Под повестями имею в виду два довольно сильно отличающиеся друг от друга сочинения - "Чужая сторона" и "Покой и воля". 

 

Первая - это почти триллер, который можно также легко обозвать чернухой. У живущего где-то в Сибири рабочего-гальванщика (или в местном обиходе макальщика или даже мАкальщика) Ивана Чашкина умирает в Подмосковье мать. На его беду в то же самое время умирает генеральный секретарь КПСС Л.И. Брежнев...

 

Путь на похороны оборачивается для Чашкина этаким "гиньолем", хождением по мукам - потому что Москва в эти дни для не-москвичей закрыта. Повесть (да по объёму и насыщенности - небольшой роман; назвал же Барнс романом куда более короткое произведение, и ничего) и можно было бы счесть простым протестом против позднесоветской бюрократии - если бы там ещё не была представлена целая галерея разных типов людей, населявших в то время просторы нашей Родины. Легко представить, что среди них будут одни только подонки и подлецы, но ведь у Головина не так. И честные, добрые люди встречаются на пути Ивана. Но всё это - не представители элиты. Да и на самого себя у Чашкина открываются глаза, хотя, быть может, и поздно. 

 

Такая вот горькая и страшноватая правда представлена в повести, не одномерной и уж никоим образом не смакующей пороки общества и отдельных индивидов, чтобы числиться по разряду простой чернухи...

 

А вторая повесть, "Покой и воля", это продолжение повести "Джек, Братишка и другие". Это своего рода дилогия. В отличие от первой части, вторая была написана, похоже, не по горячим следам, а спустя несколько лет, уже в 90-е. Действие здесь начинается прямо с того момента, которым заканчивается "Джек, Братишка и другие". У наших героев рождается сын Николай, и так в поселке Заветы Ильича (название не упоминается, но посмел предположить, что вряд ли оно изменилось) становится одним человеческим жителем больше (про домашних животных сказать труднее, потому что там очень сильна "текучесть кадров", по ряду причин). 

 

"Покой и воля" выдержана в том же тоне, что и предшествующая повесть, - то ироничном, то лирическом, то философском. Головин опять рассказывает здесь о, казалось бы, самых простых вещах, но - и самых фундаментальных для человеческого существования. Собственно, в этом и сила обеих повестей - никакого (вроде бы) замаха на планетарный масштаб, никаких смелых экспериментов в области формы или в области идей - а впечатление остаётся глубокое. Автор говорил неспешно, не пытаясь ошеломить читателя, произвести на него эффект, - а сказать сумел о многом...