Толстой говорил, что закончить роман свадьбой главного героя ‑ это все равно, что в финале запустить его в клетку со львом и оставить в таком положении. Мол, после свадьбы все самое драматическое только начинается. В жизни самого Льва Николаевича так и было. А старая нянька Толстого посмеивалась, что он стал бы совсем другим человеком, женись он в свое время не на своей Софье Андреевне, а на ком-то другом…

 

Дело решилось неслыханно, до скандальности быстро. 23 августа 1862 года Лев Николаевич оставил запись о Софье: «Ночевал у Берсов. Ребенок! Похоже!», а ровно через месяц — 23 сентября, уже было свадьба.
Сонечка Берс была не первой избранницей Толстого. Он давно уже хотел жениться, и все никак не мог выбрать, на ком. Долго присматривался к соседке по имению, Валерии Арсеньевой. Больше года длилось ухаживание, обиняками молодые люди не раз успели обсудить свои чувства, равно как и взгляды на семейную жизнь, но Толстой все колебался. То Валерия наденет платье с открытыми руками, а руки у ней нехороши. То покажется, что она дурно воспитана, невежественна, глупа. А то вдруг «Прелесть. Положительно женщина, более всех других прельщающая меня». Толстой без конца анализировал ее характер. Составил подробнейший план жизни с ней, вплоть до того, как станет называть ее «пупонькой», а она в попелиновом платье будет ходить в крестьянские избы и делать добро. Он показал свою предполагаемую невесту тетке, брату, приятелям, наконец, он сделал предложение, да так и не женился. Формальный повод: увидел во сне, как Валерия целуется с другим.
Потом были еще барышни: Екатерина Тютчева (дочь поэта), княжна Щербатова, княжна Львова… «Я изо всех сил желал влюбиться, и никакого!.. Что это, ради Бога? Что я за урод такой?» — тревожился граф. Кстати, в дом Берсов он стал ездить ради очередной барышни, в которую старался, да все никак не мог влюбиться — Лизы, старшей Сониной сестры. И ездил к ней целый год! «Лиза Берс искушает меня; но этого не будет. Один расчет недостаточен, а чувства нет».
И тут вдруг у него словно открылись глаза! 18-летняя Соня, как и многие барышни, баловалась литературой, написала целую повесть, в которой действовал «успевший пожить, необычайно непривлекательной наружности, но благородный и умный князь Дублицкий», в которого тайно была влюблена героиня. В описании Толстой узнал себя. С чтения этой повести и началось это стремительное сватовство! Как-то Толстой мелом начертал на ломберном столике: «в. м. и п. с. с. ж. н. м. м. с. и н. с.» и попросил Соню прочитать — она по вдохновению догадалась: «ваша молодость и потребность счастья слишком живо напоминают мне мою старость и невозможность счастья». Только несколько слов он ей подсказал. В тот вечер в его дневнике появилось: «Я влюблен, как не думал, чтобы можно было любить. Завтра пойду, как встану, и все скажу или застрелюсь».
На следующий день было 16 сентября. Толстой принес письмо, Соня ушла читать в свою комнату. За ней следом бросилась Лиза, стучалась, требовала сказать, что пишет граф. Соня сказала, что он просит руки. Лиза кричала: «Откажись, откажись сейчас же!» Соня вырвалась, вбежала к Толстому, перевела дух и звонким, счастливым голосом ответила: «Разумеется, да!»
В тот же день было объявлено о помолвке. Лев Николаевич стал настаивать, чтобы свадьба была через неделю. В приличных семьях так не делали, но Толстой умолял, говорил, что и так слишком долго ждал, что жениховство томительно, что он не вытерпит. Может, боялся снова охладеть? А Сонечка… Будет ли 18-летняя влюбленная барышня спорить с женихом? Да и родители препятствовать не стали. Андрей Евстафьевич Берс, из остзейских немцев, был врачом и только незадолго до всех этих событий получил дворянство по выслуге. Его жена — незаконнорожденная. Они были счастливы отдать дочь за графа, богатого и принятого в свете, тут уж не до приличий. Между прочим, от поспешности свадьбы отец даже выиграл — под этим предлогом он не дал за дочкой ничего, мол, нет времени собрать приданное.
В последний момент оказалось, что у Льва не хватает крахмальной рубашки, послали к галантерейщику, и в церковь опоздали на целый час. Зато Соня — и как только успела за неделю? — была безупречна в своем длинном платье со шлейфом, делавшем ее как будто выше, и тончайшей вуали. Вот только бледна была почти так же, как и сестра Лиза, стоявшая в церкви чуть позади молодых.
