Сегодня - ровно год, как не стало Олега Янковского. Его умение перевоплощаться - загадка, которую актер унес собой.

Его заметили случайно - провинциального актера из Саратова в Львовском ресторане. Юноша с идеальным лицом. Режиссер увидел в нем арийца, хотя потом предлагали играть и красноармейцев, и крестьян.

"Янковского (он - как кошка - настолько фотогеничен был!) можно было снимать как угодно – ночью, сбоку, при лунном свете, при недостатке света, - рассказывает народный артист СССР, режиссер Марк Захаров. - Он был все равно выразителен. Он был прирожденный киноактер".

"На него можно было смотреть бесконечно, - добавляет народный артист РФ Евгений Миронов. - Вот так вот просто нацелиться на его лицо и смотреть. Во-первых, лицо такое благородное".

За благородство ценили вначале. Совсем скоро поняли: блистает не внешность - ум.

"Интеллект - им можно и не обладать, а можно обладать и не суметь его сыграть, - рассуждает Евгений Миронов. - Сыграть, перенести это - он это умел, он был очень умный в кадре".

"Хороший актер – это, прежде всего, умный актер, иначе он не доходит до высоты", - отмечает народный артист РФ, режиссер Павел Лунгин.

Высокую планку задал Тарковский. "Зеркало" стало первым опытом. Потом - роль писателя в "Ностальгии". После Канн Олега Янковского  знал уже весь мир. Его умение перевоплощаться - загадка, которую актер унес собой.

Никто не входил в кадр так легко и не выходил из него так незаметно - даже для профессионалов. "Я не видел этой "механики", - признается народный артист РФ, кинорежиссер Никита Михалков. - Где, из чего это складывается? Ладно, когда это зрителю не видно, но когда это мне не видно - это интересно троекратно!"

Высочайшую планку он не снизил ни разу - ни когда в 80-е стал кумиром поколения (Янковский признавался, что после этого успеха задыхался от счастья), ни в тяжелые 90-е, когда в стране перестали снимать. Он не разменивался - ждал ролей.

Последняя киноработа - роль митрополита. В ней - масштаб его личности и верх актерского мастерства.

"Аналогов нет, - убежден Павел Лунгин. - Это место - оно теперь пустое, никем не занято и не заполнено".

"Когда вдруг деревья - одно падает, второе падает и другая картина возникает, голая степь - то можно было под деревом каким-то посидеть, почитать под тенью дерева, - рассуждает Евгений Миронов. - Нет! Олег Иванович - последний из могикан, конечно".

Настоящий актерский подвиг – "Ленком". Его строительству отданы 35 лет. Сцена, которой он был предан до последних дней.

"Олега Ивановича очень хорошо я помню, он говорил: "Певцов, иди на сцену, говори "быть или не быть". Это было очень весело, легко, задорно, - вспоминает народный артист РФ Дмитрий Певцов. – Потом Олег Иванович показал мне, быть или не быть".

О том, что его в театре больше нет, говорит только памятный стенд на служебном входе. В гримерке все точно так, как было ровно год назад.

"Например, тут есть рисунок, детский рисунок, - отмечает народный артист России Александр Збруев. - Я не знаю, кто автор. На рисунке написано: "Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!" Это из "Мюнхгаузена".

 Одна пожилая хирургическая сестра поведала мне любопытную историю. Когда-то  она была маленькой ( жила на Украине), и с рождения болела кожной болезнью – все тело ее было покрыто гнойными коростами. Местные врачи и колдуны пытались ее лечить, но безуспешно.  Хором сказали, что девочка – не жилец. Деревенские дети не хотели с нею играть, плевали в нее и обзывались. Прокаженная! Их село заняли немцы, и надо же случиться такому счастью, что именно в доме ее родителей расквартировались два немецких офицера-доктора. К местному населению фрицы относились очень лояльно. Один из них, герр Пауль, однажды схватил шестилетнюю Марусю на руки, раздел ее, посадил на колени, и медленно начал втирать в кожу неизвестную вонючую мазь из желтой склянки, щебеча что-то по-своему. Кожу драло и щипало. Мать сказала девочке, что дядя немец хороший и ничего не надо бояться. Когда процедура была закончена, врач отдал остатки крема отцу Маруси, с трудом объяснив, как им пользоваться. Вскоре немцы ушли из села. А кожа маленькой девочки стала гладкой и чистою. Сейчас ей за семьдесят. Каждый раз, когда она посещает храм, то ставит свечу (интересно – за здравие или упокой души?) тому замечательному фрицу.  Еще она часто причитает: «Вот помру когда, на том свете, герру Паулю поклонюсь низко и все ручки ему расцелую»!

Это – ее война.

