"Обними, как будто ты меня любишь.
Руку дай, как будто я тебе нужен.
Издеваешься, огонь во мне губишь,
Лучше брось, пока не сделала хуже"
Под ресницами мучения скуки.
Я не вздрогну под упреками, люди!
Не сбежать. Я попадусь себе в руки,
Совесть мне припомнит больше, чем судьи.
Черный локон проводов вокруг шеи
Обнимает, лишь поднимешь взгляд выше.
Сталь когтей на сердце роет траншеи,
Прокляну себя, гуляя по крыше.
На колени упаду - не простите.
Не поверите отчаянным крикам.
Так зачем все это? Злитесь и мстите,
Свысока бросая фразы-гвоздики.
Далеко, за сто шагов приземлятся,
Разлетятся в прах под свист дуновений,
Не дотянутся кровавым багрянцем,
Не прорвутся в грот моих убеждений.
Я сама себе назначу расправу.
Я сама улягусь на гильотину.
Не судите. Не имеете права,
Моим словом никогда не судимы.

Путь к солнцу стиснут каменной стеной,
А память растворяется от боли.
И мир, раздавленный пушистой белизной,
Несет в себе соленый привкус крови.
Слезами тонко пахнет полумрак.
Рассвет стянуло туго темно-серым.
Мы слепо принимаем горький прах
За первый снег, храня остатки веры.
А пепел снова падает с небес.
А пепел снова кружится, играя
Для зрителей отрывки адских пьес,
Где сожжена дотла дорога к раю.
Здесь холод разжигает дикий страх,
Мечты сбежали следом за весною,
И лишь молитва робко на устах:
Мой бог, прошу, побудь сейчас со мною.
Закрыть глаза, не видеть суеты,
Мне жалко их надменные улыбки,
Мне жаль смотреть на чистые холсты
Их жизней, бледных в ужасе ошибки.
Как крысы в клетке крутят колесо.
Все то же. Интереснее забыться.
Родней твое туманное лицо,
Чем их реальные, но неживые лица.
Зачем я здесь? Я не хочу здесь быть.
Я не хочу толкаться в серой массе,
Подобно им по улицам бродить,
Немой оскал в улыбку перекрасив.
И прятаться, и лгать самой себе,
И говорить, в свои слова не веря,
Ловя снежинки, думать о весне
И оставлять незапертыми двери.
Хочу, чтоб был свой путь, свой мир, свой крест.
И если пепел все надежды скроет,
Мой бог, прошу, скажи мне, что ты есть,
Дай руку. И возьми меня с собою.

Я не хочу, чтоб видели года
В глазах моих надменную тоску.
Мне скучно - пусть. Я здесь не навсегда.
От слез души улыбкой отвлеку.
Ты -верь. Я улыбаюсь для тебя.
Здесь дверь, ее тебе не приоткрыть.
Я покажу лишь силуэт себя,
А цветность образа придется заслужить.
Смеюсь - послушай, смейся мне в ответ.
Кричу - ударь ладонью, отвернись.
Слова, вопросы, жалость - под запрет.
Противны ласки лицемерных крыс.
Твои секреты так легко украсть -
Мне хватит взгляда, чтоб увидеть гниль.
Тебе ж в мою обитель не попасть:
Надену маску - бурю спрячет штиль.
Ты - верь. Я все рисую для тебя.
Не жалко сил, крови разбитых рук,
Эмоций, пульса, юного огня,
Что запираю в недрах тихих мук.
Я лучше все похороню внутри,
Чем дам под суд насмешливых убийц.
Я лучше буду плакать до зари,
Но не приму укора черствых лиц.
Читай, чужак. Вникай в мои слова.
А я тебе, как прежде, улыбнусь.
Ты - верь. Я в жизнь играю для тебя.
И правила я знаю наизусть.

