Мой Алёшка был дитя медового месяца.
Он родился 10 месяцев спустя после нашей с Серёгой свадьбы.
Он так был похож на Серёгу.
Те же огромные зелёные глаза, та же восхитительно прямая осанка.
А со мной у него была одна группа крови IIIB+
Верно говорят, что дети вырастают, отрицая родительские ценности.
Мы с Серёгой были непутёвые.
Потому наш сын был умнее, благоразумнее, практичнее нас обоих.
Он всегда возвращался домой вовремя, даже если у него не было часов.
Я, затюканная в свое время тотальным контролем моих родителей еще в 16 лет решила дать моим будущим детям столько свободы, сколько они смогут взять.
Алёшка был у меня один.
Одна беременность, один ребёнок, одна большая любовь.
Я никогда не ругала Алешку за тройки.
Это он, показывая мне тройку в дневнике выговаривал мне: Смотри - тройка. А все потому, что ты не ругала меня.
А я любила играть с ним в подушечную войну, любила слушать его любимую группу Depeche Mode.
Однажды, когда ему исполнилось 16 лет, я позвала его в кино до 16, которое собиралась посмотреть вместе с подругой Бируте.
Алёшка посмотрел на меня возмущенно и сказал: \"Как я могу смотреть такой фильм рядом с Бируте!\".
Она была молоденькая хорошенькая дама.
Я всегда помогала Алёшке в английским языком, а однажды ему задали сочинение по Войне и миру, на тему Кто твой любимый герой.
Вы же помните, Война и мир - книга невероятных размеров, и одолеть её уже не было времени.
Я написала за него это сочинение про Наполеона, потому что он был мой любимый герой.
Я получила двойку. Мы так смеялись с Лёшкой в тот вечер.
А однажды в мой день рождения мы поехали с ним покупать мне подарок,а вернулись в детской железной дорогой и стали играть на полу.
9 июля 1991 года через 20 дней после выпускного вечера и за один день до вступительных экзаменов в институт , Алёшка уехал на озеро Шилас, что под Вильнюсом и не вернулся.
В тот вечер в 8 часов ко мне в комнату общежития, где мы жили с ним, уже без Серёги, постучала женщина в белом халате и сказала, что его больше нет, и что я должна думать что делать с его телом.
Её слова не поместились у меня в голове.
Я спросила что случилось.
Она сказала, что он утонул.
Я опустилась перед ней на колени, и попросила: Скажи, что это неправда.
Она ничего не ответила.
Эта женщина не была груба.
Просто она хорошо знала жизнь, вернее смерть.
Это я поняла, когда увидела Алёшку после вкрытия.
Страшное деформированное лицо, железные скобки в голове, полуоткрытый глаз, из которого выкатилась слезинка.
Мой мир рухнул. Наступила ядерная зима.
Я не различала лица людей.
Три года я пила день в день, потому, что заплакав, я не могла остановится.
Потом нарастила броню на сердце и необходимость в спиртном отпала.
Через семь лет я начала различать цвета.
Анджей, друг моего сына спас меня от самоубийства словами, что Алешке бы не понравилось, если бы я что то сделала с собой.
17 лет спустя я не смирилась с его смертью.
Религию я отметаю за то, что смерть ребёнка самое безбожное событие на свете,
а церковники учат, что бога надо любить больше чем свое дитя.
Грустно философское: Не говори с тоской: - Их нет!
А с благодарностию: - Были.
Я тоже отвергаю
Все эти Америки, Литвы и России, весь это мир не стоит волоска с головы моего Алёшки.
Без него этот мир - всего лишь комок грязи, покрытый плесенью, который без толку носится в ледяном пространстве космоса.
Через три года после смерти сына я решилась открыть его школьные тетради.
Названия рок групп, смешные рисунки, конспекты уроков, названия всех американских штатов и вдруг я увидела ...стихи.
Приглашаю тебя на похороны...
Где будут хоронить тебя...
Там будут работники ВОХРа
И много других ребят...
Там будут твои предатели
И преданные тобой...
Подонки, ублюдки, приятели...
Там будет полный забой...
И встанешь тогда, окровавленный
Ногою пнув гроба крышку...
И крикнешь голосом сдавленным:
\"Возьмите мои излишки!\"
И загремят мотороллеры,
Дорогой давя утят...
И наши тотошки бройлеры
Поймут нас и все же простят.
Залезем тогда мы на дерево
И громко прегромко пернем.
Так, что ступней, брат левой!
И ничего, что первый.
Я спросила всех своих русскоязычных знакомых кто автор этих стихов.
Никто не знает.
Я думаю эти стихи написал мой, очень далёкий от поэзии, Алёшка.
Потому, что однажды ночью в последний год своей жизни, он вскочил с диванчика, где он спал, в ужасе и стал бегать по комнате, бессвязно ругаясь.
Я бегала за ним, стараясь успокоить.
