"Страна утренннего спокойствия", перевод на украинский от Галины Пагутяк. Опубликовано на http://text-context.org.ua
версия на русском языке здесь http://www.liveinternet.ru/users/flexia/post43955786/

Коли береги Чосен омивало Східне море, а Країною вранішнього спокою правив великий імператор Ін Чен Хо, в маленькому селі у вбогій селянській родині народився хлопчик. Мати його вмерла при пологах, а батько на той час був у морі. Немовля забрала до себе сестра небіжчиці. Її чоловік насупився, важко зітхнувши: нащо йому ще один злидар, коли своїх п’ятеро! Але позаяк новонароджений був первістком і не мав ні братів, ні сестер, жінка наполягла, аби прихистити хлопчика, доки не повернеться його батько.

Минали місяці, минали роки, а дім на березі моря залишався порожнім.Батько Чаня ( так назвали хлопчика), не повернувся. Чань зростав тихим слухняним дитям, і ось так само тихо й слухняно промайнуло десять літ. Понад усе хлопчик любив ходити в море, любив самотність і теплий морський вітер.Він часто сидів на краю свого морського човна й уявляв, що то великий корабель, а він – капітан. Мріяв про далекі краї й великі битви, тобто, про все те, про що мріють хлоп’ята його віку. Чань рідко замислювався над тим, як би могло скластися у нього життя, якби його батьки були живі. Він знав, що його місце зараз тут – у цьому човні, що неквапливо гойдається на хвилях. Брати і сестри вважали Чаня дивним й уникали його, а названа мати часто жаліла хлопчика й намагалась його приголубити, гадаючи, що таким чином Чань переживає загибель батьків. Її чоловік, Пак Хо, ніколи не розмовляв з Чанем, якщо не вважати тих випадків, коли навчав хлопчика рибалити або віддавав якісь розпорядження.Дружина картала чоловіка поглядом, не наважуючись сказати про це вголос, однак глава родини наче й не помічав її мовчазних докорів.

Чань, навпаки, був лише радий не брати участі в беззмістовних дитячих ігрищах й ухилявся від одноманітних родинних розмов. Часом, коли сонце заходило і Чань залишався сам-один на березі, дивлячись в далечінь, він відчував чийсь важкий погляд на своїх плечах, а коли обертався, бачив Пак Хо.Тоді Пак Хо похмурнів, важко зітхав і брів до будинку. Хлопчик залишався сидіти на березі допізна, навіть, траплялося, отак і засинав - на теплому морському піску біля води.

Та ось одного разу, коли Чань повернувся з риболовлі, йому сказали, що Пак Хо дуже хворий і невдовзі помре. “Ти повинен піти до нього, - мовила до Чаня мати, - він хотів тебе бачити". Чань пройшов до найдальшої кімнати, де перебував Пак Хо, й нерішуче зупинився перед порогом. Він побачив за напівпрочиненими дверима ліжко, на якому лежав Пак Хо, вкритий простирадлом.

- Підійди, Чаню, - мовив Пак Хо якимось хрипким неприродним голосом, аж Чань не повірив, що це голос Пак Хо.

Він підійшов до ліжка й подивився на вмираючого.Але не злякався його вигляду: бліда шкіра на випнутих кістках, запалі очі й тонкі тремтячі губи. Говорити йому було важко, але Пак Хо продовжував:

- Чаню, я не казав цього ні своїм дітям, ні дружині. Вони не зрозуміють. Жінки надто багато уваги приділяють почуттям, а твої брати й сестри дурні, хоча й більшість старші за тебе. Але ти, Чаню, ти зрозумієш. На березі стоїть мій човен, він набагато більший і міцніший, ніж твій. Він може вистояти в бурях, ти знаєш, як це зробити, я навчив тебе. Ти можеш пливти морем до берегів диких племен, в бік Південного океану. Лише пам’ятай: сезон тайфунів триває три місяці й тільки два тижні океан мовчить. І знову тайфуни три місяці правлять стихією. Але ти впораєшся. Пам’ятаєш, як ми ходили з тобою до островів Лао Цзи? – хлопчик кивнув. Пак Хо відкашлявся й продовжував. - Так ось, за островами Лао Цзи лежить земля Сонця. Це -земля богів. Там удосталь росте фруктів і вельможі ходять нарівні з селянами в білому вбранні, якого ми не мали ніколи. Там пальми вгинаються під важкими плодами, а іноземців вітають як своїх приятелів. Коли мені було стільки, скільки зараз тобі, я побачив Землю Богів і життя моє наповнилось сенсом. Я знаю, що ти мрієш попливти звідси, побачити нові землі... І я мріяв. Хто знає, Чаню, хто знає, може твоє життя буде сповнене пригод, як колись було зі мною. Але з часом, коли пал почне згасати, коли голос предків покличе тебе, ти повернешся туди, де народився. Усі ми повернемось до свого коріння, і коли-небудь голос наш приєднається до голосів предків...

