«Люди связаны с другими людьми тысячами невидимых нитей, сплетённых из чувств, отношений, ощущений, неосознаваемых тонкостей и глубинностей, — размышлял Маленький Ангел. — Иногда эти нити непрочные и мало что значащие. Легко сплетаются, также легко разрываются, так, что и не сразу заметишь: случайные встречи, которые так и не стали Встречами. Порой сплетаются нити-привязанности, этакие резиночки, не позволяющие людям удаляться на большие расстояния.

«Всё-таки люди, — думал Маленький Ангел, — поразительные существа! Они отправляются за тридевять земель в поисках нечаянной радости. Они терпеливо ищут людей, которые сделали бы их жизнь интересной и удивительно прекрасной. Они вглядываются в тысячи глаз, пытаясь отыскать тех, кто подарит им любовь.

   ...Август хочется есть большой ложкой, щедро разливая остатки тепла. Ведь в августе, каким бы жарким он ни был, тепло совсем другое. Август греет, как легкий свитер, связанный из зеленых березовых листьев, который почему-то пахнет спелыми яблоками.

Август — это сумерки лета, напоенные отголосками июльского зноя и приправленные свежестью сентября. Этими легкими сумерками хочется дышать, с удивлением наблюдая, как день ото дня воздух становится прозрачным.

В августе вновь хочется стать романтичным и зажигать по вечерам керосиновую лампу. И чтобы за круглым столом пили чай и пахло яблочными пирогами. Хочется вспоминать лето, которое еще не закончилось, но тоска по которому уже поселилась в сердце.

А знаете, почему Маленький Ангел любит ромашки? У них такие снежно-белые лепестки, как воздушные летние облака… А желтые глАзки серединок смотрят в небо тысячами ярких солнышек… А еще они невероятно воспитанные — весело кивают тебе при встрече. И всегда улыбаются, светло и по-доброму… А еще они совсем неожиданно напомнили Маленькому Ангелу о… зефире. «Зефирка с маскарпоней, — мечтательно сказал Маленький Ангел, — лучшее лакомство! Ванильная или с ароматом сливок…». «Дааа, — задумчиво ответил другой Маленький Ангел, по-хозяйски наливая себе чашечку свежайшего кофе с молоком, — если бы итальянцы только знали… Они бы даже не стали больше ничего выдумывать…». И протянул Маленькому Ангелу сливочную зефирку, щедро украшенную сладковатым маскарпоне.

А знаешь, что еще настоящее Чудо? Это найти созвучие в другом человеке. Принести ему свои сказки, и свой ветер — и он его встретит.

    Настоящего голода, какой пережила моя бабушка в блокаду, а мама на Ленинградском фронте, я не помню, но голодные времена застал. После войны в Ленинграде бабушка, мама и я буквально перемогались, получая хлеб по карточкам, и все мечтали: «Вот приедем на Дон…»

Возвращаясь домой после многочасовых стояний в очередях за мукой, которую только начали продавать, после давки, духоты и истерических слухов: «Кончилась! Больше не будет!», мы приносили три пакета — бабушкин, мамин и мой, и вот тут-то начинались воспоминания о каких-то сказочных временах, о невероятных урожаях и пышных казачьих калачах… Мне эти рассказы казались фантастическими, как легенда про золотые яблоки! Разве могут быть яблоки из золота?

Январь почти никто не встречает…

Он всегда приезжает в поразительное утреннее безлюдье, а потом долго идёт по притихшим городским улочкам, мечтая о горячем кофе и о ком-то, кто, быть может, именно его и ждёт.

Это утро не похоже ни на что, оно и не утро вовсе, а короткий обрывок первого дня: проба, бесплатный образец, авантитул. Нечего делать. Некуда идти. Бессмысленно начинать что-то новое, ведь ещё не убрано старое: посуда, скатерти, обёртки от подарков, хвоя, осыпавшаяся на паркет.

Худой старик с колючей щетиной на лице сидел в углу станционного буфета в Майори. Над Рижским заливом свистящими полосами проносились зимние шквалы. У берегов стоял толстый лед. Сквозь снежный дым было слышно, как грохочет прибой, налетая на крепкую ледяную закраину.
Старик зашел в буфет, очевидно, погреться. Он ничего не заказывал и понуро сидел на деревянном диване, засунув руки в рукава неумело заплатанной рыбачьей куртки.

... И если согнуть корочку мандарина, то брызнет липкий,
сладкий и ароматный сок цедры
— это декабрь.

Декабрь — это ожидание и вера, вопреки всему и несмотря ни на что… Это сопричастность чуду, которое звучит одной единственной скрипичной струной где-то глубоко в сердце…
Долгожданная белизна. Чистота. Свежесть. Невинность. Нежность мечты…

художник Илья Чирун "Сорок сорок" (2017)

Ноябрь пакует вещи, чтобы отправиться в путь. На дно чемодана кладёт коробочку молочного тумана. В боковые карманы прячет кудлатые тучи. Изморозь на сухой траве, лужи-кляксы, мелкий пушистый снег — Ноябрь ничего не забыл.

Когда колючий ветер начнёт покусывать за уши, когда яркая солнечная лампочка сменится той, что потусклее — согрей себя изнутри.

Вкусным чаем.
Добрыми книгами.
Милым рукоделием.

Ноябрь — своенравный гость. Не угадать, в каком настроении придёт, будет приветливым или капризным. Но, пожалуй, в этом суть гостеприимства: оказывать тёплый приём всем, кто заглядывает на огонёк.

Видя, что ему рады, Ноябрь перестанет хмурить косматые брови и даже улыбнётся втихомолку.

И будет мир да лад.

КСЕНИЯ ШУСТРОВА

Мы пришли в отчаяние. Мы не знали, как поймать этого рыжего кота. Он обворовывал нас каждую ночь. Он так ловко прятался, что никто из нас его толком не видел. Только через неделю удалось наконец установить, что у кота разорвано ухо и отрублен кусок грязного хвоста.

Это был кот, потерявший всякую совесть, кот — бродяга и бандит. Звали его за глаза Ворюгой.

Мы празднуем ноябрь…

Он честен, не приукрашивая своей приглушённой красоты…
Да и на последнюю не претендует особо — что он, девочка, что ли, которой цветы в локоны, да корону из солнца…

Ноябрь не стыдится себя, своей частой промозглости, нагловатых ветров…

Осенью хорошо просыпаться рано. Когда еще влажно-туманно, и в молочном сумраке тают первые огни. И кофейно настраиваться на бодрый день. Наполнять его маленькими шажочками, вкусами, запахами, завернуться в него, любоваться им. Снова вспоминать как это все же приятно: кутаться, согреваться, и до одури надышавшись вечерней промозглостью — спешить в тепло, ждать в нем кого-то или знать, что кто-то ждет там тебя.

Ноябрь хмуро шел по улице, спрятав замерзшие руки в карманы серого длинного пальто. Подошвы его крепких ботинок шаркали по мостовым, усеянным мокрыми опавшими листьями. Он посмотрел на небо — оно было похоже на тонкий прозрачный слой льда, хрупкий и бесцветный. Изредка в воздухе пролетали хрустальные снежинки.