Та девушка жила. Разум и чувства, небеса и преисподняя, нежность и презрение - все сочеталось в ней, благодаря союзу плоти и души. Эти две ее половинки настолько тесно переплелись, что невозможно было различить границы между ними. И никто никогда не мог разгадать этой тайны ее естественности и непринужденности, не мог понять ее веселого смеха, сопровождающего как радости, так и потери, появляющегося как ответная реакция и на ласку, и на боль. Смех как будто защищал ее от внешнего мира, который был ей не нужен: она прекрасно справлялась сама. Ей было чем себя занять в одиночестве. Одна ее половина рвалась к действиям, предпочитая бежать вперед, не поворачивая головы, и самой прорубать путь своей судьбы, не подчиняясь предначертанным лабиринтам.. Другая содавала безупречно красивые иллюзии, слагавшие ее собственный красочный мир. Ей было хорошо одной, и этим она сама поставила себя отдельно от общества, расположилась над ним, лишь изредка посматривая свысока на серые потоки людей, бредущих в ожидании кармы. И она была счастлива.
Пока не настал тот вечер. Солнце свалилось за горизонт, подчиняясь законам раннего осеннего заката, в лицо подул колкий ветер, неприятно трогая ресницы. Неожиданно что-то внутри девушки пошатнулась, ей без причины захотелось плакать от обиды, разбить кулак о каменную стену, кричать от боли и пить собственную кровь до тех пор, пока вены не опустеют и она не превратится в прах.. Холодный воздух проник в ее мир, рисовавшийся с такой любовью и трепетом, и порвал тот единственно ценный мост, соединявший части ее жизни. С тех пор плоть и душа отвернулись друг от друга, вцепившись в свою гордость и принципиальность, и пошли разными тропинками.
Плоть всегда любила лес и сначала бродила одна среди деревьев. Но теперь, когда вокруг больше не было жизнерадостных иллюстраций, света, так реалистично нарисованного прозрачными красками и оставляющего свои блики на каждой травинке, щебетанья птиц, придуманного из вариаций десятков тысяч нот, - теперь все казалось мертвым и пустым. Она стала мучаться от одиночества, реальность безжалостно давила на нее, не защищенную панцирем привычного субмира. Она стала метаться в поисках души, своей неотъемлимой части, которая способна вернуть все на свои места. Но не нашла, и тогда повернула к людям. Те приняли ее как родную и потихоньку подстроили под себя для удобства общения, своей лестью и ложью расплескав вокруг нее жалкое подобие того настоящего независимого мира.
Душа же всегда любила свободу и сначала скиталась одна среди степей. Однажды она увидела вдалеке радугу, и ей захотелось пройтись по ней для развлечения. Она повернула в сторону разукрашенного воздуха и хотела идти, но не нашла в себе сил. Без той целеустремленности, без того желания менять мир и самой вершить свою судьбу она не могла себя перебороть. В изнеможении она рухнула на землю и неподвижно лежала несколько дней, безразлично разглядывая цветные облака. Она больше ничего не хотела, ей все было в тягость. И зря она пыталась кричать о помощи и звать ту, которая одна на всем свете могла вдохнуть в нее желания и стремления. Никто не ответил, и тогда она повернула к дьяволу и продалась ему за неправдоподобное скупое ощущение движения, бездарную копию той бешеной скорости жизни, что сопровождала ее раньше.
Мимо проходили дни, годы, века. Плоть и душа бессмысленно тянули свое время, забывали, привыкали к своей неполноценности, теряли себя.. И лишь изредка резко оборачивались, когда сзади им чудились такие знакомые шаги и проносящийся в вышине звонкий смех, и нервно вздрагивали, пытались скрыть руками вмиг вспыхнувший и потухнувший огонек надежды, снова увидев за спиной все ту же пустую и чуждую действительность.

