Надо, наверно, сразу предупредить. Послевоенное - это не название какого-то произведения Виктора Астафьева. Но и не отсылка к периоду творчества писателя, поскольку у него всё написано уже в так называемое мирное время. Более того, рассказ “Пролётный гусь” и повесть “Обертон”, о которых пойдёт речь, сочинения, скорее поздние, вышли они в конце прошлого века. Однако время действия в них и даже сама тема - послевоенные годы, трудные для страны тем, что хотя и началась, казалось бы, жизнь гражданская, но война ещё не прекратила своё страшное действие, по инерции она продолжала калечить судьбы людей.

Вот таким взглядом на то время, о котором написаны были, наверно, сотни книг, сняты сотни фильмов, и примечательны эти два произведения Виктора Астафьева. Собственно, я узнал о них, получил своего рода рекомендацию к прочтению, все равно в связи с прозой военной - накануне Дня Победы наткнулся на интервью Алексея Варламова, ректора литературного института, где он говорил о том, какое отражение Великая Отечественная получила в книгах русских писателей. Многое оттуда я взял на заметку, а начал с Астафьева, быть может, потому что часть упомянутых Варламовым работ этого писателя уже читал (да, у одного только Астафьева список приведенных в интервью названий не ограничивается двумя).

Итак, рассказ и небольшая повесть о том, как война закончилась и в то же время не закончилась...

В обоих случаях главные герои попали в мясорубку войну в очень юном возрасте, мальчишками. Война стала для них тем более страшным опытом, что другого-то у них, по сути, и не было. А когда боевые действия для них закончились, новая, вроде бы мирная жизнь оказалась для них не очень-то ясной, не очень-то простой.

В частности, в рассказе “Пролётный гусь”лейтмотивом звучит мысль о том социальном расслоении, что породила война. Как были на ней “баре” и “работяги”, так они перешли и на гражданку.

И рассказ и повесть отмечены особым астафьевским языком, который, будучи по-своему изысканным, восходит тем не менее не к рафинированному слогу Ивана Сергеевича Тургенева, главного русского стилиста золотого века, не к прозрачному и лаконичному слову Чехова, а даже не знаю, к какой традиции. К Лескову, к Шолохову? В любом случае, как мне кажется, так больше уже не пишут.

Для героев этих двух сочинений Астафьева поиск места в новой жизни это ещё и поиск второй половинки - ведь это люди, как уже сказал, очень молодые, даже юные. Автор тут не пуританин, не “викторианец”, не стесняется называть вещи своими именами. Впрочем, он не переступает ту грань, за которой начинается развязность и пошлость, - тоже удивительное и редкое умение, особенно в наше время, когда в так называемой изящной словесности стало возможным и допустимым, казалось бы, всё.

И точно так же, буквально по лезвию бритвы, он проходит давая оценку людям, народу на той войне - настоящей военной и уже послевоенной, войне с разрухой, с последствиями боевых действий, оккупации. Люди во время этих двух разных, но таких близких, переплетённых между собой войн вели себя по-разному. Начальники и командиры разных рангов проявили себя тоже по-разному. Были среди них сволочи и гады, но это не значит, что все - сволочи и гады. Вообще, к людям светлым судьба часто оказывалась более пристрастна. Мы, как народ, далеки от идеала, нам ещё есть над чем работать. Мы - люди...

Вот такие мысли пришли во время чтения.

А уже примерно набросанный план дальнейшего освоения темы буду выполнять.