Именно с этими мыслями я живу. Не часто, но стабильно. Стараясь помнить об этом.
И это одна из причин, по которой я делаю то, что хочу. Говорю сразу и все, что думаю. А ещё - не стесняюсь писать бывшим партнёрам, друзьям, мириться с родственниками и извиняться.
Я помню - жизнь одна. Возможно единственная. И настанет день, когда всему придет конец. Мой мозг перестанет работать, а с ним не станет и меня самого.
Потому что мы это лишь то, что мы мыслим.
Умрут все, кого я люблю: животные, растения, люди. Однажды всё умирает. И мимолётная неудача и обида - мелочь в сравнении с этим.
Пока мы ещё живы, мы можем порадовать близких. Простить их, любить их, дарить им подарки и свое внимание. Мы можем помогать тем, кто страдает - тем, кому хуже, чем нам.
Вот она, ценность жизни и каждой минуты.
Помните о смерти. Мементо мори.
И это поможет вашей жизни.
Джей

Я чувствую себя очень изувеченным, искалеченным..
В голове очень плохо. Из за провалов в памяти я плохо осознаю движение времени. Некоторые вещи помню до деталей, а в некоторых меня и вовсе не было...
Когда-то давно мы ездили с матерью на море. Мы хорошо там отдохнули и помню, как по вечерам она водила меня в кафе, где я ел сырные шарики. Я безумно любил это кафе и часто развлекал сидящих там людей, танцуя под музыку.
Я был таким простым, довольно весёлым ребенком тогда. Я очень хорошо помню то время и очень его люблю.
Но это уже ушло. После этого времени было очень, очень много боли. Все, что случилось дальше, целые годы, половину из которых я не помню, все как сон.
Кажется, что я всегда сплю: иногда кошмары крайне тяжёлые, а иногда их довольно легко пережить.
В голове слишком плохо, чтобы разобрать, что со мной не так. Почему это происходит? Почему будущее наступает? Почему все приносит такую страшную боль?
Есть ли смысл в такой жизни, существовании? Именно из-за этого чувства я не считаю самоубийство чем-то особенным.
Мое детство где-то очень сильно далеко, да и не было оно целиком таким радостным, каким хочет мне казаться. Почему бы тогда не убить себя здесь?..
Это все пустые слова, я знаю. Даже мои планы по тому, чтобы уехать в другой город и травануться там на съемной квартире, вряд ли будут воплощены сейчас.
Когда я решусь на это (а я обязательно решусь), я не стану об этом писать. Просто сделаю это и все.
Но от желания никуда не деться. От этого мутного и липкого чувства, которое обволакивает все мозги.
Поэтому все мои рассказы здесь кончаются чуть выше, нежели тем, до чего я дошел:
Почему бы тогда не убить себя здесь?.. ©

Только в ванной, здесь, за закрытыми дверьми я могу расслабиться и побыть собой.
Улыбка сползает с лица, маска медленно растворяется от соприкосновения с горячей водой и течёт по щекам, обнажая бледное угрюмое лицо.
Полный покой. Не тишина - монотонно гудит под потолком вытяжка, тишину и молчание я не люблю, но покой. Я совершенно один, наедине с собой, а в мозгу уже кипит мысль: к лучшему ли? Увы, не знаю - другого не дано. Один ли я? Тоже вопрос. Мои монстры всегда со мной. Они живут в моей голове.
Смеются надо мной, кидаясь огненными шарами по парапету моей рассудительности. Заставляют вскрикивать во сне и просыпаться от тягучих кошмаров, на которые у моего воспалённого мозга всегда хватает сил.
Кошмары снятся мне с четырех лет. То есть, почти четверть века.
Много всего в них мне ещё предстоит увидеть.
А снаружи видятся мне только монстры: не те, что в голове, а людские, громкие, кричащие. Обнажающие свои белозубые челюсти, они называют это улыбкой, смеются со мной, надо мной: ранят острыми пиками безразличия и незнания, заставляя впоследствии зализывать кровоточащие раны, скрывая их ото всех.
В одиночестве - боль. В одиночестве свобода.