Гул голосов сам по себе постепенно умолкает, погружаясь в нераздельное сосредоточенное внимание. Плавный взмах рукой, легко держащей тонкую длинную палочку, и в одно мгновение отовсюду начинают стройно литься тонкие, постепенно нарастающие из тишины, звуки десятков скрипок. Они переливаются звоном хрусталя, так чисто, так прозрачно, так невесомо, создавая ощущение полета. Вслед за ними с достоинством вливаются в ручей мелодии уверенные ноты виолончелей и густые голоса контрабасов. Какое-то незримое величие сливается с легкостью, образуя невероятно красивые звуки. Душа трепещет, будто смычки касаются не струн музыкальных инструментов, а внутренних струн, скрытых от взглядов и недоступных для толчков реальности. Затем раздаются решительные арии труб, в них слышны гордость и пафос, даже какая-то надменность и возвышенность над миром.. Эти звуки непреодолимо тянут вверх, к вдохновению, к искусству, к красоте. И хочется закрыть глаза, чтобы полностью окунуться в омут звуков и дотронуться до самого дна гениальной музыки, а с другой стороны, веки просто отказываются скрывать от взгляда эти невообразимо эксцентричные взмахи смычков, изящные движения дирижера, выражения лиц исполнителей.. Какая страсть пылает в глазах той скрипачки в первом ряду, с какой любовью она играет, как она полностью отдается течению звуков, забывая обо всем лишнем.. Она живет этими чувствами, и я смотрю на нее и тоже начинаю ощущать.. Громкий удар барабана торжественно проносится в вышине. Кажется, стены трясутся от его мощи, кажется, безграничная сила наполняет пространство.. Сила музыки.. И нежно, аккуратно издалека приходят звуки флейт и тромбонов, ласковый звонкий шорох бубна.. И арфа вкрадчиво ведет монолог, который настолько естественен в этой обстановке, что будто дорисовывает крошечные пробелы в картине впечатлений.. Проходит несколько минут - и нити звуков тихонько расплетаются и прячутся в пронизанном эмоциями воздухе.. Перерыв, первое отделение окончилось после часа почти непрерывной игры.. Как же незаметен был этот час..
И вновь и зал, и сердце наполняются великолепной мелодией.. Через несколько мгновений ты осознаешь, что уже понимаешь, о чем говорит музыка.. В глазах копятся слезы при унылых и печальных звуках неразделенной любви, энергия бешеными потоками плескается внутри, пытаясь вырваться наружу, от захватывающих дух напористых нот.. А потом музыка и впрямь начинает говорить.. И голос ее - сопрано молодой девушки, что скромно стоит рядом с дирижером.. И этот голос рассекает мир, проходит сквозь пространство и время.. В мыслях возникает сказка о спящей красавице, ее прогулки по лесу и пение с птицами.. Только здесь эти птицы - все те же скрипки, все те же виолончели.. Они щебечут, смеются, они перекликиваются и плачут. И от этого замирает дыхание, чаще бьется сердце.. А увертюры Verdi из оперы "Сицилийская вечерная", сколько в них динамичности, сколько движения, сколько эмоций.. И никаких микрофонов, никаких усилителей: звуки, голоса и аккустика маленького уютного зала.. Живая классика.. Это удивительно.. Дом музыки, национальный филармонический оркестр России..

Каждый шаг преследовался тихим, но навязчивым шорохом, взгляд застревал на медленно опадающих листьях. Неужели так быстро мир захватила осень? Еще вчера мы все шли, не замечая вокруг уже привычной насыщенно-зеленой гаммы, которая, между тем, незаметно бледнела и теряла свою твердость и неизменность. Ответьте, как так получилось, что уже сегодня воздух пропитан ароматом преимущественно мокрой земли, а по улицам вопреки истинно летним, теплым и безветренным вечерам невозмутимо шагает осень? Она придерживает одной рукой бежевое шуршащее платье и надменным взглядом окидывает до смеха забавных людей, суетливо готовящихся к ее приходу.. Люди, поднимите голову, оставьте на секунду свою мелкую жизнь и посмотрите вокруг - она здесь, она УЖЕ пришла! Я смотрю через стекло, что прочно заковано оконными рамами, и вглядываюсь в ее высокомерное выражение лица: мне интересна ее жизнь, мне интересно, зачем она каждый год приходит сюда и снова и снова прогуливается по каждой улочке Москвы, заглядывая в каждый дом.. Она видит меня? Я знаю, видит. Она часто останавливается за моей спиной и начинает негромко и вкрадчиво рассказывать мне о том, что было в моей жизни. Она ведь все видела, она ведь все помнит, и мне она не дает забыть, что это она забрала у меня все тогдашние чувства и утопила их в грязно-серых лужах, оставив лишь грусть и иногда сожаление о том, что былого не вернуть. Она называет свои рассказы ушедшей правдой, а я привыкла звать их ностальгией.. Она любит, когда я плачу, она думает, что мои слезы - расплата как за счастливые минуты моей жизни, так и за ту глупость, благодаря которой я их утратила.. Радуйся, осень. Забирай их - я поплачу для тебя. Только позволь напомнить, что придет время, и ты будешь вынуждена уйти, как уходят в бесконечность падающие звезды. И тогда я улыбнусь, чтобы и тебе было, о чем ронять слезы, пока мы вновь не встретимся.. Ведь и лето вернется, лето еще вернется..