Знаєш, Чаню, коли ти бачитимеш море, то повинен пам’ятати ось що: я не помру, я розчинюсь всередині моря, як і всі наші предки – рибалки, я розмовлятиму з тобою вечорами, коли голос життя затихне і ти почуєш шепіт прибою.

Пак Хо важко закашлявся, потім кашель посилився, і він став хапати руками щось невидиме у повітрі, часто дихати й хрипіти. До кімнати вбігла дружина Пак Хо й випхала хлопчика за поріг, причинивши двері.

Пак Хо помер після заходу сонця. Як рибалку його спустили на очеретяному плоту в море, і коли очерет розмила вода, Пак Хо зник в глибині.

Чань, на відміну від решти родини, не журився з приводу смерті Пак Хо. Ні, не тому, що хлопчик його не любив. Радше, навпаки, Чань вдруге в житті втратив батька, до того ж непомітна, ненав’язлива любов між Пак Хо і Чанем була однією з найсильніших, які тільки могли бути між батьком і сином. Але Чань не тужив, бо туга – це непокірність почуттів. Хіба може рибалка, нездатний опанувати свої почуття, підкорити море?

Коли вся родина пішла спати, Чань зібрав речі, необхідні для виходу в море, взяв човен Пак Хо, який після його маленького човника видався йому плавучим будинком, й відчалив. Він стояв на кормі й дивився, як берег перетворюється на тонку сіру смужку.Серце його раптом стислось. Він не шкодував, що покидає родину й домівку, ні! Але всередині щось відчайдушно билось, наче зараз чогось не буде, чогось дуже важливого. І без отого важливого не знаєш, що тепер буде з тобою?..

Ніби зовсім не залишилось того, за чим ти йшов. Ніби увесь цей світ твій: і море, і вітер, і човен. Але ти не можеш це все узяти.

- Як же так... - сказав Чань, звертаючись до когось невидимого. – Адже це все моє!
Він не знав, яку відповідь хоче почути, не знав, і кому призначене питання. Чань знав одне: йому нічого більше бажати. Він був водночас щасливим і нещасним. Він заплющив очі. Десь поруч махнула крилами чайка. Він почув сплеск й навіть те, як її мокрі лапки пройшли по воді й відірвались від поверхні моря. Змахнула крильми. Ще раз змахнула, розмірено й неквапливо.

Легкий птах, теплий вітер. Скрипить щогла, хвилі б’ються об борт. Чань засміявся.
Уперше за довгі роки він засміявся так голосно й щиро, що чайка прокричала йому вслід. Чань закружляв палубою в якомусь дикому танці, наче чув музику, замахав руками, потім зупинився, втягнув у себе солоне морське повітря й опустився на дощату підлогу. Він раптом збагнув, що чекав цієї хвилини так довго, так довго! Він чекав на неї багато років, і ось – він йде до Землі Богів, як називають її тутешні. Чань занурив руку в солону воду і глянув на обрій. Перед ним виникли пальми, що хилились аж до землі, люди в білій одежі, великі звірі з важкими лапами й довгим носом, що, кажуть, торкається землі, птахи з казковими хвостами, як розкривають наче віяло, чистий жовтий пісок і синє небо з перистими хмарами...