Боль ласкает раненое словами, бередит разорванную душу, старательно склеенную по частям.
Обломки...
В некоторых местах кусочков не хватает, остаются просветы: в них и забираются страшные демоны, поглощая мой разум, мое счастье, разбивая грудную клетку и выпивая мои глаза.
Какие монстры страшнее? Те, что рядом со мной или те, что в моей голове?
Страх пронизывает до самых кончиков пальцев ног, когда понимаешь: все страшно, все.
И монстры, сидящие рядом с тобой в маршрутках и на работе, и те, что плотно засели в подкорке и не дают тебе остаться одному.
Ведь те, что живут в голове, родились благодаря моим внешним монстрам - людям...

Когда я был совсем маленьким, моя мать, по очередной из причин, не была дома. Поэтому, со мной сидел отец - это была очень большая редкость, видимо, он был тогда трезвым и поэтому мать разрешила ему со мной увидеться.
Мы были тогда на кухне и я хотел есть. Мы были очень бедной семьей, еды у нас часто не было, или она была ужасная, помню, что в тот момент не было ничего, кроме застарелого куска сухого сыра. -Как же мы будем его есть? - Спросил я отца. - Сыр совсем высох!
-Это не проблема. - Отец улыбнулся и посадил меня к себе на колени. - Засохший сыр может быть очень вкусным. Сейчас я научу тебя, как его надо правильно есть!
Он улыбнулся и начал резать мне твердые кусочки, которые в тот момент показались мне самой вкусной едой на земле.
Я быстро согласился с ним, стал покорным и послушным. Я улыбался и ел то, что мне давали, что тоже было со мной очень редко.
До этого дня никто не относился ко мне так ласково, так бережно.
Мать всегда была чудовищно груба со мной.
С того дня сыр стал для меня самой любимой едой.

"Слезы, пролитые в одиночестве - самые горькие. Если ты плачешь один, то боль не выходит и слезы вернутся к тебе вновь. Поэтому всегда плачь только рядом со мной".

Это правило я придумал ещё очень давно, говорил я его каждой, кто приходил ко мне, но никогда не придерживался этого правила сам.
Всю мою жизнь женщины плакали у меня на плече, а я утешал их.
Не помню, когда это началась.
Лет в 5 или 6, когда Олю бил и пугал пьяный отец, а Вэдди мучила приемная мать и все дети издевались над ней из-за отсталости.
Я жалел и хотел спасти каждого.
Защищал, заботился и уводил к себе домой.
Тяжело было потом смотреть на предательства: когда глупенькая Юля говорила про меня всякую дрянь под диктовку Саши (мы с ним не дружим?! Да, не дружим! Он отвратительный! Да отвратительный!) Или когда Оля переходила на их сторону и рассказывала все мои секреты и сплетни, уничтожила мое дерево и тому подобное.
Потом это было, когда мне исполнилось 8 лет. Умерла бабушка.
У матери из-за этого поехала крыша. Ее преследовали галлюцинации.
Она рыдала в день смерти и несколько лет позже. А я держался молодцом, гладил ее и утешал как мог. Говорил, что я с ней, я с ней.
А со мной никто.
Школьные годы, колледж, новая компания, универ.
Моя рубашка впитала собой столько слез, что ее можно было выжать.
При этом, конечно, бывали случаи, когда я, закусив губу, строил из себя мистера каменная стена, и, когда очередная женщина (а после даже и мужчины) уходила от меня удовлетворённая и дико довольная, я ложился на кровать, утыкался в подушку и молил смерть забрать меня.
Боль и одиночество душили меня, душили до такой степени, что хотелось разорвать себе грудную клетку. Но даже тогда слез было мало, достать их было крайне сложно и, разве что, порой мне везло и я плакал и смеялся от отчаяния.
Я знал, что так пройдет вся моя жизнь. И смирился с этим ещё чуть ли не до рождения.
Женщины знали об этом и потому так легко тянулись ко мне и пользовались мною.
Я превратился в мусорную свалку чужих страданий и любовных историй.