Когда мне это удалось, он притих и спросил потрясённо: Мам, что это было?
Я сказала, что это был плохой сон.
Только потом годы спустя, я поняла, что он, как свойственно всем подросткам, предчувствовал будущее.
Это была смерть.
Это был день, когда на Симпсону вынесли приговор -\" невиновен\".
После долгих месяцев сидения в кресле №13 суда присяжных и обозрения всех доказательств виновности было ощущение будто тебе дали пирожок ни с чем.
Также этот день был первым днем на моей первой американской работе.
Работа мне не понравилась.
Вечером я вышла на крыльцо покурить и посмотреть на черное звездное небо.
Сами собой возникли слова:
Me world is desert.
My Sun is black.
My heart is broken.
My son is dead.
Pain, pain, pain,
Pain has no end.
My death, you welcome!
Please, give me a hand.
Потом я подумала: Чего это я на английском?
Удивилась даже, потому, что английский был тяжелой работой,
вызывающей головную боль.
И начала думать на русском:
Озеро Шилас
Тихая вода.
Ветки наклонились.
Не ходи туда!
Смерть караулит.
Люди вокруг.
Солнце глаза жмурит.
Будь на берегу!
Женщина в белом
Постучит ко мне.
Скажет у порога:
Тебя больше нет.
Что она сказала!?
Боже, помоги!
Брошусь на колени,
Попрошу: Солги!
Жив он, мой детёныш!
Он придёт домой!
Мать, ты похоронишь!
Был ответ немой.
Что мне делать?
Люди вызвали отца.
Плакать вместе будем.
Слезы без конца.
Это пересказ событий того страшного вечера.
Я действительно свалилась перед фердшеркой скорой помощи на колени и
попросила: Скажи, что это неправда!
Она ничего не ответила, но уходя поцеловала меня.
Спасибо ей.
Кто то действительно вызвал Серегу и мы с ним сидели всю ночь, не разговаривали, просто ждали утра.
Лёша, ты знаешь, даже твой дядька Володя приехал из Москвы на твои похороны.
Он спросил тогда нас с Серёгой и самого себя: Что мы еще не сделали, чтобы твоя жизнь была полной и интересной?
Никогда до того и никогда после я не писала стихов.
Боль не сделала из меня поэтессу.
Мы с Лёшкой оба стеснялись громких слов и бурных проявлений чувств.
Его увлечения и были компьютерные игры, восточные единоборства, оружие, культуризм. Он с друзьями даже снимал фильм ужасов.
Его герой был Шварц.
Я собрала все фильмы Лёшкиного героя и время от времени пересматриваю их и слушаю Depeche Mode и Технологию.
Я даже съездила в Коламбус на шоу Мистер Олимпия, чтобы Алёшка увидел своего Шварца моими глазами.
Как я хочу увидеть тебя, сынок и сказать: \"Я тебя люблю, Лёшенька!\"
Когда я носила своего Алёшку, я была счастлива безусловным, непоколебимым биологическим счастьем.
Ничего не могло огорчить меня, особенно тогда, когда я чувствовала, как он шевелился внутри меня.
Потом пришел день, когда я восхитилась и рассмеялась от счастья, когда мой младенец впервые улыбнулся в ответ на мою улыбку.
Еще раз я была просто на седьмом небе, когда мой 17 - летний сын окончив школу не захотел никуда уезжать.
Он хотел остаться дома.
Это была такая честь.
Ведь я сама все детство мечтала вырасти и поскорее вырваться из под опёки моих хороших, но таких строгих и правильных и потому невыносимых родителей.
Было еще много счастливых дней в тех 17 с половиной годах Алёшкиной жизни.
И тихих счастивых вечеров, когда все дома и все уже спят.
Сладкая каторга материнства - это 24 часа 7 дней в неделю 365 дней в году страха и беспокойства за свое дитя.
И редкие моменты, когда страх отпускает сердце и ты просто не можешь насмотреться на него, удивляясь, как это получилось, что от тебя родился вот такой умный красивый, совсем на тебя не похожий и в то же время такой родной человечек.
А когда случается самое страшное, подумать о чем ты даже не решалась, то каждая из нас реагирует по своему.
Одна мать станет всем и каждому подробно рассказывать о своей потере.
И счастливые люди, те, у кого дети живы, начнут избегать её.
Другая замкнётся и сожжет все фотографии своего ребёнка, чтобы забыть о том, что причиняет невыносимую боль.
Люди её не поймут и даже осудят за короткую память.
Третья даст себе волю скорбеть так, что окружающие её люди просто не смогут быть рядом.
У каждого свой болевой порог.
Многие найдут утешение в религии.
Блажен, кто верует, тепло ему на свете.
Есть и такие, кто выживет наперекор всему. И научится опять улыбаться.
По настоящему мужественным человеком можно назвать только того, кто знает, что проиграл, но все равно идёт до конца.