Не плачь. Не дай алмазам чистых слез
Блеснуть в зрачках крушителей святого,
Они как рой свирепых диких ос,
Им лестна власть над болью и знакома.
Увидеть страх в измученном лице,
Страданием убитую улыбку
И ненависть, как кожу на рубце –
Для них победа, для тебя ошибка.
Не плачь. Они не стоят доли чувств,
На них проклятие, заслуженное с тройней,
Слетевшее с скорбящих бледных уст,
Жестокое. Они его достойны.
За мрачные скопления могил,
За грохот взрывов, крик, присущий войнам,
За провода, обнявшие тротил,
За цифры таймера с отсчетом беспокойным.
За черный цвет в одеждах и в сердцах,
Минуты памяти, за горькое молчанье,
За густо алые гвоздики на гробах –
Кровавый след в знак вечного прощанья.
За толпы, что рыдают у дверей,
За тех детей, что не увидят жизни,
Судьбу распятых горем матерей
И за бойцов, ступающих по гильзам.
За все. Их не простить. Их не понять.
И ни одна из самых злых издевок мира
Их низость не способна оправдать:
Залитый кровью недостоин пира.
Пусть будет жутко страшно умереть,
Обидно за несделанное раньше -
Не плачь. Тебе ведь есть, о чем жалеть.
А в них лишь догнивает сгусток фальши.

Двери поезда захлопнулись сразу после того, как я втиснулась в синий вагон и слилась с толпой спрессованных людей, шумно галдящих и мычащих что-то недовольным тоном. Всегда спокойно переносила час пик, но сегодня чувство комфорта, видимо, просто не смогло уместиться в этом переполненном до краев корабле московского подземелья. В непреодолимой духоте разливалось, обхватывая меня сбоку, тепло от только что сваренного куриного бульона, в моей сумке ожидавшего часа, когда попадет в руки моего отчима, лежащего в больнице после удаления аппендикса. Всегда так было, и есть до сих пор, что в большинстве случаев в казенных учреждениях кормят не ахти как, вот и приходится ежедневно ездить по метро с сумкой, откуда доносится едва уловимый запах съестного…
Шаг за ворота, над которыми возвышается надпись «Городская больница» - и чувствуешь себя как-то неприятно странно. Наряду со сравнительно молодыми домами района, еще не обветшалыми и потому смотрящимися приветливо и гостеприимно, здания корпусов показались мне холодными чужеземцами с чернеющими глазами-окнами и в подранной одежде болезненно-желтого цвета, требующей косметического ремонта… Неестественная для столицы тишина поделилась настроением серьезности и сдержанностью. Ища нужную вывеску, продвигалась вглубь и вдруг увидела над входом в очередной корпус незнакомое мне слово, от которого почему-то, видимо, на подсознательном уровне, сразу стало не по себе. С больницами, к счастью, я почти не сталкивалась, поэтому неудивительно, что имею некоторые трудности с больничной терминологией. «Наверно, оно означает что-то страшное» - промелькнуло у меня в голове, и интуиция моя оказалась права: подойдя ближе, под непонятным словом «Прозектура» обнаружила табличку с часами работы морга. Возмущение заполнило всю меня, а воображение уже рисовало передо мной страшную картину эмоций, которые, скорее всего, нахлынут на человека, если из окна машины скорой помощи, везущей его к врачам-спасителям, он увидит эту пугающую надпись…
Синие бахилы, охранник на входе – все, как и должно быть, чтобы сохранить чистоту и спокойствие. Но чего я не могу понять – это зачем прямо в коридорах, ведущих к палатам, стоят каталки и инвалидные коляски, зачем приходится проходить мимо открытой двери, за которой кровати с трубками и капельницами. Ведь это все ужасно угнетает, ведь все эти, казалось бы, мелочи, затрагивают психику и вызывают непроизвольное волнение, расстраивают и подавляют. Ведь несмотря на чистое белье и отсутствие тараканов, хороший персонал и вежливых медсестер, всегда готовых помочь, сознание будут наполнять негативные мысли, вызванные вечно-желтым цветом стен, койками с железными перилами, постанывающим во сне мужчиной на соседней, шестой в палате, кровати. И попробуй тут отвлекись и подумай о хорошем.
Неужели никак не получается иначе расположить корпуса, чтобы никто, кроме врачей, никогда не увидел этого холодящего душу слова на вывеске? Неужели вдоль асфальтовых дорог невозможно рассадить аллеи и клумбы, радующие взгляд и смягчающие впечатление? В романе Достоевского желтый цвет стал одной из многочисленных психологических причин совершенного Раскольниковым убийства: его оттенки неблагоприятно влияют на мышление. Так неужели внутри нельзя сделать преобладающими более теплые и приятные цвета, чтобы взгляду не приходилось блуждать по залитым желтизной стенам?
Назад я ехала налегке. Вот только где-то внутри громоздился тяжелый груз впечатлений от увиденного, и это всего за каких-то полчаса. Полчаса в городской больнице.