Социофобия и воспитание золушки не давали мне остановиться: я помогал даже тогда, когда выбивался из сил, когда хотел умереть, когда я мог претвориться спящим или просто не отвечать на их письма.
В тот день, когда ко мне обращались сразу семь (!!!) женщин, я понял, что это конец. Я продолжал поддерживать их и помогать им, отдавая свою силу и пряча свою боль и потребности за семи замками, пока последняя из них не заснула.
В тот момент боли было так много, что я напился как сумасшедший. Затем взял нож и попытался проткнуть себе живот. Но сочетание алкоголя с тупым ножом ничего не дали, кроме раны. Из-за чего я заплакал ещё сильнее: от отчаяния того, что даже умереть не могу.
В этот день моя (итак давно травмированная) психика была окончательно сломана и я понял, что больше не буду занимать ведущую позицию, позицию рубашки, стены и всего того, чем можно попользоваться, а потом выбросить.
Моя мужественность по отношению к женщинам была полностью разрушена и изничтожена.
Моя сила, мои маски - все сломалось и разлетелось на части от перегрузки.
Я дал себе слово больше не браться за это и не жить так никогда.
Но судьба никогда не была благосклонна ко мне.
Поэтому, моя жизнь все та же, за исключением того, что теперь моя сила и активность это склеенные скотчем осколки, а желание смерти я испытываю постоянно.

Когда я читаю дазая, я часто начинаю сомневаться: не так уж он на меня и похож! Этот слабовольный, травмированный, чувствительный, крайне ранимый и хрупкий парнишка...
А потом вспоминаю, что ведь это исповедь. Все, что он так рьяно в себе прятал и скрывал всю жизнь.
Вспоминаю, каким его видели: злым или излишне весёлым, саркастичным и ироничным, страшным, опасным. Как быстро он стал лидером коммунистической противозаконной оппозиции...
Как лишь ему вот так легко выдали оружие. И с какой силой духа он смог пережить те чудовищные события в детстве, не обращаясь ни к кому, не имея ни толики поддержки...
И думаю, я дурак) ведь я храню в себе все то же самое.
Он точно такой же, как я - не лучше и не хуже.
Он мой астральный близнец.
Он - я.

Всего у меня было три попытки суицида.
Ни одна из них, понятное дело, не оказалась удачной. Даже не знаю, можно ли назвать их настоящими попытками: многие мои знакомые глотали таблетки, резали вены, но все мы понимаем, что подобные попытки являются не более, чем привлечением внимания. Ничего более глубокого в себе они не несут, и некоторые сами очень легко признавали это.
Моя зацикленность на самоубийстве началась в 13-14 лет и не проходит до сих пор.
Словно заевшая пластинка, это намерение крутится и крутится у меня в голове, меня будто кто-то запрограммировал на это: я постоянно, постоянно думаю "надо умереть, просто надо".
Все.
Первая попытка была как раз в возрасте 14 лет.
Когда умер мой названный брат или... Когда моя психика вышла за пределы настоящей реальности.
Брат, который до сих пор находится в моей голове. Был ли он? Я не знаю ответа, я не буду ничего гарантировать.
Эта "смерть", была она или нет, произвела на меня страшное впечатление. У меня начались (продолжились) сильные нарушения психики, с тех лет стали постоянно сниться кошмары, я каждый день кричал, подрывался в постели, мне снились разлагающиеся трупы, я рисовал это. Начал носить черную похоронную одежду и стал похож на Дарью из одноименного сериала: стал совсем безэмоциональным и флегматичным.
А потом я просто перестал есть.
Не испытывая чувства голода (обычно), это легко было сделать. Я потерял волю к жизни, абсолютно. Трудно объяснить вам это чувство. Ты просто ждёшь смерти и все. Ты пуст внутри. Боль проела все, что хранилось в тебе, ты будто бы умираешь от яда, он уже пропитал всего тебя, поэтому ты не шевелишься, не борешься, остаётся только ждать.
Тогда у меня как раз начались проблемы с весом, когда из очень худого я стал довольно полным.
Я полностью отказался от еды. На конец третьей недели я также практически отказался и от воды тоже: пил я по 50-70 мл в сутки.