А все из-за дневника, который Лев из странной прихоти дал накануне читать своей невесте. Это был дневник 34-летнего мужчины, действительно успевшего пожить. И многое там смущало юную девушку!
Не может или не хочет
Отец Льва Николаевича — граф Николай Ильич, женился на матери — княжне Марье Николаевне Волконской, из расчета, но жил с ней счастливо. Ей исполнилось уже 32 года, в то время как ему — всего 37, она ходила вразвалочку, была неграциозна, некрасива (одни только лучистые глаза были в ней хороши), зато благородна, умна и очень богата. Родители — их характеры, и внешность, и отношения, будут описаны Толстым в «Войне и мире»: Николай Ростов и Марья Волконская. Даже имена-отчества своим героям он оставит настоящие. Была в их семье и девушка, выведенная в романе под именем Сони: сирота-бесприданница, приходившаяся отцу кузиной, воспитывавшаяся в доме вместе с ним, всю жизнь страстно в него влюбленная. Звали ее иначе — Татьяной, а так — та же толстая черная коса, те же агатовые глаза, та же кошачья повадка. После смерти Марьи Николаевны (та умерла, когда Леве было полтора года) Татьяна Александровна Яргольская воспитывала детей-Толстых, а замуж за их отца так и не пошла. Что же касается имения Волконских, Лысых Гор, описанного в романе — это была точная копия Ясной поляны, по крайней мере в том виде, в котором она существовала во времена детства Льва Николаевича. Потому что в 26 лет он проиграл дедовский дом в штосс. Трехэтажный особняк в 36 комнат с каменным верхом и деревянным низом разобрали и увезли в имение помещика Горохова (в Ясной поляне остались лишь два небольших флигеля, в которых отныне и предстояло размещаться семейству). Несколькими годами раньше Лев  проиграл и все имение, но по счастливой случайности Ясная поляна была спасена. Дело было в армии, на Кавказе, Толстого обыграл некий Кнорринг. У Льва был там друг-чеченец по имени Садо, тоже большой охотник до карт — по дремучести его вечно надували партнеры, а Толстой, не терпевший несправедливости, пару раз заступился. Садо был благодарен и называл графа своим кунаком. И вот этот Садо, видя, как Лев мучится раскаянием после проигрыша, тайно поехал к Кноррингу и … отыграл у него все векселя. За это Толстой подарил спасителю музыкальную шкатулку.
Молодость Льва Николаевича протекала так, что предположить в нем будущего великого человека было невозможно! Студент, обучавший братьев-Толстых, говорил: «Сергей и хочет и может, Дмитрий хочет, но не может,  Лев и не хочет и не может». В университете он учился из рук вон плохо, экзамены заваливал, так что после двух лет его отчислили. Один профессор все удивлялся: у юноши выразительные черты лица, умные глаза, с такой внешностью дураков не бывает!
Выйдя из университета, Лев несколько лет жил то в Москве, то в Петербурге, то в Ясной поляне, доставшейся ему по наследству (по семейной традиции, это имение переходило не к старшему, а к младшему сыну). И всюду кутил, играл в карты, охотился, азартно волочился за женщинами и кормил персиками из дедовской оранжереи сладкоголосых и белогрудых цыганок. Его и в армию-то увез брат Николай от долгов. Это было больше всего похоже на бегство: Лев отправился на Кавказ, не выправив паспорта, не взяв в Тульском губернском управлении, где числился на мелкой должности, отставки, даже не оформив в Герольдии  дворянской грамоты. В итоге 5 месяцев просидел в Пятигорске в простой избе в ожидании бумаг, чтобы можно было поступить в полк.
Когда формальности были улажены, Толстого зачислили юнкером в артиллерию и приставили к пушке-единорогу. На Кавказе война шла ни шатко ни валко, так же, как и на Дунае, куда позже перевели Левушку. По-настоящему пороха он понюхал в Севастополе. Его ошибочно приняли за офицера с опытом и доверили целую горную батарею. Командовать ею Толстой был совершенно не способен, и вообще не мог понять, почему это он должен исполнять чьи-то приказы и все время оставаться на месте. Сослуживцы вспоминали о нем как о человеке, который «разъезжает по разным местам туристом. Как только заслышит где выстрелы, тотчас же является на поле брани, а кончится сражение, — он снова уезжает, по своему произволу, куда глаза глядят. Не всякому удается воевать таким приятным образом!» Не удивительно, что у него, в отличие от других участников событий в Севастополе, не было ни одной награды! К большому облегчению начальства, поручик Толстой обиделся и подал в отставку. Слава Богу, к этому времени он был уже весьма известным литератором, благодаря повестям «Детство» и «Отрочество».