Усе це так виразно постало перед ним, що Чаню здалося, ніби він там вже побував. Човен ішов прямо, не зменшуючи швидкості, віяв попутний вітер. Чань раптом відчув на своїх плечах важкий погляд. Він обернувся й побачив, як на нього дивиться ледь помітна смуга берега. Хлопчик подумав, що коли-небудь повернеться. Повернеться до братів та сестер, і до мами... Увечері, сидячи на березі, він розмовлятиме з морем, а море розмовлятиме з ним. І він буде мріяти про країни, людей, про битви, і погляд батька, й прибій, і щогли, рибальські човни, і коли-небудь, коли-небудь поїхати, й очікування цього, і трепет від того, що вже зовсім незабаром; так солодко, так добре думати про це, й чекати, й вірити, що ти - капітан свого маленького човна...

За кермом штурвалу стояв Чань. Попереду з’явилась смужка берега. З кожною хвилиною берег ставав усе вбижче, доки, нарешті, Чань не зміг розгледіти хатини й людей. Люди снували взад і вперед, лагодили щогли, складали вітрила й вихвалялись уловом. Чань прив’язав човен і відчув під ногами теплий сипкий пісок. Розчахнулись хатні двері й хлопчик побачив матір.

Чаню, ми хвилювались, що ти так непомітно зник учора ввечері... Заходь, саме час обідати, - мовила вона й сховалась у темряві дому.

Чань посміхнувся й подивився назад, у бік моря. Полудневе сонце легким золотим покривалом вкрило узбережжя Чосен.

*Чосен (кор.) – країна вранішнього спокою, одна з назв Кореї.

- Лизонька, пригласите следующего...
- Приглашаю, - отозвался голос Лизоньки в аппарате на столе, - Сергей Александрович, прошу Вас...
Через несколько секунд дверь открылась и в кабинет вошел мужчина тридцати лет, в заметно поношеных классических штанах, доблеска начищенных черных туфлях и ночной рубашке. Вошедший остановился в дверях и улыбнулся. В его улыбке было что-то ребяческое, задорное, но несомненно искреннее.
- Проходите, голубчик, присаживайтесь, - сказал радушно человек за столом.
Вошедший окинул с интересом кабинет и сел.
- Добрый вечер! - сказал мужчина в ночной рубашке.
- Хмм... - задумчиво произнес человек за столом и с любопытством посмотрел на гостя, - Итак... Сергей Александрович, насколько я понимаю?...
- Да-да, - подтвердил мужчина ночной рубашке.
- Давайте сразу к делу. Ваша фамилия?
- Есенин, Сергей Александрович Есенин.
Мужчина за столом записал в протокол:
- Есенин... Дата рождения?
- Третьего октября тысяча восемьсот девяносто пятого.
- Когда к нам поступили?
- Сегодня, двадцать седьмого декабря.
- Так-так... - сказал мужчина за столом, продолжая записывать, - откуда Вас доставили?
- Ленинград, гостиница "Англетер", из номера пять, - сказал Сергей Есенин и глаза его при этом заметно погрустнели.
- Так-так... - произнес записывающий, потом отложил ручку в сторону и стал копаться в толстой папке на столе, - Ага, вот и медицинское заключение имеется, оперативно. Что тут у нас... Ничего, если я вслух зачитаю?
- Пожалуйста, пожалуйста, как Вам будет угодно, - сказал Есенин.
Мужчина за столом начал читать:
- ... Возраст тридцать лет, рост метр шестьдесят восемь... Имеется отчетливая вдавленная борозду на лобной части головы, наличие темного пятна на верхнем веке правого глаза... - Читающий поднял голову и внимательно посмотрел на Есенина, - от кого же Вам так досталось, голубчик? Не сами же Вы себе фингал под глазом поставили? - И прежде, чем Сергей успел объяснить, читающий сказал, - ну ладно-ладно, с этим потом...
И пока мужчина, занимающий явно высокое положение в этой конторе, читал, Есенин с любопытством его разглядывал. Возраст начальнику определить было трудно, но он явно был "в летах", глаза большие и черные как ночь, никогда раньше я не видел таких глаз, думал Есенин. Наряд у него довольно необычный, как из мистических сказок: черный, спадающий до самого пола балахон, широкие клешеные рукава, на голове капюшон, оттеняющий лицо, отчего оно становилось как будто размытым. Был виден длинный курносый нос, ничуть его не уродовавший, даже наоборот, придававший какой-то шарм, средней величины губы. Казалось, это был обычный человек, какой-нибудь актер после премьеры спектакля "Вельзевул", исполняющий главную роль... Как интересно, думал Сережа, такой приятный мужчина, такой приятный... Ох, рассказать бы все увиденное Вольфу*!