Я похудел на 30 кг за 3 недели. С момента начала столь извращённого самоубийства я не положил в рот ни крошки.
Меня навещал только один друг, который общался со мной и поддерживал. В один прекрасный день, когда ему нужно было уходить на занятия, я решил, что провожу его до двери. Я был крайне истощен и бледен, поэтому он сказал, что дойдет сам, но это же я - сказал пойду, значит пойду.
В результате, дойдя до коридора, я понял, что что-то не так: мурашки пошли у меня по голове, в глазах потемнело, голову сдавило и подкатила тошнота. Открыл глаза и очнулся я уже лёжа на полу, прямо в собачьих мисках.
Мой друг был очень шокирован, он помог мне встать и спросил, как я, смогу ли дойти до кровати.
Я ответил, что все хорошо, начал шутить (на тему обмороков из Гарри Поттера, обратился к нему "профессор Люпин, нет ли у вас шоколадной лягушки?"), чтобы он и не думал переживать и сказал, что сейчас я таки провожу его. Я уверил друга, что могу стоять без его помощи и, как только друг отпустил меня, я снова почувствовал знакомое покалывание, увидел перед глазами наступающую темноту и открыл глаза я уже лёжа все там же, на полу.
Это были мои первые обмороки в жизни, они были крайне страшными, я мог только лежать и стараться не двигаться.
Это заставило меня бороться и я выжил.
Следующий случай был примерно таким же. Произошел он, когда мне было 15 или 16 лет.
Будучи кровезависимым существом, я плохо себя чувствовал без определенных процедур, из-за чего очень быстро потерял аппетит и стал угасать на глазах.
Я снова перестал есть, у меня пропала жажда к жизни, и, понимая, что никто не может и не хочет помочь в этом, я подумал, что нет смысла даже пытаться бороться.
В результате, все произошло примерно так же: я снова сбросил огромное количество килограмм, снова под конец переставал даже пить и в конце третьей недели голодовки понял, что умираю.
Я больше не мог толком двигаться, сесть получалось с огромным трудом, я больше не ходил в туалет и не нуждался в этом, и как-то раз я почувствовал, что тело мое настолько ослабло, что я перестаю дышать: у меня просто не было на это сил.
Целыми сутками я лежал один, в своей кровати, и это было чудовищно: гораздо хуже, чем один раз порезать вены или наглотаться таблеток.
Тогда меня не навещал никто. Дома я перестал существовать вовсе.
Я просто лежал и покорно ждал прихода смерти.
День, ночь, день, ночь - я лежал и лежал, и от этого ещё сильнее хотелось умереть и покончить со всем.
В последний день, ночью, я три раза чуть не задохнулся насмерть.
Мышцы, лёгкие, вся дыхательная система отказывалась работать, сердце стучало с перебоями, у меня начались долгие задержки дыхания.
Сначала я старался просто экономить силы и дышать поменьше, но в какой-то момент дыхание прекращалось против моей воли и меня скручивали очень неприятные судороги.
К утру я понял, что мне страшно. Я, как это ни глупо звучит, устал умирать. Очень мучительно, очень долго.
Я заставил себя прекратить. Еле слышным голосом попросил приносить мне немного еды и смог выжить.
Был случай, когда я снова голодал - тогда я за две недели съел пол пирожного и маленький бутерброд, но все это было уже не так ужасно.
Третий раз был совсем другим.
Тогда моя психика перешла за грань кошмара, я был абсолютно антисоциален, беспомощен и боль духовную ощущал такую, что хотелось лезть на стену.
У меня снова начались психические обострения, галлюцинации, тяжёлые кошмары. Мне постоянно приходили знаки и мысли, что я что-то забыл, что-то из детства, и теперь это "что-то" убивает меня, мучает меня до ненормальной страсти к самоубийствам.
Я помешался на этом, мозг снова кипел и говорил только "надо, надо, убей себя, убей же скорее"
Я боролся, покуда мог, но "это" было сильнее меня.