Она дышала мыслями о нем.
Она мечтала пасть в его руках,
Из горстки пепла обратиться льдом
И тихо таять на его глазах.
Она хотела вкус соленых губ,
Дрожащих от волнения и слез,
И похоронный марш блестящих труб,
И запахи венка из желтых роз.
Она хотела после ветром стать,
Пройтись рукой по русым волосам,
В одно мгновенье всю себя отдать
И раствориться в нем, подобно снам.
И жить, лелея свет в его душе,
И брызнуть яркой краской на судьбу.
И бережно в манящей тишине
Обнять, рассеяв мутную тоску.
Она дышала мыслями о нем.
Но воздух тот был горьким и сырым,
Он пах холодным мертвенным огнем:
Из раза в раз она вдыхала дым.
А ведь могли блестеть ее глаза,
Она могла как бабочка взлететь,
Благодаря за радость небеса..
Могла.. Лишь нужно было умереть.

Она была в ужасе. Где-то глубоко внутри, под ребрами разрастался густой и вязкий страх, окрашивая душу в мутно-серый цвет. Трясущимися руками тихо прикрыла за собой дверь и прислонилась спиной к холодной облезлой стене. Она вся дрожала, ее ноги теряли стойкость, они будто отказывались держать ее вертикально земле. Она медленно сползла на пол, до боли вцепившись пальцами в разбитые плинтуса. Остатки сил тратила на то, чтобы как можно сильнее стиснуть зубы: они не должны так громко стучать, ее услышат. Вдруг она осознала, как оглушительно она дышит. Неровное дыхание, хриплое от долгого бега, прерывистое от бешеных ударов сердца (которое, как ей казалось, тоже слышно за несколько метров отсюда) наполняло звуками целиком всю небольшую комнатку, где силы начали покидать ее. Она не могла больше бежать, она ввязалась в заранее проигранный поединок и пыталась победить то, чему покровительствуют и боги, и дьяволы. Она скрылась из виду, но если ее вдох услышат за дверью, последующий за ним выдох будет последним.
Она, задыхаясь оттого, что возбужденный до предела мозг требовал больше кислорода, с трудом затаила дыхание и огляделась. Мрачное и угнетающее место. На низком потолке, побелка которого местами открывала взгляду грязно-серые куски бетона, посередине торчали несколько обрубленных проводов. По всей видимости, там должна была висеть лампочка, но она была бы ни к чему в этом помещении и смотрелась бы до безумия нелепо. Пол был завален какими-то странными вещами. В лучике света, падающем из заляпанного окна с треснувшим стеклом, можно было разглядеть что-то вроде куклы из ржавого железа с пустыми глазницами.
Вдруг она крепче вжалась в стену: за дверью что-то шаркнуло. Чье-то легкое тело плавно шагало по коридору, сопровождаемое шуршанием длинного черного плаща с капюшоном и стуками деревянной палки о пол. От страха у нее из глаз непроизвольно потекли слезы, будто от сильного ветра. Они падали с ресниц, чуть только она смыкала веки, и затем вновь появлялись в уголках глаз с неестественно большими зрачками. Только бы подавить крик, только бы не лишить себя последнего шанса на существование громким всхлипом, только бы суметь продержаться несколько секунд, пока шаги стихнут за поворотом..
Она крепче сжала руки, ноготь указательного пальца с силой проехался по неровному дереву, раздался звук: то ли скрип, то ли шорох. Шаги затихли прямо напротив двери. Она уже чувствовала, как существо за стенкой повернуло голову, бросая жестокий и безжалостный взгляд туда, где сидела его жертва. Тощая, костлявая рука, обтянутая сморщенной кожей цвета гнили, протянулась, хватаясь за дверную ручку и начиная понемногу опускать ее вниз, медленно, как будто дразня и поигрывая ее нервами. Она вскочила, повернувшись лицом к двери; с губ слетел тихий испуганный стон, она чуть согнулась от приступа страха, живот будто свело и стянуло сотней кожаных ремней, ноги подкосились. Ладони взметнулись к лицу, прижавшись ко рту. Спотыкаясь, она начала пятиться назад, нечаянно пнув что-то, издавшее звук упавшей на камень металлической кастрюли. Все кончено. Она игралась со смертью, жаль, не успела нажать F5 и сохраниться. Свою единственную попытку выжить она потратила на нервный срыв, она сама предала себя, она не смогла сдержаться. Ее глаза бегали из стороны в сторону, все еще пытаясь отыскать спасение, когда дверь распахнулась. Смерть с косой, как это банально. Она бы рассмеялась над неизобретательностью дьявола и суеверностью бога, создавшими это существо, если бы ей не хотелось кричать от беспомощности и ужаса. Горло сдавило невидимой рукой, глаза вновь становились влажными: почему она?
Кровь вскипела, она решила хотя бы сделать вид, что умрет достойно. И она посмотрела как раз в ту часть темноты под капюшоном, где должны были быть глаза. На гладком полукруглом лезвии, укрепленном на длинной деревянной палке, отразилась луна, она была абсолютно круглой и сияла красноватым светом. Она сжала в кулаки опущенные вниз руки и твердо встала на ногах. Из-под капюшона раздалось нечто наподобие смешка, коса поднялась в воздух, замерла там на долю секунды и начала падать вниз, прямиком к ее шее, к светлым волосам, что невинно спадали на плечи.
В ее мыслях всплыло печальное слово «прощай», когда сзади раздался звон разбившегося стекла и чьи-то руки крепко обхватили ее за талию. Шелест перьев, острое лезвие косы, пролетевшее в нескольких сантиметрах от ее кожи.. От взмаха крыльев капюшон смерти слетел с головы, открывая лицо, но уже невозможно было ничего увидеть: ее уносило вверх, через огромный каменный забор, над засохшей от жары, потрескавшейся желтой землей, утопающей в сумерках.
Он опустил ее на крышу высотного дома, за спиной медленно сложились большие, блестящие, черные, как его волосы, крылья. Внизу искрились огни фонарей спящего города, изредка шумели машины, оставляя за собой на мгновение красные и желтые линии от фар. А она смотрела своими бледно-зелеными глазами в его, яркие, изумрудные, полные нежности, смысла и неземной тоски..
-Кто ты?
-Я захотел стать ангелом, но меня не пустили в небо. Теперь я обречен жить внизу, под ним.
Его губы тронула грустная улыбка, он развернулся, шагнул за край крыши, плавно взлетел и, бросив на нее последний взгляд, скрылся в темноте.