- ...обнаружен висевшим на трубе центрального отопления в следующем виде, - читал мужчина в капюшоне, - шея затянута не мертвой петлей, а только правой стороны шеи, лицо обращено к трубе, и кистью правой руки захватила за трубу...

Нет, он бы все равно мне не поверил. Сказал бы: "Выдумщик ты, Сережа, потому и поэт". А я бы посмеялся и сказал: "Так ведь и ты, Вольф, поэт!"...

-...висел под самым потолком и ноги были около 1 1/2 метров, около места, где был обнаружен, лежала опрокинутая тумба, и канделябр стоящий на ней лежал на полу...

Ох, как же я забыл, как забыл... Бедный Вольф! И перед Клюевым неудобно... А что же подумает администрация гостиницы! Сколько я им сделал хлопот, сколько хлопот, как неудобно!

-...мозговые оболочки напряжены; твердая оболочка мутноватая; мозг весит 1920 грамм... - при этих словах мужчина в черном поднял голову и внимательно посмотрел на Есенина, - так-так, голубчик, мозг у Вас есть, хорошо...
- Сколько, простите? - переспросил Сережа.
- Аж целых тысяча девятьсот двадцать грамм, - сказал читавший со смехом, - Вот сколько нового о себе узнаешь, не так ли?..
- Да-да, забавная ситуация получается! - и Сережа засмеялся звонким задорным голосом.
- Вы находите это забавным? - недоверчиво переспросил человек в черном, - обычно при прочтении судмедэкспертизы, поступившие бьются в истерике и просят прекратить это издевательство. Но Вы знаете, Сережа, служба у меня такая. Я обязан ознакомить каждого клиента с заключением его смерти, Вы уж простите...
- Ну что Вы, я понимаю! Тяжело Вам приходится, работа напряженная, весь день на одном месте...
- Очень редко, знаете ли, такие понимающие попадаются... - сказал большой начальник и в его черных глазах появилась искорка одобрения, - Ну, продолжим, а то время уже позднее, - и продолжил читать:
- сосуды основания мозга в норме...

Сереже было безразлично состояние его организма. К тому же, это уже был не его организм, и не его тело. Теперь бездушное тело принадлежало его убитой горем матери и ЕЙ.

Только тебе принадлежала моя жизнь, только тебе навеки принадлежит моя душа, думал Есенин.

Человек в капюшоне вдруг оторвался от чтения и пристально посмотрел на поэта.
- Вы уверены? - вдруг спросил мужчина в черном.
- В чем? - Удивленно отозвался Сережа.
- Что ей принадлежит Ваша душа?
Сережа вскинул от удивления брови и не нашелся что ответить.
Мужчина в черном посмотрел на собеседника с неподдельным интересом.
- Странные вы, поэты... Прожигаете жизнь впустую, топите свои земные дни в вине и даже после смерти не хотите обретать покоя... Ты ведь посвятил ей стихи? Конечно-конечно, я знаю... Прочтешь?
- Да это так... - замялся Сережа, поняв, что его мысли читают, - детсикй лепет...
- А разве любовь не превращает взрослых мужчин в наивных детей?... Последний раз в этих стенах я просил прочесть стихи о любви Шекспира. Как же давно это было, как давно! Время летит очень быстро, у меня с той поры не было ни одной свободной минутки - одни дела. И знаешь, это ведь последний твой шанс, прочесть стихи. Когда ты откроешь следующую дверь, не останется ничего - ни голоса, ни чувств, ничего, Сережа.
- И после нее ничего не останется? - спросил Серёжа с беспокойством.
- И после нее. Только ты сейчас не поймешь... На земле от нее и от тебя что-то останется - в вещах, стихах, воспоминаниях. Здесь ты пребываешь как душа, а там, дальше - бесконечный покой. Это в бесконечности раз лучше самого прекрасного чувства на земле. Ты поймешь, очень скоро, это будет похоже на тот день, когда вы венчаличь в церкви.