Никакие психологи и психиатры не помогали мне, да и не хотели особо. Многие считали, что я преувеличиваю, а также, что в таком возрасте ещё не познал настоящего горя, ты, вроде как, не можешь быть травмирован настолько сильно, если тебе мало лет.
Спорное мнение, ну да ладно.
Мне прописали нейролептики, но, кроме снотворных качеств, они мне ничего не дали.
Когда боль достигла своего апогея, я понял, что начало хорошее, но, кажется, пора заканчивать.
Я понял, что, если не умру, это продолжится и боль сведёт меня с ума.
Поделиться мне было не с кем. Да и не понял бы никто. Я был уверен, что это единственный выход.
Я крайне хорошо все продумал: у меня было дома куча снотворного, которое мне прописал врач, я взял все упаковки, какие только были, набрал воды, а ещё взял с собой самый большой и острый нож, на который легко было напороться.
Я подумал, что, если таблетки меня не убьют, я зарежусь. Ну, чтобы наверняка.
Я не помню, какие прощальные письма я писал и что планировал. Помню только, что шел в те места, где меня не стали бы искать.
И симку я собирался сломать, чтобы по ней меня никогда не нашли.
Пропавший без вести... Всегда любил эту песню.
Но мои планы потерпели крах.
В те годы я общался с вриской - человеком, от которого я никогда ничего не скрывал, и не мог скрыть. Слишком привык, что все должен ей рассказывать.
Я рассказал ей и про самоубийство тоже.
Она не могла ничего сделать, поскольку жила в Беларуси, но пыталась меня переубедить. Когда она поняла, что это бесполезно, сказала мне, что расскажет все тому самому другу (Рену).
Я был в ужасе, просил этого не делать, но она хотела спасти мне жизнь и поэтому написала этому человеку.
Рен тогда стал писать мне. Он сказал, что хочет со мной встретиться срочно, что уже вышел и идёт в сторону моего дома.
Я долго спорил, что не могу его видеть и что у меня важное дело, на что он отвечал "Я знаю. Знаю, что ты задумал"
"Ты не сможешь переубедить меня, я все решил"
"Пожалуйста, дай мне шанс увидеть тебя в последний раз. Если ты сделаешь это сейчас, я никогда уже тебя не увижу. Хотя бы напоследок. Скажи мне, где ты".
Я смягчился и сказал, ведь Рен был прав.
Мы встретились на остановке, возле парка Черевичкина.
Рен повел меня гулять по улицам и каждый раз говорил "Тебе же все равно умирать, правда? Так что давай погуляем ещё вот здесь. И туда сходим".
Он вел себя крайне заботливо, чем растопил мое сердце, я уже вроде бы не так сильно хотел умереть.
"Тебе же больше спешить некуда? Давай тогда ещё ко мне домой сходим напоследок. Я тебе там покажу много интересного".
Почему бы и нет? - подумал я и согласился.
Дома Рен постоянно отвлекал меня и шутил, а затем дал мне очень много тактильного контакта. Оказалось, что именно в этом я нуждался больше всего: никто на всем белом свете не касался меня до этого так нежно. Не касался меня нежно вообще.
Рен вел себя как зверёк, мы очень любили с ним быть такими: как волки.
Он ласково вылизал мне шею, ключицы и ямочку между ними. Он обнимал меня и кусал за уши, терся и гладил.
Я, раскрасневшись, почувствовал, что счастлив. Я был опьянён этими ощущениями.
Рен безумно удивился этому и засмеялся:
"Ты бы видел сейчас, КАК ты улыбаешься!"
Поняв, что меня совсем развезло, он предложил мне прилечь, ну, может, ненадолго. Я согласился, но потянул к себе сумку со снотворным.
Рен ласково отнял ее у меня и попросил пока ее не трогать, мол, никуда она не денется.
Убрал ее подальше и лег со мной спать. А потом сказал: хочешь, будем делать так чаще? Если это даст тебе смысл пожить ещё хотя бы несколько деньков.
И я согласился. После сна моя дикая жажда смерти смягчилась.
Я ещё долго хранил эти препараты и нож, пока "несколько деньков" не превратились в самую обычную жизнь.