Кстати, когда первая повесть, подписанная аббревиатурой ЛНТ, появилась в «Современнике», члены семьи Толстых узнали в героях самих себя, поняли, что написал кто-то из своих, но решили, что это — старший брат Николай. На Льва, которого в семье считали пустым малым, никто и подумать не мог!
Писать Лев Николаевич начал еще накануне отъезда в армию, продолжил на Кавказе, и послал в «Современник» Некрасову, вовсе не думая, что это может стать делом его жизни. Но читателям его стиль так понравился, что в Петербурге Толстой сделался настоящей знаменитостью. За ним ухаживали, его приглашали, «на него» собирали званные вечера. Поселился начинающий гений у Тургенева. Между ними сложились странные отношения: по любому поводу эти двое спорили! Выглядело это так: Толстой лежит на сафьяновом диване, а Тургенев бегает по комнате, всплескивает руками, и голос его от раздражения становится все тоньше и доходит до истерического фальцета. «Это вы нарочно взад вперед мимо меня бегаете, мне назло!» —  рычит Толстой. Иван Сергеевич с глазами умирающей газели падает в кресло и хрипит: «Не могу больше, у меня бронхит!». «Бронхит — воображаемая болезнь» — парирует граф.
В конце концов дело обернулось крупной ссорой. Тургенев как-то похвастался, что гувернантка учит его дочь чинить рваную одежду бедняков. А Толстой возмутился: это фальшь, пошлая сцена, когда выряженная в шелка девушка берет в руки зловонные лохмотья. Слово за слово, и Тургенев завизжал: «Замолчите, или я в вас пущу вилкой», а Толстой самым простецким образом пригрозил дать ему в рожу. Уже прозвучало слово «дуэль», и, что скверно, при свидетелях… Общим друзьям еле удалось замять дело — Толстой с Тургеневым просто перестали разговаривать на много лет. При этом Иван Сергеевич имел роман с сестрой Толстого — Марией Николаевной, которая из-за этого даже бросила мужа, а кончила тем, что ушла в монастырь.
Лев Николаевич и сам тем временем окунулся в любовные переживания — его сердце, неизменно остававшееся холодным к барышням, прикипело к яснпольской крепостной. Сначала молодой граф сошелся с Аксиньей исключительно ради здоровья — так делал до свадьбы и его отец, и у Толстого кроме официальных троих старших братьев был еще один, самый старший. Он служил в имении почтальоном, много пил и хаживал в барский дом выпрашивать по рублику на водку, при этом был больше всех похож на Николая Ильича.
Теперь и Лев Николаевич прижил с крепостной крестьянкой ребенка, увидеть которого, впрочем, не разу не пожелал. Зато к самой Аксинье со временем стал испытывать какое-то болезненное чувство, словно наваждение! «Я дурак, скотина. Красный загар, глаза… Я влюблен, как никогда в жизни. Нет другой мысли. Мучаюсь»  ­— писал о ней Толстой в дневнике: том самом, что после давал читать своей невесте. За несколько месяцев до свадьбы Лев Николаевич навсегда разорвал с Аксиньей, но забыть — не забыл. В старости он еще напишет об этой своей любви рассказ «Дьявол», и станет прятать его от жены в обивке кресла вместе с засушенным цветком, который ему когда-то подарила Аксинья. Софья Андреевна и без того истерзалась ревностью к этой женщине! А ведь были в том дневнике еще и истории неудачного сватовства Толстого, и его светские интрижки, и мимолетные влюбленности. Был и намек на роман с двоюродной теткой, умнейшей и образованной Александрой Андреевной Толстой (Лев Николаевич и после свадьбы не перестанет переписываться с ней, и за всю жизнь отправит ей 119 писем). Много в дневнике было всякого разного, что не стоило бы читать девушке накануне свадьбы. Но Толстой хотел быть предельно честен…

Читать дальше: http://drug-gorod.ru/2016/12/14/lev-tolstoj-zhenit...to-vojti-v-kletku-s-hishhnikom