Она видела свое исполненное ужасом и болью лицо, она видела жуткую костлявую руку, вырывающую из ее груди сердце, видела, как оно трепыхается, сжатое длинными холодными пальцами – это была ее смерть.
Она видела пустоту вокруг себя, видела, как пытается куда-то бежать, как от изнеможения падает и, не найдя почвы под ногами мчится вниз в полной темноте, потеряв саму себя – это был ее страх.
Она видела его глаза, его волосы, его улыбку, слышала шелест его крыльев, чувствовала его дыхание и тепло его рук. Она видела блеск в своих глазах, видела ярко-красную ауру своей души. Это были ее чувства, ее жизнь, ее всё.
Она резко проснулась и вскочила с постели, ее взгляд был ясен, в нем не было и доли сна. На улице еще была ночь, все то же черное широкое небо, все та же кровавая луна на его полотне. Она поднималась на ту самую крышу, где в первый и последний раз увидела его.
-Самоубийцам закрыта дверь в рай, милый.
Она уже медленно шагала по верху, и пронизывающий ночной ветер бросался ее волосами.
-Ты должен был знать и остановиться.
Она замерла на самом краю, на высоте семидесяти метров над землей.
-Но мне ведь не нужно в небо..
Улыбка, танцующая в ее глазах, коснулась уголков губ. Она раскинула руки и перестала удерживать свое тело.
-До встречи..
Ее сердце остановилось вместе с глухим стуком об асфальт. Она умерла.

Внизу копошились похожие на муравьев люди. Машины скорой помощи и милиции, толпы зевак, смыкающихся вокруг места происшествия и громко, с амбициями мудрецов и священников обсуждающих «молодежь, не ценящую свою жизнь».
А на самом краю крыши она сидела, положив голову ему на плечо. Вкус ласкового поцелуя, что поднял ее с самого дна пропасти смерти и подсказал открыть глаза, до сих пор горел на ее губах. За их спинами мирно были сложены две пары черных как уголь крыльев. Он нежно гладил ее по плечу, а она рисовала радугой в небе любовь, ради которой стоит умереть.

Давно ничего своего не выкладывала.. Да, впрочем, давно и не писала ничего.. Мой блок у Маришки, без него как-то неуютно над чем-то думать.. А может, просто вдохновения нет, и это все всего лишь дешевая отмаза)) В общем, одно относительно старое (в апреле еще писала)..

