...И, если хочешь, расскажи, как растерял себя весною, как стекленеют миражи, как сердце раненое ноет на непогоду, на рассвет, на строчек вязь в твоей тетради, затем, что нас на свете нет – мы отражения на глади зеркальной бледности озёр, и в них вода не шелохнётся, когда со склонов дальних гор легко соскальзывает солнце и остывает на века, а ночью век не будет долог, ему длина – одна строка, и в нём сверкающий осколок, ещё невиданных никем тех областей, обратных, лунных, где чертит знаки на песке копьём серебряным Арджуна, где из камней растили сад, и камни строились по рангу, и неприкаянный Пилат шептал беззвучно: «Банга... Банга...», и остроухий чёрный пёс бежал задворками вселенной, чтоб ткнуть холодный влажный нос в плащом укрытое колено. Давно истлевшая рука привычно гладила за ухом...
...А над землёю в облаках неслись блуждающие духи, куда-то дальше, за предел, за грань туманную реала, а кто лететь не захотел – те начинали всё сначала...
...И, если хочешь, завари покрепче чай со зверобоем, мы проиграли нам пари, теперь не справиться с собою. Мы оба пили эту смесь весны, и осени, и лета, и коротали зимы здесь, и в лабиринтах интернета искали сдуру синих птиц, а там лишь копии свободы – стоят ряды пустых таблиц и ровный строй машинных кодов. Я также топал в том строю, был только адресом и ником, и слушал песни, что поют глухим отряды безъязыких...
...Нет ничего. Земля пуста. И только светят мониторы в бескрайних видеомостах вдоль бесконечных коридоров, где перемножен дубликат – модель загадочного рынка... Оригинал – давно распят, и стал в сети одним из линков.
...И если хочешь – расскажи, как много ставилось на карту. Как подбирались типажи, чтоб соответствовали старту ночных фантазий, бегуны, и как стрелял из револьвера лихой судья с той стороны ненаступившей новой эры, в которой падал белый снег на нарисованной странице, и начинали свой забег, чтоб никогда не возвратиться, беспечно брошенные дни, на откуп отданные секте, тех, кто ночами жжёт огни и всё мечтает о коннекте.
...И если хочешь – будь собой. А хочешь – мною. Всё неважно. Мы проиграли этот бой – забиты в склеп многоэтажный, типичный брежневский барак – не лучше сталинских бараков, и тут, и там – сейчас аншлаг под скачки знаков зодиака. Мы бестелесны и равны, и отголосок мезозоя на фоне вялой тишины одарит каждого шизою, и я проснусь, но тот же сон – он не отпустит, не отстанет – среди античности колонн, на голубом телеэкране, мне говорит про то, что жив, и ухмыляется старуха:
– Теракт в столице. Сильный взрыв. – и еле слышно: – Блин, непруха...
И скалит мокрый красный рот:
– Вчера спецслужбы расстреляли врагов, что целились в народ, стрелявшим дали по медали...
...Без изменений, тот же текст, что я выслушивал когда-то, но он помечен словом «next» и позазавтрашнею датой...
...И всё забыть. И навсегда. Ночь, эфемерным, но – покоем по окнам плещет как вода, мы озабочены строкою, и рукописный сладкий яд разлит в пылающей тетрадке...
...А говорили – «...не горят».
...Горят.
...И даже без остатка.
