Грубо выругавшись, один потянулся здоровой рукой за выбитым пистолетом. Второй выстрел, почти в упор, швырнул его навзничь с пробитым черепом. 

Победитель молча кивнул, как бы соглашаясь с собственными мыслями, и сунул оружие в кобуру. Спокойно и деловито он обшарил труп и перегрузил всё, что посчитал ценным, в свой заплечный мешок. Пара банок консервов, складной нож, патроны, да и чужой пистолет тоже. При везении его можно будет обменять на продукты. 

Отойдя немного от места стрельбы, человек опустился на корточки, перетряхнул мешок, раскладывая добычу в определённом порядке, потом почистил и дозарядил оружие, никогда не подводившее его. Мягко провёл пальцами по стволу и хмуро улыбнулся. Странная усмешка, никак не коснувшаяся глаз. Они по-прежнему оставались холодными и отрешёнными. 

Охотились за ним не впервые, и он привык всё время быть настороже. Даже во сне. Пока все попытки оканчивались так же, как и эта, последняя. Впрочем, при нужде он и сам был не прочь поохотиться… 

Поднявшись, он зашагал туда же, куда и шел до нападения. Недалеко должны были находиться развалины древнего города. Невысокий, костлявый, вечно взлохмаченный и оборванный, с темной от загара и грязи кожей, он казался совсем мальчишкой. Но стоило посмотреть на скуластое лицо с презрительно искривленными тонкими губами, а особенно – заглянуть в ледяную глубину серо-зелёных глаз – и чудилось, что это существо – сама смерть и живёт с сотворения мира. 

Парень никогда не подсчитывал свои года. Его это просто не интересовало. Он родился под конец Великой Войны, когда город сражался с городом, улица – с улицей, человек – с человеком. К тому времени всеобщее безумие потихоньку шло на убыль. Но это никак не относилось к детям, рождённым и выжившим во время Войны. По крайней мере, к тем, кто успел подрасти и принять участие в сражениях. Они же с братом были именно такими, узнавшими вкус крови. И своей, и чужой. 

Отца он никогда не видел, смутно помнил мать. Её убили, когда он был ещё молокососом. Основная забота о выживании легла на его плечи, ведь брат был ещё моложе. Ему удалось справиться с проблемами как в прямом, так и в переносном смысле. Оба выжили. Вернее, научились не поддаваться смерти. 

Брат… Единственный человек, которого любил он и который любил его… В холодных глазах промелькнула горечь. Ему до сих пор было больно при воспоминании о том событии. 

Тряхнув гривой нечёсаных волос, он постарался все выкинуть из головы. Чёрт возьми, перестань киснуть! Прошлого не вернёшь… 

Что-то было не так. Он остановился, насторожившись, и услышал. Шорох задетых листьев, потрескивание сухих сучков под ногами, шелест раздвигаемой травы. С разных сторон. Проклятье! Облава. Он не двинулся с места, определяя направление движения. Он знал этот лес. Знал, где и как можно спрятаться. И лишь в самый последний момент бесшумно скользнул вперёд… 

Когда несколько пятнистых вооруженных типов прошло мимо и скрылось в глубине леса, он мягко спрыгнул с дерева и повернул в другую сторону. Нет, он не боялся встречи с ними. К страху это не имело никакого отношения. Но он никогда не упускал случая провести за нос тупоголовых солдафонов… 

Он не имел понятия, почему участились случаи облав. И уж совсем не подозревал, что оставшиеся в живых старики (из тех, кто ещё помнил прошлое) заключили мир. Постепенно к ним присоединялось всё больше народу, а остальных, кто не хотел или не мог понять значения перемирия, безжалостно уничтожали. Как бешеных зверей. Видно, боялись вновь оказаться во власти безумия. Или потерять власть, которую сейчас имели… 

Но ничего этого парень не знал. А впрочем, если бы и знал, в его жизни, наверное, ничего бы не изменилось. Он был рождён в Войну и для Войны. 

Как-то они попали в подобную облаву с братом и, засев в развалинах, отстреливались от прущих напролом ублюдков в пятнистых комбинезонах. Он уже тогда насобачился стрелять навскидку, почти не целясь, однако ж, убивая наповал. Действовал, как автомат. И, когда сзади раздался шорох, выстрелил по инерции. Лишь потом присмотрелся. Это был его собственный брат!.. 

После того случая он научился стрелять так, чтобы с первого раза ранить противника в руку, лишить оружия. А уж затем решать, добивать его или нет. Чаще всего добивал. Отпущенных же, вероятно, приканчивали какие-нибудь другие изгои вроде него. Или, может, лесное зверье, почуявшее кровь. Лично его это уже не волновало… 

В последнее время его вообще мало что волновало. Только начинало тяготить одиночество. Особенно по ночам. Но в этом он никогда бы себе не признался. Лучше сдохнуть, чем проявить слабость. Всё равно, физическую или душевную. 

Краем глаза отметив движение, парень, не раздумывая, выхватил пистолет и выстрелил. Как обычно, в цель он попал, но… Его противник стоял, держа оружие левой рукой, и чёрный зрачок смотрел ему точно в лоб. Правая, перебитая рука прижата к боку, лицо бледное, губа прикушена от боли. Однако, пистолет не дрожал. 

Парень даже не сделал попытки опередить смерть. Наоборот, выронил оружие, шагнув вперёд. Брат – ожил?! Правда? Удивление сменилось недоумением, а затем – странным облегчением. 

Несколько долгих ударов сердца они смотрели друг другу в глаза, и рождённый убивать прочёл в них свой приговор.