Моя бабушка, оперировавшая раненых практически на передовой, о войне рассказывать не любила. Она встречалась со «своими» 9 мая. Плакала, когда по телевизору объявляли минуту молчания, и горел огонь на могиле неизвестного солдата у кремлевской стены. Лишь незадолго до смерти она слегка по этому поводу разоткровенничалась.

У меня есть  одна реликвия – одеяло, до сих пор отлично сохранившееся. Оно – американское. Трикотажное. Темно-серого цвета. Посредине – черные буквы «US  NAVY». Возможно,лендлизовское . Такие одеяла выдавали всем сотрудникам полевого подвижного госпиталя 569, попавшим в окружение под Кувшиново, в калининской области. Одеяла были разноцветные, но бабушка выбрала единственное серое. Она всегда была хорошею портнихой, и придумала, чтобы выйти из окружения, из этого одеяла сошьет себе платье, английскими буквами внутрь, и сойдет за гражданскую, может быть, немцы не тронут.

Вообще бабка до войны занималась самой мирной работой: была акушером-гинекологом. Встречала вновь прибывающих. Преподавала в институте. Но когда в сорок первом случилось этоблядство, никто, ведь, особенно и не разбирался. Умеешь скальпель в руках держать? Вперед и с песнями! Вот так она стала непосредственным свидетелем  той жуткой бойни.

Не было медикаментов. Оперировала бедных мальчишек без наркоза и днем и ночью. Стакан спирту (в лучшем случае) – и на стол! Она рассказывала, что врачи, фельдшера засыпали на ходу, падали и просыпались.

Однажды во время операции немцы начали бомбить. В операционную палатку попал снаряд. Погибли все, кроме моей Александры Андреевны. У нее была контузия. И до конца жизни она как бы покивывала головой, особенно, когда нервничала.

Однажды моя бабулька спасла свое подразделение. Будучи в госпитале единственной женщиной-врачом, испытывала определенные сложности при соблюдении правил личной гигиены, конечно, настолько, насколько это было возможно на фронте. Чтобы привести себя в элементарный порядок, она ночью, во время небольшой передышки, когда сотрудники подразделения ненадолго забылись сном, сбежала в ложок, заросший лесом, чтоб справить естественную нужду, и…в нескольких метрах от себя услышала немецкую речь. Как она вновь очутилась в расположении гошпиталя и сообщила командиру о своей «разведке», она, от переизбытка ужаса не помнила. Тихонечко, без паники, сотрудники и раненые были эвакуированы. Бабку к награде не представили, даже не объявили благодарности. Влепили по первое число за самовольную прогулку во вражеском овражке.

А еще она не любила армейских артистов, что ездили по фронтам и поднимали боевой дух солдат перед очередной схваткой с немцем. Они кривлялись, пели, изображали Гитлера глупым. Бабушка говорила, что война выиграна на «наркомовском» спирте. Попробуй-ка безоружным бросаться на танки! А когда нальют –  страшно, но не так! Солдат спаивали спиртом, и,  как безумное мясо бросали на немцев.

Еще она рассказывала, как деревенские бабы мародерствовали после сражения. Отрубали замерзшим немцам ноги вместе с сапогами (хорошие тогда у них были сапоги, как, впрочем, и сейчас) и ставили на печь, чтоб освободить сапог от остатков ноги какого- нибудь белобрысого Ульриха или Вольфа, которых, между прочим ждали мама и бабушка.

Вот, что узнал я о войне от моей бабушки.

Я никогда не любил этого праздника. Меня раздражает массовая истерия, что устраивают наши руководители и в прошлом, и теперь. Это страшный праздник, который превращен в патетическую мистерию, вышибающую слезу величавого псевдопатриотизмика. Как у китайцев, все великое – Великая стена, Великий Кормчий. Так и у нас – Великая Война, Великая Победа. Я ненавижу фильмы о той войне, особенно современные гламурные военные мелодрамы. В них нет ни капельки правды! Человек, если он, конечно, нормален, не может идти на смерть с таким идиотски-восторженным выражением лица, даже после 150,0.

Мне кажется, что это праздник нашего национального позора, это праздник кризиса нашей скифской идеологии и тупости нашего руководства, посылавшего миллионы практически безоружных и малообученных мальчиков на верную смерть. Истинное значение праздничного торжественного пафоса – прикрытие лицемерия и лжи! Еще пару лет назад одна правительственная чиновница рассказывала, как плакали оставшиеся ветераны Великой отечественной, на приеме и концерте в местном доме правительства. Цветы, медали, дети, сантименты. Я спросил у нее, для чего это нужно? Почему бы не дать каждому, кто тогда защищал нас, тыщ по двадцать долларов, в честь очередной годовщины Великой победы? На еду, лекарства, одежду.

- Ну, не все же переводить на деньги, – не поняла она меня.