Лазурного неба сиянье убив
И солнца лучи повернув в пустоту,
Она лишь дышала, ладонью закрыв
Глаза помрачневшие, пряча слезу.
Она не боялась, она не ждала
И мир не хотела уже изменить.
К чему героизм? Она просто жила,
И душу, и чувства пытаясь забыть.
И стоит едва ли сейчас превращать
Хрустальное слово в грубейшую ложь,
Играть, притворяться.. Тебе не понять
Ту боль, когда в сердце врезается нож.
Когда ты идешь, а вокруг – темнота,
Ни света, ни шороха, ни высоты,
Когда все дороги ведут вникуда,
Беспомощны крики, молитвы пусты.
Тебе не понять, пока сотни часов
Один, босиком ты не будешь бежать,
Не будешь бороться, сражая врагов
Лишь воплем души «Не хочу умирать!»
Пока не падешь и, сгоревший дотла,
В крови, обессилев, не будешь мечтать,
Что ангелы в небо поднимут тебя,
Что спрячут от зла и научат летать.
Тебе не понять, пока в небе ночном
Дрожащей рукой не коснешься звезды
И не обожжешься холодным огнем,
Стерев идеалы, что жили внутри.
Пока не смахнешь боль лавровых венков,
Пока не солжешь и не бросишься вспять
От собственных мук, убеждений и слов.
Пока не поверишь, тебе не понять.

Умеем ли мы жить по-настоящему? Умеем ли наслаждаться каждой каплей времени, которое у нас есть в этом мире? Мы все время боимся. Боимся жить сегодняшним днем, строя планы и продумывая каждый последующий шаг. Мы думаем о будущем, о том, чему, возможно, даже не суждено случиться, тем самым клоками вырывая из жизни пролетающие мгновения. Минуты проходят мимо, сгорают, как сухие листья в языках пламени, оставляя за собой лишь след из серого пепла. Разве это жизнь? Мы боимся поступить так, как желают наши души, постоянно оглядываясь на тех, кто может нас осудить, и анализируя все возможные исходы. Но разве жизнь – это шахматная игра, в которой логика происходящего наносит решающий удар? Замурованные в стенах собственного сознания, мы боимся взглянуть на солнце, опасаясь, что оно ослепит нас; мы боимся броситься с головой в омут чувств, опасаясь, что сгорим в нем, как мотылек, стремившийся к свету. Боясь оступиться, мы идем по жизни, словно по тоненькой нити, медленно, осторожно, держа равновесие, и не хотим понять, что вокруг бескрайние просторы ощущений, впечатлений, эмоций, что вокруг интересные люди и захватывающие дух события. Зацикливаясь на чем-то глобальном, мы не замечаем тех радостей, которые жизнь доставляет нам каждый день. Мы не замечаем, как играют на пасмурном небе едва пробившиеся первые лучи солнца, как небесная гладь от этого приобретает краски и улыбается, тепло и нежно. Мы не замечаем взгляды и взволнованное дыхание тех, кто нас любит, погрузившись в суету и вечные жизненные проблемы. И мы ждем, когда кто-то сочинит за нас нашу судьбу..
Умеем ли мы жить по-настоящему? Не мне судить. Но я мечтаю о дне, когда мы широко распахнем глаза, кидаясь в неумолимый поток бешеной реки жизни, яркой, волнующей, той, которую мы придумаем себе сами, не оставляя миру ни малейшего шанса на крушение наших идеалов. Я мечтаю о дне, когда мы поверим в свои силы и, бросив презрительный взгляд на мелкие неприятности, будем ловить все оттенки и ароматы жизни и чувствовать тепло прикосновений ласковых лучей солнца, наслаждаясь удивительной гармонией в своей трепещущей от впечатлений душе..

Вот, собственно, что у нас вышло)) Сюжет трагичный.. Девушка, сотканная из нежных лепестков, не смогла заставить себя жить в этом слишком жестоком для нее мире.. Забралась на высоту своей мечты и бросилась вниз..
Огромное спасибо Маришке за предоставленный реквизит в виде главной героини, смысловую идею сюжета и незаменимую помощь при осуществлении базовых фотографий)) Вместе мы сила))

