Француз, интеллигент, всецело поглощённый жизнью серебренного века. Приехал к нам строить мост. Мост, который соединяет берега. Ведь людям иногда невозможно легко перейти с одного берега на другой, а он помогал людям переходить с одного берега на другой. Там встречались люди, там любили, унижали, оскорбляли друг друга в пылу гнева, страсти, любви, потом забывали все невзгоды и приходили вновь, чтобы познать здесь свою любовь. Мосты в Петербурге тогда разводили, и ночью люди по ним не ходили, но идя поздним вечером мимо них они вспоминали свой солнечный день, когда он стоял с ней, он просто любил стоять рядом с ней, ему было приятно, просто побыть рядом с ней, такой красивой, завораживающей улыбкой и глазами похожими на Луну в начале Июня. Она стояла с белым кружевным зонтиком, прикрываясь от Солнца, жмурилась, иногда смеялась, а иногда тихо вздыхала. Ему казалось, что она живёт рядом с ним, и он читал ей Чехова…
В доме её отца люди жили странной жизнью, ничем не похожей на его рабоче-крестьянскую семью. Они жили жизнью того самого серебренного века, в котором искусство соединяло в себе более широкие понятия нежели жизнь, не плохого, но очень быстрого XXI-го века. Оно соединяло в себе не только, как принято считать, литературу того времени, но это была и чудесная музыка, и живопись, скульптура, театральные подмостки, да и мосты в то же самое время, которые в ту пору служили не только средством для соединения людей с разных сторон берегов, но и предметом искусства, частью архитектуры. Это было время похожее на великую эпоху Ренессанса, хороший пример расцвета того времени была жизнь Леонардо... да Винчи…
Она жила этой самой жизнью сказки, когда все в их семье разговаривали свободно и на французком и на русском, была большая дружная семья, состоящая из большого числа тётей, дядей, которые тоже были очень интересны, и в каждый такой вечер они приносили с собой что-то загадочное, что-то чрезвычайно интересное, себя… И её дед, который и строил эти самые мосты, и отец хорошо играли на фортепиано, она с детства хорошо знала Бетховена и Моцарта. Она и сама хорошо знала всю русскую литературу находящуюся на подъёме, не говоря уже про Пушкина, Лермонтова, Тютчева, упивалась Блоком. Сама начинала что-то писать себе в дневник, но никому их не показывала, считала себя недостойной таких гигантов, живших в одной стране с ней.
В 21-м году к ним пришли. Забрали всех: и дядей, и тётей, бабушку, дедушку, отца, мать. Так как Симону не с кем было оставить мама взяла её с собой, это младшая дочь. Из рая она попала сразу в ад, её кормили, а что ещё надо маленькому ребёнку, но ей недоставало того большого счастья, которое она испытывала тогда, в той Петербургской квартире, почему их забрали… Тюрьма есть тюрьма, там не было ничего, что напоминало бы ей о той чудесной жизни несколько лет назад.
Выпустили их в 27-м году. Она никогда не забудет, как в тот день, выходя из тюрьму мама ей скажет на ушко: «Запомни, дочка, в этой жизни нет ничего лучше свободы, дорожи ей…», - и она дорожила ей, всю жизнь.
Учась в ГИТИС’е в 30-м студенты падали в голодный обморок прямо на лекциях. Потом забрали родителей на строительство дорожной магистрали «Москва-Минск», говорили, что это будет лучшая дорога в Союзе, и она будет быстро и надёжно соединять нас с Западом. Она навещала их, просто пришли и забрали… Потом в 37-м её отца арестовали во второй раз. Больше она его не видела. Узнала, что он был осуждён на 10 лет без права переписки.
Его отпустили посмертно в 56-м…
Каждый год, в этот день, он танцует от рассвета до заката. Он приходит на это место перед стареньким кафе. Его хозяин уже постарел, как и он сам, каждый год он его встречает, вот и в этот день, в шестом часу утра, приготовив ему горячий терпкий кофе. Он расстилает коврик, достаёт свой старый магнитофон, включает музыку, и радует всех проходящих мимо. И каждый год одни и те же люди в забегаловке напротив начинают одну и ту же заунывную песню:
«В то утро она ему сделала кофе и ушла на работу, её сбил грузовик. Да никто этого не знает. Да что он вообще из себя изображает. Может её и не было никогда, никто об этом ничего и не узнает. Да жизнь изрядно потрепала его, но он всё тот же. В этом году это усики появившиеся со временем жизни, белый костюм с чёрным галстуком и всё те же поношенные кеды, перевязанные изолентой, говорят это она ему их подарила».
В юности он был негр и танцор, и негр, и француз.