Сережа посмотрел в глубокие черные глаза человека напротив, который сидел здесь, между небом и землей, и выписывал пропуск с земного мира в мир загробный. Такой далекий от быта мира и в тоже время очень близкий ко всему земному, этот странный человек...

Сережа встал с кресла, подошел к окну, за которым были видны только облака и ничего больше, сел на широкий подоконник, как он обычно это делал когда декларировал свои стихи, и стал читать последнее, что он написал для любимой женщины, Зинаиды Райх:
"Цветы мне говорят - прощай,
Головками склоняясь ниже,
Что я навеки не увижу
Её лицо и отчий край..."
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*Ленинградский друг Есенина, поэт Вольф Эрлих.

Утром шел дождь и от того в лесу пахло сыростью и старыми листьями. Тяжелые облака так низко ползли над землей, что касались этой самой земли. Полуденное солнце пыталось пробиться сквозь серый туман и от усилий светило так ярко, что становилось белым. Белый свет мешался с темно-зелеными ветками елей и от того лес выглядел сумрачным и даже зловещим.

Старый лось смотрел на солнце, моргая своими большими черными глазами и думал, что в такие пасмурные дни он становится особо чувствительным. С утра у него задалось грустно-меланхолическое настроение и чем ближе был вечер, тем грустнее и меланхоличнее он становился. Старый лось был в душе большой философ и ни минуты своей длинной жизни не сомневался в правильности своей философии.
Вот медведь, думал лось, разве может он сидеть на поляне и любоваться небом? Куда ему! Он только и думает, чем бы брюхо набить, а его большой нос всегда повернут в том направлении, откуда пахнет медом. А все говорят: "Медведь - хозяин леса!". Он большой и сильный и, как-будто бы, все знает. Ну откуда лесным зверям знать об этом? Потому что так заведено. А кем? Этими же самыми медведями, думал лось. Но эти мысли были скорее политическими, чем философскими.

- Привет, лосям! - сказал подошедший.
Лось обернулся и увидел волка.
- Привет, серый, - сказал лось и в голосе его слышалась грусть.
- Чего творишь? - спросил волк.
- Любуюсь небом, - сказал лось и задрал голову, смотря на облака печальными глазами.
- У-уу, - протянул волк, - депрессуешь...
- Нет, просто думаю, - отозвался лось.
- Это тоже самое, - подметил волк.

Волк уселся рядом с лосем и стал тоже смотреть на небо.
С утра волк хорошо позавтракал и у него задалось радостное настроение. Вид у него был блаженный. Он смотрел ввысь и думал, что на перистых облаках, должно быть, очень приятно спать. Кинуть свои старые кости на мягкие облака и спать. Особенно, когда плотно позавтракаешь. Особенно, в непогоду.
Волк вообще считал себя большим реалистом. Он знал, что все эти закаты и томные вздохи при луне - чушь собачья. Никому они не нужны. Все, что нужно зверям, думал волк, это вкусно поесть и хорошо поспать. А если в голову лезут мысли про смысл звериной жизни, значит, пришло время найти кого-нибудь для размножения. Все очень просто в этом мире. Но лоси всегда все усложняют, думал волк, потому у них глаза всегда грусные-грустные, а у волков - умные.
И вообще, волк считал, что лесом должны править продуктивные волки, а не толстопузые медведи. Разве можно доверить жизнь лесных жителей лохматому зверю, у которого и хвоста-то нет, не говоря уже о мозгах. Поговаривают даже, что в медвежьей голове одни опилки. Волчьи мысли были скорее революционными, чем продуктивными. Но так думал волк, не замышляя в реальности никаких переворотов, потому что он считал - главное, что он сегодня хорошо выспался и вкусно позавтракал. А все эти мысли оттого, что волчица вчера сказала - до пятницы у нее запланирована головная боль.

Солнечный круг медленно, но верно сползал к горизонту. Смеркалось. На поляне, которая была неподалеку, хриплым прокуренным голосом зайцы пели гимн лесной федерации, вставляя маты через слово.
Сегодня в лесу царила анархия - медведь уехал на запад в командировку.
В лесу ходили слухи, что с западом у нас напряженные отношения. Но медведь сказал, что у него все схвачено, и на западе уже сидят наши люди.

Наверное, именно поэтому из нашего леса такая большая миграция на запад.