Распахнула глаза, ощутила покой
И тепло простыней, где так сладко спалось.
В горячеющем воздухе пахло весной,
В нем витал аромат расцветающих роз.
А вдали разадавалась мелодия птиц,
Растворяясь в глухом полумраке шелков,
Что скрывали от взгляда сиянье зарниц,
Унося за собою в мир сказочных снов.
"Я, наверно, принцесса" - она поняла
И рвала одеяла, пытаясь бежать
Прочь из башни, в которой была пленена,
Прочь от стен, за которыми тяжко дышать.
Но разбив все оковы, упала без сил
И смогла лишь ползти по холодной земле,
Погребая мечты под камнями могил
И теряя надежды в густеющей мгле.
"Я, наверное, ранена" - мысль пронеслась.
Но сознанье мутнело под жаром лучей.
Прекращая бороться, она отдалась
Своевольному руслу течения дней.
А очнувшись от сна, с удивленьем вздохнув
И впустив свежий воздух в голодную грудь,
Полетела, лишь крыльями смело взмахнув,
В волнах счастья уже не боясь утонуть.
И купаясь в прозрачных потоках ветров,
То взлетала под купол лазурных небес,
То порхала над листьями нежных цветов,
Собирая пыльцу в ожиданьи чудес.
"Я, наверно, мертва. И воскресшая вновь,
Стала ангелом света" - решила всерьез.
А внутри разгоралась из искор любовь
К яркой жизни и к миру, что красочней грез.
И в наивных мечтах четко счастье блестит:
Позолоченный рай, бесконечность времен,
Окрыленных желаний надежный гранит
И разбитых сомнений стихающий звон..
Свысока опустилась безмолвная ночь,
Жадно пряча от глаз вереницы листвы.
Жгуче-черный пейзаж отказался помочь
В темноте отыскать ей тропинку судьбы.
А в душе растекались смятенье и страх,
Прошептала молитву, боясь потерять
Радость взлета, улыбку на бледных губах
И прося у богов никогда не упасть.
И разрезав пустую зловещую тьму,
Появился из серого пепла огонь,
Своим блеском цветным затмевая луну
И сиянием легким маня за собой.
И она, словно видя спасительный свет,
Что в Эдем провожает из мира живых,
Понеслась прямо в пекло, стирая запрет..
И сгорела дотла, не услышав свой крик..
***
В вечном небе томились жемчужины звезд,
Отражаясь в игриво бегущей реке.
Города муравьев, верещанье стрекоз,
Силуэты массивных дубов вдалеке.
И никто не заметил, как, к правде стремясь,
Жизнерадостно бабочка мчалась одна
И решительно в пламя костра ворвалась,
Не успев осознать, для чего рождена..

Мой океан.. Он далеко,
Купается в чужих лучах,
Вдыхает воздух так легко
И видит небо в ярких снах..
Сияет взгляд, душа горит,
По венам мчится к сердцу кровь,
Оно как будто в такт стучит
Тем песням, что цепляют вновь..
А где-то за стеною грез
Река пытается бежать
В далекий край из русла слез,
В котором ей велели ждать.
Но не хватает сил взлететь,
Разбив крутые берега.
Быть может, легче умереть,
Чем веру в свет хранить века?
Но отрицая власть богов
И усмехаясь вслед судьбе,
Рвалась из тягостных оков,
Предпочитая пасть в борьбе.
Порывы тщетны и глупы.
Ей никогда не обогнать
Теченье времени. Увы..
Ей остается лишь мечтать..

Смотря на солнце каждый день,
Привыкла чувствовать покой:
Его лучи, как будто тень,
Повсюду крались за тобой,
Его тепло, как жар огня,
Не подпускало к сердцу лед.
Могла лишь так внутри себя
Найти едва заметный брод.
В холодном мире суеты,
Корысти, мести, боли, слез,
Где истина под толщей лжи,
Нелепо верить в правду грез.
Но отблеск в капельке росы,
Застывшей в пробужденье дня,
Дарил надежду на мечты,
А грусть в глазах скрывала мгла.
Но окрыленных мыслей звук
Был прерван дьявольской рукой.
По струнам ада резкий стук
Повел сознанье за собой.
Слова в руках владыки зла:
"Уйди, не нужен мне твой свет!
Он сжег, спалил судьбу дотла,
И в нем сиянья жизни нет!"
Поднялись веки - темнота.
И в мертвом небе ни звезды.
Дыша на пепел от костра,
Лишь разжигала боль внутри.
Осколки сломанной души
Пытаясь вновь соединить,
В горячих углях и крови
Искала порванную нить.
Бессильно лежа на земле,
Бросая взгляд в немую высь,
Хотела вечно спать во тьме,
Лишь бы не знать, что мчится вниз
И лишь бы видеть в зыбких снах,
Как между скучных черных туч
Блестнуло солнце в небесах,
Бросая свой прозрачный луч.