Полночный лес дурманил тишиной, луна всплывала между туч виденьем. Усталый путник лошадь гнал домой, пугаясь и крестясь от каждой тени. В обозе дочь сидела на мешках, закутавшись в потертый плащ суконный. И как бы ни терзал бедняжку страх, как ни сжимала пальцами икону - не издала ни звука.
Немота сковала ее горло с колыбели. Мечтала петь, но рвался изо рта лишь хриплый клекот вместо птичьей трели. Знахарки заставляли пить отвар, целители - свою живую воду, но не вернулся к ней словесный дар. Шли годы, молчаливые шли годы.
Дорожка узкая вдруг завилась змеей и вывела к причудливой ограде. Старинный особняк дышал бедой, но гости и такому были рады. Хозяйка хороша собой, бледна, но в черном вся - быть может, просто траур по мужу носит бедная она. Такой уже век: что ни вино - отрава, что ни охота - вражеский капкан или стрела из сумеречной чащи.
Накрытый стол. И путник сыт и пьян. Что может быть в промозглую ночь слаще? Чуть разомлев, присел у очага, взглянул лениво: меч черненой стали, оленьи, будто дерево, рога да старые часы в резном футляре. Не сразу понял, что же здесь не так. Часы стоят! И стрелки в паутине.
- Вам отплатить за ужин был бы рад. Я лучший часовщик во всей долине. Какой здесь, право, хитрый механизм - три скважины. Ключи для подзавода, верно, у вас? Опустим гирьки вниз. часы стоят, похоже, больше года?
- Сто лет, - холодный тон остер, как нож. - Не будем трогать, пусть пылятся дальше.
По телу путника вдруг пробежала дрожь - так много в голосе хозяйки было фальши. Некстати вспомнилось, что время - просто нить в умелых пальцах колдунов и магов. Пусть старость нелегко остановить, заклятье есть. И стерпит все бумага - что вязь из рун, что дьявольский обряд. Старик от ужаса не проронил ни слова. Он убежать отсюда был бы рад, но дочь спала.
Постель была готова, а сон не шел. Гость осторожно встал, прокрался в комнату, соседнюю с хозяйской. Под витражом чернеющих зеркал нашел ключи, все три, тяжелой связкой.
- Я должен завести. Я должен... - пот струился по вискам, дрожали пальцы. Казалось, что не пять минут, а год прошел.
- Паршивые скитальцы! Я вас пригрела за своим столом, а ты вот так за щедрость мне ответил?! Проклятый вор!
Протяжный первый звон, и на полу остался только пепел.
Старик, крестясь, будить скорее дочь:
-Вставай, родная! Одевайся, едем куда угодно, но скорее прочь. Я вспомнил, как судачили соседи, что зло бессмертно, коль его призвать. Вот только станешь пленником навечно своих же стен. Оттуда не сбежать, не выйти - держит тень всегда за плечи. Я сбил заклятье! И истлела кость. Пойдем, родная. Злу здесь нет прохода.
А из-под капюшона донеслось насмешливо:
- Спасибо за свободу.
Mary N