- Нет, ну, если вы так благодарны им за  подвиг, то дайте им денег. Пусть каждый распишется в ведомости. Не надо фейерверков, не надо оркестров, дайте им все это забыть и остаток дней провести в сытости и относительном благополучии. Насколько позволяет их возраст. Мне порой кажется, что даже на так называемой победе советского народа,  кое-кто пытается заработать, может денежки отмыть на салютах … А то сгоняете бедных стариков, что уж прогибаются под тяжестью честно заработанных орденов и медалей, кормите их кашей из полевой кухни, с дымком, вручаете грамоту, тюльпаны. Послушают они «Синенький платочек» в исполнении местных третьесортных филармонистов и прослезятся  из благодарности партии и правительству, что не забываете их,  что лично, сам президент банановой республики  за ручку потрепал… Денег надо дать! Не дадите! До инфаркта доведете речами пламенными, с богатырями и витязями древними сравнивая, а денег не дадите! Ветераны вермахта живут лучше.

Будь моя воля, я приказал бы праздник этот не праздновать. Давайте забудем все. История все равно ничему не учит. Что значит 65 лет без войны? А Афган? А Чечня? Первая и вторая? А военная помощь братским народам? Чем скорее мы это забудем, тем ниже вероятность повторения. Свойство здоровой психики – забыть плохое. Злопамятность – не признак душевного здоровья, согласитесь.

Вы мне возразить можете, как же так, доктор, вы ж всю жизнь психоанализу поклоняетесь? Симптомы невроза возникают из-за того, что человек начисто забывает какое-то ужасное событие своего прошлого, и из глубин психики это вытесненное, но энергетически активное образование формирует картину болезни. Великая отечественная – это наше прошлое. Я предлагаю его забыть, потому что симптомы истории (ее события) формируются совершенно по другим принципам, не невроза,  а принципам шизофренического процесса, где имеет место быть не вытеснение, а ращепление.

Коллеги мои, наверное, работавшие некогда с участниками, так называемых, локальных конфликтов,  не дадут мне соврать. Бывшие «афганцы», «чеченцы», «чернобыльцы» хотели бы все забыть, но не могут. Ужасные кровавые события напоминают о себе даже во сне. Стоит немалых усилий освободить их от преследующих воспоминаний. И лишь после, жизнь этих несчастных входит в обычное русло. Это так называемый военный невроз, подробно описанный Фрейдом в первую мировую. Этот военный невроз ежегодно культивируется в нашей стране, пугая и будоража. Ежегодный рецидив болезни. Одна надежда – 10 мая уже все заглохнет ровно на год.

Подобной склонностью к некроманическим праздникам отличаются, кроме нас, мексиканцы – превознесение мертвых, установление над ними ореола фалличности и почитания, при одновременно наплевательском отношении к живым. Впрочем, мексиканцы столь же истеричны, демонстративны, и патетичны, как и мы, русские. И также бедны по этой причине. Материально, и в плане здравомыслия.

Я не поздравляю ветеранов с днем победы. Я даже никогда не смотрю в их глаза. Они не герои – они просто бедные люди, оказавшиеся не в том месте и не в то время. Наш народ разделил участь библейского Иова. Пока светлые и темные силы сражались, все шишки этих разборок сыпались на наших бабушек и дедушек. На вопрос «за что?», им отвечали, как в Ветхом Завете: «Видимо, ты рассердил меня чем-то»… Это – праздник нашей беспомощности!

Этажом ниже живут два глубоких старичка. Он – участник войны, она – его жена. У них есть квартира, но она в ужасном состоянии. Описывать не буду – не то вас стошнит. Дед и бабка периодически падают. Просто от старости. На пол. Может, голова закружится, может слабость в ногах, бог ведает. Соседка Лида стучится ко мне, и, каждый раз, извиняясь, произносит: «Григорий, помогите нам поднять Иван Петровича…или Марию Семеновну…они опять на полу». Конечно, иду и поднимаю. Старики – они тяжелые. Пока несу до кресла или кровати, они руками цепляются за все выступающие предметы, сильно осложняя мне мою работу.  Наверное, для взрослого, а тем более,  старого человека – это необычная ситуация:  быть оторванным от земли, как ребенок. Укладываю на диван. Она – крестится. Он – дрожащей рукой каждый раз протягивает сторублевку со своей ветеранской пенсии. Стольник, за то, что подняли.  Стольник, за то, что не Ванька-Встанька! У этой пары есть дети и внуки. Дети уж тоже немолоды, а внукам бабушка с дедушкой уже неинтересны. Они живут в соседнем доме. Стариками, кроме соседей, почти никто не занимается. Социальные службы, не тем будут помянуты, как всегда девственно молчаливы и застенчивы.  Эти два старика погибают в грязи и нищете. Не Путин с Медведевым же в этом виноваты, конечно. А кто? С Наступающим вас!

P.S. Есть еще один похожий праздничек – 8 Марта, но о нем – в свое время.

Источник: newpsychology.info/old-young/den-pobedy.html