Я вспорхнула с дивана, счастливо следя, как меняется его лицо, как цветут мои щеки, как дрожит грудь, колени, пальцы рук. Все и сейчас хорошо, но я ведь до сих пор проверяю прочность крюка в прихожей.

соседка, ты, конечно, душка, но я хочу твою подружку.

мне давно все равно, кто дарит тебе постоянство