Когда-то в юности очень нравилось это стихотворение. Сейчас нашла его.

Редьярд Киплинг 1865-1936

Моральный кодекс
Перевод Якова Берлина

Чтоб вы не приняли за быль
Мой стих, скажу я вскользь –
Всё это я придумал сам
С начала до конца.

Медовый месяц пролетел, пришлось с женой проститься,
Вновь Джонса служба позвала, афганская граница,
Там гелиограф на скале, а он связист бывалый
И научить жену успел читать свои сигналы.

Она красой, а он умом равны друг другу были,
В разлуке их Амур и Феб сквозь дали единили.
Чуть рассветет, с Хуррумских гор летят советы мужа,
И на закате нежный Джонс твердит мораль всё ту же.

Остерегаться он просил повес в мундирах красных,
Сладкоречивых стариков, не менее опасных,
Но всех страшней седой сатир, кого чураться надо, –
Их генерал, известный Бэнгз (о нем и вся баллада!).

Однажды Бэнгз и с ним весь штаб дорогой едут горной,
Тут гелиограф вдалеке вдруг стал мигать упорно.
Тревожны мысли: бунт в горах и гибнут гарнизоны...
Сдержав коней, они стоят, читают напряженно.

Летят к ним точки и тире. "Да что за чертовщина!
“Моя любовь!” Ведь вроде нет у нас такого чина!"
Бранится Бэнгз: "Будь проклят я! “Малышечка!” “Богиня!”
Да кто же, тысяча чертей, засел на той вершине?"

Молчит придурок–адъютант, молчит штабная свита,
В свои блокноты странный текст все пишут деловито,
От смеха давятся они, читая с постной миной:
"Не вздумай с Бэнгзом танцевать – распутней нет мужчины!"

Так принял штаб с Хуррумских гор от Джонса передачу
(Любовь, возможно, и слепа, но люди-то ведь зрячи),
В ней Джонс супруге молодой из многомильной дали
О жизни Бэнгза сообщал пикантные детали.

Молчит придурок–адъютант, молчит штабная свита,
Но багровеет всё сильней затылок Бэнгза бритый.
Вдруг буркнул он: "Не наша связь! И разговор приватный.
За мною, по три, рысью ма-арш!" – и повернул обратно.

Честь генералу воздадим: ни косвенно, ни прямо
Он Джонсу мстить не стал никак за ту гелиограмму,
Но от Мультана до Михни, по всей границе длинной,
Прославился почтенный Бэнгз: "Распутней нет мужчины!"